НИКИТА КАРЦЕВ. Первый вопрос – про этот несчастный Год кино. Кажется ли вам, в принципе, рабочей ситуация, когда объявляется Год культуры, литературы, Год российского кино? Или это очковтирательство, просто какое-то исполнение номера? Что это такое?

ЮРИЙ АРАБОВ. Это исполнение номера, по вашей терминологии. Ритуальный поклон в сторону «важнейшего из искусств». Тут не идет речь об «очках», поскольку все было решено в 2008–2009-м и больше «втирать» нечего.

У нас в 2008-м перевернули весь кинематограф: создали модель, которую не удосужились обсудить на очередном съезде кинематографистов. «Не хватило времени». Вспомните, что тогда было. Началось со шторма по поводу первого секретаря, избирать ли Михалкова, хорош ли он, достоин ли и т.д. Шторм этот довольно бессодержательный. Дело в том, что любой человек, который бы возглавил Союз, должен – уже тогда это было понятно – входить во власть и выходить из нее. Михалков для этого кандидат идеальный. Нужно было «обязать его» большинством голосов съезда затыкать дыры в новой реформе. То есть выполнять волю рядовых кинематографистов РФ. Но здесь разразился второй шторм, который стер все надежды на разумный итог, – изгнание «североатлантиста» Виктора Матизена из рядов Союза за то, что критик «брал деньги Госдепа». Цитата не точная, но смысл ряда выступлений был именно такой. Мне тогда крайне не повезло: я подхватил атипичную пневмонию, так называемый «птичий грипп», и четыре месяца умирал, с удивлением наблюдая издалека, как почтенные люди сами роют себе яму. Дымовая завеса, то есть вопросы, не относящиеся к сути дела, не позволили моим коллегам увидеть, что предпринята попытка своеобразной приватизации кино. И сегодня мы можем сказать, что проведена она с блеском. После съезда обсуждали что угодно – например, то, что нет хороших сценариев и нужно приглашать американцев (причем здесь тогда «североатлантизм» Матизена?..), что ВГИК «не тот», что молодежь в кино «не та» и т.д. А главную проблему замалчивали. А ведь именно тогда, в 2008-2009 годах, под прикрытием разговора о зрителе был произведен переворот. Он выразился в том, что были назначены посредники между киногруппой и государственными деньгами. Их назвали продюсерами.

НИКИТА КАРЦЕВ. Мейджорами.

ЮРИЙ АРАБОВ. Хоть горшком назови… сущность от этого не изменится. Думаю, продюсер в строгом смысле – это тот, кто может привлечь частные средства. Таких у нас один или два из десяти. Все остальные являются директорами картин, посредниками, под которых дают деньги. Они с этими деньгами делают картину и, как сказал мой друг Сергей Сельянов на совещании в министерстве, «хорошо оплачивают собственный труд». Со мной один крупный продюсер даже хотел судиться, когда я назвал его коллег директорами картин. Скажите, а что тут оскорбительного? Я знал этих директоров советских времен. Они получали 120 рублей – зарплату, плюс постановочные и выполняли примерно ту же роль: посредников, организаторов процесса. Они делали все, чтобы государственные деньги воплотились вот в эти 24 кадра в секунду… Проблема в 2008 году была в том, что среди «новых директоров» – продюсеров, на мой взгляд, был лишь один человек, работа которого была удачной. А именно Сергей Сельянов. Он действовал мудро, удачно как организатор – в 90-е годы и нулевые он производил балабановское кино, ценимое критиками. Оба «Брата» попали, видимо, в какую-то болевую точку, обнажив самое плохое в нашем постсоветском человеке. Снятые одаренным парнем, эти картины и сегодня по-своему интересны. Были у Сельянова и другие успешные работы – фильмы Рогожкина, например. То есть у Сергея в послужном списке было картин десять удачных с художественной точки зрения. Но и потенциально с коммерческой, просто кинозалов тогда почти не было... Так вот, чтобы продюсерское кино действительно получилось, нужно было вырастить класс продюсеров (людей, искушенных в экономике и гуманитарной области, то есть класс Сельяновых) и изменить экономическую модель в государстве, когда частные средства, отпущенные на кино, не облагались бы налогом. Этого сделано не было, и произошло то, что должно было произойти, – угроза массовой безработицы и житие во стрессе… Упразднили «агентство Швыдкого – Голутвы», которое давало работать практически всем, и появился посредник со специфической ролью. Мало того, что он думал за зрителя, культурный потенциал которого оценивал крайне низко. У него, у посредника, появилась и другая роль, о которой не говорилось…

НИКИТА КАРЦЕВ. И вы не скажете?

