Беседу с генеральным директором и учредителем компании Medusa Project Галиной Тимченко ведет Даниил Дондурей.

ДАНИИЛ ДОНДУРЕЙ. Каждый год мы наблюдаем, как неумолимо усиливается значение медиа, этого важнейшего производства современной жизни. Люди живут теперь не в квартирах и офисах, а в Интернете, в телевизоре, в социальных сетях. В созданных для них картинах мира. Есть специализированные машины по изготовлению этих картин: человечество научилось потрясающим образом выдавать одно за другое и перепродавать такой суррогатный продукт. В частности, перепродавать людям их собственные стереотипы, страхи, мифы. За «никакие» деньги.

Меня интересует, как может эта важная сфера практически не иметь исследователей в отечественном интеллектуальном пространстве? Может быть, где-то работают некие структуры, засекреченные аналитики медиа, – возможно, занятые в ФСБ, например. Но они не могут позволять себе быть свободными, следовательно, все результаты их рефлексии полуфальшивые, неадекватные. Значит, одно из главных производств сегодня существует вне экспертизы. Почему так происходит?

ГАЛИНА ТИМЧЕНКО. Частично я с вами согласна. Аналитика, скрытая от посторонних глаз, все же присутствует – просто в российских медиа не принято афишировать ее наличие. Это давняя история – про то, как на самом деле исследуют аудиторию и что про нее понимают люди. Но это своего рода гримаса первоначального этапа капитализма, которая потом переросла в гримасу авторитарного режима.

Первоначально аналитика, особенно в российском Интернете, в медиа, была ориентирована только на рекламодателей. Экспертиза работала глубоко внутри каждого издания или медиахолдинга, и ее результаты ни в коем случае не показывались никому из конкурентов. Только рекламодателям, в частности, для того, чтобы получить тот или иной кусок пирога. Открытая аналитика – это лишний повод для конкуренции, для обсуждения того, а так ли ты успешен, как хотел быть тогда – в самом начале 2000-х. Сейчас аналитика по-прежнему присутствует внутри каждого издания. И хотя используется она теперь уже не только для того, чтобы кого-то раскрутить на рекламные бюджеты, ею по-прежнему не делятся, потому что цифры могут показать то, что многие хотят скрыть.

Если же говорить о глобальной аналитике всего медиарынка, то здесь, как мне кажется, та же история, что и с нефтяной иглой. Да, мы все двадцать лет знали, что нужно развивать высокотехнологичное производство. Знали, что когда-то цены на нефть упадут. Нужно прогнозировать. Но никто не пошевелился, чтобы это реально сделать. Потому что для этого нужна политическая воля, умение бесстрашно смотреть в будущее и трезво оценивать рынки. Точно так же и с медиапроизводством: всегда можно попросить у государства дополнительные деньги, если ты ведешь себя определенным образом. Весь медийный – не российский – мир думает о смене моделей, о том, что думает аудитория, к чему стремится. Это рождает активную публичную дискуссию. В ней есть противоборствующие стороны, которые друг с другом никогда не сойдутся. У нас же профессиональные дебаты не выведены в публичную дискуссию и, скорее всего, не будут выведены никогда. Как мы упустили двадцать лет в экономике, точно так же упустили двадцать лет в понимании влияния медиа на общество.

ДАНИИЛ ДОНДУРЕЙ. Медиа помимо борьбы за рекламодателей и зрителей производят мощнейшее культурное программирование. В России оно безмерно цензурируемое – явно и неявно. Сложно, хитро и простодушно. Фундаментальная установка: люди не должны сомневаться в государстве. Это важнее всего. Пронизывает все десять-пятнадцать моделей существования страны и каждого человека в ней, поскольку государство – это и есть его Отчизна и Родина. Все медиа производят сюжеты. Иногда привлекательные для зрителей, иногда для канала, иногда, может быть, для Кремля – да еще с премией ТЭФИ. Иногда без Кремля, но с большой «долей», с деньгами. Я хочу сказать, что у производства много функций. Это государство запретило слезть с сырьевой иглы, потому что для него возникли бы опасности: например, независимого рынка, укрепления креативного класса, ­усложнения сознания больших групп. Что не нужно, поскольку, как мы знаем, и медиа, и государство проделали большую работу для того, чтобы люди не развивались. Чтобы даже на канале «Культура» не возникла содержательная дискуссия, не говоря уже об остальных каналах. Где-то там, на «Дожде», у вас на «Медузе», еще где-нибудь, случайно… Так вышло… Сейчас новая технология: предписано поставить спектакль дискуссии – чтобы ее обесточить.