ЮРИЙ АРАБОВ. Почему же? Я долго не мог понять причины слома 2008–2009-го. И наконец понял: «высокооплачиваемый» посредник должен превратиться в цензора. Он и превратился, вольно или невольно. У нас построена система, когда деньги сами себя цензурируют. И продюсер цензурирует то, что ты делаешь, – блистательная модель для контроля над кинопроизводством! Модель «Медведев – Швыдкой – Голутва» породила «новую волну» талантливых молодых российских режиссеров: Буслов, Звягинцев, Серебренников, Прошкин-младший, Германика, Лебедев, Сигарев, Хлебников… Их не менее двадцати. В кинодраматургию пришли Соболев, Родимин, Родионов, Потапова… Неплохой результат работы «неправильного агентства»!.. Международные фестивали, премии стали «нашими» – вспомните, например, «Оскар» Саши Петрова… Повторяю, этот высокий результат был достигнут только за счет относительной распахнутости киномира. Новая же модель привела к тому, что стали работать избранные. Те, на кого пало око посредника, который заботится об удовлетворении «низких потребностей простого зрителя» и о том, как бы «не снять не то». Вспомним: «агентство Швыдкого» ругали, в частности, за то, что львиная доля выпускаемых картин известна лишь по названиям. Но сейчас ситуация-то все та же, и это при том, что построена масса новых кинозалов. Большинство картин, как и раньше, никто не видел. Спросите критиков. Дай бог, чтобы примерно из восьмидесяти картин, производимых в год, они бы вспомнили тридцать (по названиям, естественно. О том, чтобы посмотреть все, никто и не мечтает). Режиссерской доблестью стали считаться странные вещи, например тот факт, что фильм снят за семь дней, как «Коллектор». По-моему, нужно скрывать такие факты, потому что они говорят о крайней убогости.

НИКИТА КАРЦЕВ. Системы или фильма?

ЮРИЙ АРАБОВ. Системы, конечно. Я фильма не касаюсь, я знаю, многим он нравится.

НИКИТА КАРЦЕВ. Его, кстати, снимали без государственной поддержки, на свои деньги.

ЮРИЙ АРАБОВ. Молодцы, что сняли без государственной поддержки. Я не оцениваю то, что получилось, но вообще такие факты лучше скрывать. Потому что они говорят о том, что люди не могут сегодня, в силу объективных причин, снимать конкурентоспособное кино. Моноспектакль со звездой в главной роли мы произвести можем, так как здесь нужны небольшие средства. А все остальное уже из области фантастики… К кормушке не допускаются те, кто может снимать проблемное кино. Посторонним вход воспрещен. По-прежнему, как и во времена Швыдкого, мечта нашего продюсера – чтобы картина ушла в ноль, никто не мечтает о прибыли. И картина, на которую тратится миллиард, и картина вроде «Коллектора»… Вот бы уйти в ноль! Как нам уйти в ноль?.. А очень просто – работаем методом пирамиды. Берем у государства следующий проект и на отпущенные средства закрываем дыры прежнего. Однако пирамида Мавроди в итоге рухнула. Рухнула и пирамида ипотеки в ряде стран. Хочу пожелать, чтобы русская пирамида не рухнула никогда… я же хочу еще поработать!.. Только такого не бывает: коготок увяз – всей птичке пропасть!.. Государству эта ситуация выгодна. Управление кино стало более или менее легким и предсказуемым. За результат отвечает один конкретный человек – посредник, названный продюсером. Его можно приблизить, а можно и описать его имущество за долги… Он на крючке. Все остальные становятся «пролетариями умственного труда», батраками у продюсера, который и сам не знает, что с ним будет через несколько часов – то ли «Ника», то ли пика в бок... Модель эта не обсуждалась и, более того, скрывалась от кинематографистов. Тогда говорили: «Мы заработаем деньги на зрительском кино и пустим полученные средства на авторское». Народ в массе безмолвствовал, делая вид, что верит.

Я говорил о проблеме в 2009 году во всех интервью, всем начальникам, до которых мог дотянуться. Министру культуры тогдашнему, вице-премьерам: «Вы на этих рельсах уничтожите авторское кино, а зрительское кино не создадите. Точнее, на создание последнего ­уйдут долгие десятилетия». Одни молчали стыдливо, другие смеялись в лицо. «Вы не понимаете, что за этим стоит», – сказал мне один умный высокопоставленный человек. Сегодня я знаю примерно пять продюсеров, которые помогут фильму сделаться и добрести до утреннего сеанса в московском и петербургском кинозале. В каком-нибудь городе Кольчугино Владимирской области его вообще никогда не покажут. Потому что прокатчики крайне индифферентны к российской картине как таковой, и у них для этого есть основания: почти любая голливудская поделка бьет наотмашь российский фильм. Чтобы показать российскую картину на российском же экране, требуется вложить миллионы в рекламу и «дать» лично прокатчикам, чтобы половину выручки они бы оставили в итоге себе… Эффективная модель, не правда ли? Как можно было запускать реформу, не отрегулировав прокатный вопрос? Может ли такая модель киноиндустрии в будущем обрести какие-либо более разумные очертания? Может. Но не знаю, сколько на это потребуется времени и сил. Сколько времени нужно, чтобы класс продюсеров-посредников созрел, чтобы иметь адекватное представление о гуманитарной основе фильма, литературной например? Здесь ведь речь идет о новой прослойке людей, целом классе культурных управленцев. Они, безусловно, появятся в итоге, но за время их становления многие люди привыкнут обходить кинозалы стороной. Так как там будет сидеть аудитория, искусственно заточенная под то, что у нас производится, например под «комедии для дальнобойщиков». Вы скажете, что так обстоит дело во всем мире. А я скажу: похоже, но не так. Одно дело, когда в год делается тысяча картин, и другое – когда производится в десять раз меньше. Почувствуйте разницу. В десять раз меньше – это значит в десять раз меньше шансов сделать что-либо пристойное.

«Рай», режиссер Андрей Кончаловский

НИКИТА КАРЦЕВ. Но «Левиафан» же получает «Золотой глобус». Найшуллер снимает в Америке фильм на английском языке. Кончаловский берет призы в Венеции…

ЮРИЙ АРАБОВ. И слава богу. Если картину сделает Звягинцев, Сокуров или Кончаловский, к этому фильму будет интерес за рубежом. Но их локальный успех не определит ситуацию внутреннюю – она абсолютно ненормальная. Мне, правда, говорят, что та же самая киномодель использована в ряде развивающихся стран. Когда делается «бедное зрительское кино» для бедных со спецэффектами а-ля Америка… Но я почему-то никогда не считал Россию развивающейся страной… Во всяком случае, в культурном плане она была в XIX веке, да и в XX, передовой... Выходит, я ошибался.

По поводу наших зрительских картин… Я считаю, что «Экипаж» Коли Лебедева не хуже фильма Митты. А может быть, даже и лучше. Российские реалии в «Экипаже» вполне увлекательны и «смотрибельны», монтаж динамичен, актерские работы на высоте. У Машкова появилась голливудская харизма, и костюм на нем сидит идеально. Правда, любовная линия невыразительна и бледна, ну и ладно, не в ней соль. Но как только начинается землетрясение в неизвестной загадочной стране (по которой ездят венгерские «Икарусы» из того же города Кольчугино), фильм начинает плыть. Достоверность на экране теряется, спецэффекты выглядят много беднее американских… И посмотрев все это, я делаю открытие для себя: Коля, по-видимому, идеальный режиссер острой социальной драмы. И не оттого, что ему неинтересны фильмы-катастрофы, а оттого, в частности, что в «катастрофы» нужны иные материальные вложения… То же самое было и с оригиналом Митты: про советскую бытовую жизнь режиссер знает все, а про «катастрофы» – только американские лекала. Но, к сожалению, ради пожара и землетрясения все и снималось… А выглядят они бедновато. И есть еще одна тонкость. У американцев внешняя катастрофа происходит как следствие социальных конфликтов и психологических противоречий внутри героев. Это, можно сказать, почти античный и шекспировский подход. В наших же образцах катастрофа приходит извне – просто так получилось: погода была плохая, Обама попался нехороший, «пятая колонна» постаралась и т.д., – и фильм в итоге теряет какой-либо гуманитарный сюжет.