ГАЛИНА ТИМЧЕНКО. Ваш тезис предполагает наличие некоего плана. Насколько я понимаю эту ситуацию, допускаю, что такой план был, когда, к примеру, появилась идея суверенной демократии.

ДАНИИЛ ДОНДУРЕЙ. После 2003 года.

ГАЛИНА ТИМЧЕНКО. Да. Но, глядя на то, что происходит не только в культурной, в медийной области, но и в политике, думаю, что стратегии тут нет. В этом вся беда. Нет у начальников тайного или явного плана повести за собой аудиторию. Все дело в том, что то, о чем очень часто говорят руководители крупных министерств, ведомств, правительственные чиновники в ответ на критику – ну, например, полиции или Министерства культуры: «это срез общества». Они сами фиксируют смерть института экспертизы. Не владеют информацией. Себя признают тем же срезом общества. Там достаточное количество неглупых голов – в министерствах, ведомствах, в разных департаментах администрации президента. К сожалению, однако, большинство работающих в этих структурах – люди, которые учились в 1990-е, у них нет вкуса к экспертизе. И я, честно говоря, в глубине души отказываю им в способности создать какой-то системный заказ в этой сфере.

Если бы руководители медиа развивали аналитику, и у них был какой-то проект, и они имели бы реальную картину положения вещей, то им пришлось бы столкнуться лицом к лицу с тем, что аудитория неоднородна. Они же предпочитают делать вид, что она практически едина, а они владеют ею. Но правда в том, что редко кто из них способен охарактеризовать последние тренды развития медиапотребления. Поведение аудитории не может, например, предсказать резкое падение рейтингов тех самых передач или сериалов, которые, как они рассчитывали, будут предельно востребованы. Всё, интерес угас. Если бы у них действительно был тайный план и они могли бы управлять вниманием аудитории, то мы не видели бы катастрофического падения рейтингов некоторых передач даже федеральных телеканалов.

ДАНИИЛ ДОНДУРЕЙ. Можно ли в связи с этим предположить, что у начальников, и не только у них, возникает чувство скрытой, подсознательной опасности, связанной с тем, что если они будут знать и понимать, как следует вести себя с одними и с другими, то их жизнь усложнится?

ГАЛИНА ТИМЧЕНКО. Им придется принимать очень непростые решения.

ДАНИИЛ ДОНДУРЕЙ. Иногда они даже будут перечить Константину Львовичу.

ГАЛИНА ТИМЧЕНКО. Безусловно.

ДАНИИЛ ДОНДУРЕЙ. Потому что им покажется, что он то ли слишком либерален, то ли не слишком… Нельзя показывать фильм о расстреле в Новочеркасске даже в час ночи. При этом можно до шести утра демонстрировать, скажем, американское кино. У нас теперь не один, а минимум три народа: «дневной», «праймовый» и «ночной».

ГАЛИНА ТИМЧЕНКО. Я имею возможность наблюдать за телевизионными начальниками – они ищут простые решения там, где их быть не может.

ДАНИИЛ ДОНДУРЕЙ. Все они грубо, но довольно действенно занимаются смысловым перекоммутированием страны после 2012 года. Для начала запрятали всю рыночную философию. То, к чему готовились все 1990-е годы. Убили, спрятали, превратили в фейки все реформаторские идеи и механизмы их осуществления. Внедрили в сознание абсолютного большинства, что это советская власть каким-то образом – пусть непростым – трансформировалась в нынешнюю ее модель. Телевизор такое восприятие реальности воспитал в людях.

Для государства опасны ведь все конкуренты: гражданское ­общес­тво, бизнес, развитая личность, международное разделение труда. Все это – соперники, и государство не допустит усиления ни одного из них. Об этом не объявляют. Например, никогда, ни в одном сериале – а мы тут чемпионы мира – не встретишь, скажем, героя-волонтера. В прошлом году было снято 815 сериалов, от двух до двадцати серий каждый – многие тысячи часов нового контента. Бизнесмен лишь в двух-трех случаях из ста не был проходимцем. Казалось бы, никто за этим не следит, цензуры прямой и детальной нет.

ГАЛИНА ТИМЧЕНКО. Думаю, что не следят.

ДАНИИЛ ДОНДУРЕЙ. Но ведь и теленачальникам, и власти было бы очень полезно знать, что из продвинутого – по моделям жизни – независимо от величины аудитории сработало, а что нет. Второе – каковы стереотипы людей условного среднего класса с ежемесячным заработком «тысяча евро плюс»? Что это за люди? На какие сюжеты они откликаются? Как с ними работать?