НИКИТА КАРЦЕВ. При этом, как и в случае с Миттой, «Экипаж» Лебедева – единственный успешный с точки зрения проката фильм в 2016 году.

ЮРИЙ АРАБОВ. Потому что он на голову выше отечественных аналогов. Коля Лебедев, кстати, мой «крестник». Он учился заочно на киноведческом, а мы с Андреем Смирновым легализовали его режиссерские амбиции. Мы тогда возглавляли «Дебют» на «Мосфильме» и дали Коле снять первую картину – триллер по сценарию Наташи Чепик. Короткометражку, после которой он уже сделал «Змеиный источник». Вот вам – в тему, еще раз о модели в кино. Когда дают пробовать силы тем, кто хочет, тогда и появляется Лебедев. Если бы он начинал сегодня, то, боюсь, все было бы трудней и печальней.

НИКИТА КАРЦЕВ. В этом году был еще «Ученик» Серебренникова.

ЮРИЙ АРАБОВ. «Ученик», насколько мне известно, снят на частные деньги. Да, в картине затронуты реальные проблемы нашего времени. У меня есть к ней претензии, но, поскольку Кирилл мой товарищ, я не хочу их озвучивать. При чем здесь, однако, Год кино? До Года кино был Год литературы, он отшумел, и о нем уже никто не помнит. Сейчас начинается Год экологии, и он будет столь же успешным, как два предыдущих года. На последнем Каннском фестивале был выстроен огромный русский павильон, презентующий наши кинематографические успехи. Но в основном конкурсе не было ни одной русской картины. Вот это более наглядная ситуация, характеризующая предмет, о котором мы говорим. Год кино – это презентация. Одна картина Лебедева, успешная в коммерческом плане, – это та реальность, которая не может быть признана успешной.

НИКИТА КАРЦЕВ. Что делать-то будем с кино? И до этого все работало не слава богу, и сейчас не лучше.

ЮРИЙ АРАБОВ. Теперь многие говорят – и это на самом деле так – о расцвете документального кино. Последний фестиваль под руководством Виталия Манского продемонстрировал природу этого явления: мало денег и нет цензуры, государство не вмешивается. Поэтому практически каждый режиссер снимает то, что хочет. И что может. Ряд картин действительно если и не художественные – в высоком смысле слова, – то хотя бы публицистические, и на том спасибо.

Что нужно делать сегодня в игровом кинематографе? Первое. Нужно отказаться от модели продюсерского кино. Если звучит слишком революционно, то есть другая формулировка: нужно серьезно ее скорректировать. Нужно все отдать в руки режиссера и отчасти сценариста. То есть возвратиться к модели «агентства Медведев – Швыдкой – Голутва». Эта модель нивелирует преференции, которые, как выяснилось, мало что дают в коммерческом и художественном смысле. Второе. Частный бизнес нужно освободить от налогов при условии, если предприниматели вкладывают деньги в искусство, и в кино в частности. Мне говорят: «так они будут отмывать деньги». И хорошо. Пусть отмывают в России, а не в оффшорах. Третье. Государство сохраняет контрольный пакет акций на заказные картины. Вот сейчас конкурс сценариев о несчастной Зое Космодемьянской, Царствие ей небесное!.. Пусть он будет, и пусть будет о Зое еще один фильм, если мало фильма Арнштама. Я жил, живу и, наверное, умру в ситуации, когда делаются фильмы госзаказа. Была, например, такая советская картина «Вкус хлеба», четыре серии. Актер Рыжаков играл, как говорили, молодого Брежнева. Сняли, показали. По-моему, чуть ли не Госпремию картина получила. И всё, забыли. Никто сегодня ее и не вспомнит. Но если государство хочет так, то пусть делает, никто этого запретить не в силах. Но дайте людям сделать еще что-то, то, что они считают нужным. Наши мелкобюджетные – в сравнении с Америкой – блокбастеры проигрывают во всех смыслах даже англо-американской ТВ-продукции. Мы же не анализируем опыт таких сериалов, как «Шерлок», «Винил», «Молодой Папа» или «Во все тяжкие», где явился абсолютно новый герой. Герой, в котором перепутаны отрицательные и положительные черты, когда протагонист становится одновременно и антагонистом. Эксперименты, которые до этого делались в литературе, сейчас делаются на канале НВО. И это здорово. Сейчас на Западе телевидение стало лабораторией большого кино. В ней находят новое. И одновременно эту же продукцию смотрят миллионы людей по Интернету. Четвертое. Отечественный прокат нужно любыми средствами переориентировать на российскую продукцию. По-видимому, государство должно платить прокатчикам за прокат российских картин.

НИКИТА КАРЦЕВ. Я вот «Монах и бес» в iTunes посмотрел, все официально, взял в аренду.

ЮРИЙ АРАБОВ. Можно и так. Но это не решает проблемы кинозала. В эти годы был хороший пример, который не стал системой. Это очень долгое прокатывание картины, которую непросто смотреть, – «Трудно быть богом» Германа. За счет пиара и долгого проката она собрала полтора миллиона долларов. Пусть это маловато по сравнению с тем, сколько на нее было потрачено, но ведь картина крайне сложна для восприятия. Значит, можно что-то делать даже с «трудным» кино. Но желания нет. В руках у людей деньги, оборотные средства, которые позволяют «высоко оплачивать собственный труд». Обратной связи со зрителем не больше, чем во времена Швыдкого. А призов на международных фестивалях меньше. А приток молодых еще меньше, при том что у нас работают чуть ли не тридцать киношкол… Система костенеет. И бюрократической грозностью по отношению к нам, наемным батракам, проблему не решить. Так же, как ее никогда не решат коллективы безграмотных сценаристов, пишущих «блокбастер» по американским учебникам, причем плохо переведенным. Сами американцы в основном смеются над этой писаниной. «В «третьем мире» все съедят». А мы… Мы что, «третий мир»?.. Сложившаяся у нас практика не дает никаких шансов прежде всего молодым на творческое раскрытие. Понимает ли это кто-то? Естественно, понимает. Я знаю, что Сокуров на встрече с Путиным говорил не только о политических репрессиях, но и о нашей ущербной модели кино. Хочется ли мне работать в такой модели? Да не особо. Я свои фильмов тридцать сделал, из них – четыре-пять, которые мне нравятся. Можно продолжать? Можно. А можно и не продолжать. Другое дело, что кино, конечно же, повторяет то, что происходит в общественной жизни. В общественно-социальной жизни – тромбы. Тромбофлебит у государства, кровь не идет. Точнее, движется с трудом по каким-то не совсем «легальным» капиллярам. Их приходится прокладывать, так как основные артерии забиты. И в кинематографе этот тромбофлебит весьма ощутим. Во всяком случае, покуда не будет частных средств – а они появятся только тогда, когда введут льготное налогообложение, – ситуация останется безнадежной.

НИКИТА КАРЦЕВ. Власти и не скрывают правила своей игры. Все появилось одновременно – реформа и слова Мединского: пусть растут сто цветов, а мы будем поливать те, которые нам нравятся.

ЮРИЙ АРАБОВ. Это – право министра. Я знал за свою жизнь, наверное, десяток руководителей кино, и нынешний министр не худший. Он просто артикулирует то, что хочет от него услышать вышестоящее начальство. Может сказать «будем поливать сто цветов», а может не сказать. Мединский, кстати, помогает многим проектам, и моим в частности. Его любят критиковать, но, как возникает проблема, бегут именно к Мединскому. Например, докудрама «Мой друг Борис» – о Борисе Немцове. Картина взяла международные призы. В ней открыто критикуется президент и его политика. Тем не менее она получила разрешение на прокат. Ее не берет ни один кинотеатр, поскольку все боятся. Но разрешительное удостоверение у нее есть. Так что, к сожалению, не в минкульте здесь штука. Корни проблемы глубже, они – в наших коллегах, которые рады за вознаграждение делать практически все что угодно. Во всех сферах – и в кино тоже. Раньше все были коммунистами. Потом все стали либералами. Теперь все ходят в патриотах-государственниках, в империалистах. А какие мы на самом деле? Да никакие. Просто грешные люди с многочисленными болезнями. Видите, чем кончается разговор? Ведь «других писателей у нас нет», как заметил однажды товарищ Сталин. Правильно, нет. Но «умной» системой можно и хромого научить опираться на костыль.

НИКИТА КАРЦЕВ. Я хорошо помню события 2008–2009 годов. Помню раскол в среде продюсеров, конфликты между теми, кого включили в этот так называемый список мейджоров, и теми, кого не включили. А потом этот конфликт рассосался, сошел на нет. Все потихоньку примирились, утешились. Все развивают теперь зрительское кино.

ЮРИЙ АРАБОВ. Это называется «разделяй и властвуй» или «покупкой». Суть модели-то от этого не меняется. Повторяю, продюсеров хороших мало. И кино осталось примерно такое же, как раньше. За исключением того, что появились крупнобюджетные картины. Но сократилось наше участие в международных фестивалях. А наши «крупные бюджеты» – ничто по сравнению с голливудскими. Все говорят о миллиарде «Викинга». А этот миллиард – всего лишь 20 миллионов долларов. То есть малый бюджет для коммерческой американской картины. Вот и вся правда. Хорошо, что остается театр, до которого еще не добралась какая-нибудь реформа во имя «интереса простого зрителя».

НИКИТА КАРЦЕВ. По-моему, уже добирается.

ЮРИЙ АРАБОВ. Значит, остается только документальное кино, поскольку там вообще за копейки можно снимать: берешь мобильный телефон – и вперед!..

«Ледокол», режиссер Николай Хомерики

НИКИТА КАРЦЕВ. Документальное кино в целом пока не тронули, но до «Артдокфеста» добрались же. Так что хорошо сейчас никому не живется.

ЮРИЙ АРАБОВ. А хорошо никогда и не жилось. Но были какие-то надежды. И потом, когда говорят о советской власти, непонятно, что имеют в виду. Например, та же политика в кино. Сталин, Хрущев, Брежнев, Горбачев – абсолютно разные эпохи внутри одного и того же государства. Послевоенное кино закуклилось в малокартинье, когда снимали несколько кинематографических семейств. Хрущев открыл двери военному поколению, которое завоевало мировые фестивали. При Брежневе все стало безразлично, но Тарковскому дали деньги на «Зеркало». При Горбачеве снова началась «движуха»: например, «Покаяние» Абуладзе стояло на всех полках видеомагазинов Запада. Сейчас – тромбы, которые перекрывают ход прежде всего молодым.

НИКИТА КАРЦЕВ. А молодые научатся на айфон снимать.

ЮРИЙ АРАБОВ. Я несколько лет назад на айфон и рассчитывал. Но понял, что айфон работает лишь в документальном кино. А наша игровая «штучка», к сожалению, требует материальных вложений и эксперимента. Айфоном здесь не обойдешься. Особенно сегодня, когда американское кино подошло вплотную к созданию виртуальной реальности. Традиционное кино, которое мы сейчас обсуждаем, останется в мире, так же как остался театр. Я формировался в 1960-е годы, и тогда бытовало мнение, что театр должен умереть, поскольку кинематографу доступно все. Но театр не умер. И кино – вот то, «квадрат экрана», черно-белое, цветное – оно выживет. Но вместе с этим будет жить нечто абсолютно новое. Авторы займутся созданием иного мира – осязаемого, волнующего, будоражащего воображение. То, что сейчас грохочет в примитивном образе на компьютерах, все эти игры останутся в памяти как каменный век, предтеча настоящего параллельного мира. Будет ли это хорошо для человека? Да нет, конечно же. Для человека, в общем, все нехорошо, кроме Нагорной проповеди. Но тут мы ничего изменить не можем.

НИКИТА КАРЦЕВ. Вот параллельная реальность и отметет все эти условности в виде Госкино, Министерства культуры, государственной поддержки и продюсеров-мейджоров.

ЮРИЙ АРАБОВ. Я думаю, что не отметет. А кто, кроме Мединского и Тельнова, даст деньги на параллельную реальность? Да никто. Но это будет «наша параллельная реальность» – со всеми вытекающими.

НИКИТА КАРЦЕВ. Тогда нас спасет Илон Маск и «Тесла».

ЮРИЙ АРАБОВ. Маск, «Тесла»… Не смешите. Американское кино не зависит от правительства. Более того, американское правительство зависит от американского кино. Нам же, при нашей системе, рассчитывать не на что. Естественно, будут находиться люди, которым «светит звезда», как светит, например, Андрею Звягинцеву. Они будут что-то делать, это «что-то» мы будет обсуждать, так же как обсуждаем «Левиафан». Такие люди будут появляться, но они не сделают погоды.

НИКИТА КАРЦЕВ. Значит, подождем, пока тромб отвалится.

ЮРИЙ АРАБОВ. Тромба рано или поздно не будет, но вместе с ним может «отвалиться» и весь организм. Я боюсь этого больше всего.