Практически все российские медиаэксперты либо очень субъективно интерпретируют результаты измерений рейтингов и доли, либо просто умалчивают о природе смысловых взаимозависимостей, скрывающихся за этими измерениями. Распространена корпоративная этика умолчаний. Нельзя детально обсуждать контент и все, что связано с его производством. Нельзя обсуждать особенности проектирования сюжетов и результаты их воздействия. Тем более эффективность использованных технологий. Тут цеховое и корпоративное табу. Экспертам легче и привычнее достать из профессионального кармана аргумент «давление власти» или замечательную объяснительную отмычку: «все это – пропаганда».

ГАЛИНА ТИМЧЕНКО. Когда мне на международных конференциях предлагают дать свою версию успеха российского телевидения, я всегда говорю о том, что им управляют выдающиеся медиаменеджеры, знающие, что, как и когда нужно делать для воспроизводства массовых представлений о происходящем.

По этому поводу у меня есть пара нехитрых мыслей. Первая: сохранение патерналистского государства. Оно ведет себя так, как это делает жестокий глава семьи. Если отец бьет мать или старшего сына, другие домочадцы станут поступать так, как он считает правильным. Будут тише воды, ниже травы. Государство ведет себя точно так же. Как деспотичный отец в очень большой семье.

ДАНИИЛ ДОНДУРЕЙ. Успешное символическое обучение?

ГАЛИНА ТИМЧЕНКО. Да. И это касается абсолютно всего. Очень упрощенно, конечно. Один раз придавили НТВ времен Гусинского – и все испугались уже навсегда. Посадили Ходорковского – и бизнес понял и принял «правила игры»: ни в коем случае не надо высовываться. Мы можем провести много подобных аналогий – от крупнейших газет до политики развития регионов.

ДАНИИЛ ДОНДУРЕЙ. Но вы говорите о тех, кто рискует деньгами. А я о внутренних, необсуждаемых запретах тех, кто работает с мыслями.

ГАЛИНА ТИМЧЕНКО. Точно так же работают, механизм тот же.

ДАНИИЛ ДОНДУРЕЙ. Аналитикам-то что? Тебя опубликуют Кузьминов с Ясиным в сборнике Высшей школы экономики под номером 347…

ГАЛИНА ТИМЧЕНКО. Каждый думает: в какую-то минуту мне припомнят.

ДАНИИЛ ДОНДУРЕЙ. Страх?

ГАЛИНА ТИМЧЕНКО. Конечно. Вторая нехитрая мысль: смыслы и запреты формируют люди, у которых на время увядающего Советского Союза пришлась юность, молодость, когда все было нипочем. Их мама убивалась в очереди за полутора килограммами говядины с костями, а он – нынешний большой начальник – просто не знал этого. Ему было восемнадцать или двадцать два. В этом возрасте не имеет значения, что ты ешь. Они, включая всех наших миллионеров, – плоть от плоти Советского Союза. Но линия цензуры проходила очень четко. За нее немножечко пытались заходить, их били за это по рукам, но все точно знали, что можно, а чего нельзя.

И третья мысль. Два этих фактора – триггеры. Но дальше запускается не «план Даллеса», грубо говоря, и не «план Барбаросса», а цепочка крючочков. Это как дерево растет – одно за другое зацепилось. Мы можем это видеть даже не на примерах значимых медийных событий, а на примерах крупных политических акций. Например, арест Савченко. Сработала та самая цепочка событий: кто-то захотел звезду на погоны, кто-то взял группу украинских военнослужащих, третий увидел там среди мужчин женщину и решил: о, а вот ее мы расколем. И дальше вот так, цепляясь одно за другое, в конце концов вылилось в то, что мы имеем.

В медиа точно так же цепочки событий вырастают. Когда-то попросили Алишера Бурхановича Усманова купить «Коммерсантъ». Он его купил и тем самым запустил содержательную программу действий. Он мыслит так, его отношения с Кремлем – такие. Подбирает себе именно такого человека, который может выдерживать эти его, Усманова, отношения. Но потом выясняется, что этот нанятый человек чуть более свободен, чуть более независим, чем хотелось бы. «Хозяин» меняет этого человека – на кого? На того, с кем Кремль хорошо договаривается. О’кей, это будет генеральный директор издательского дома «Коммерсантъ» по фамилии Комарова, чей муж работает в аппарате правительства. Всё: цепочка запустилась. Дальше ситуация, схема начинает реплицироваться, как вирус. И – распространяться.

Мне кажется, что нет никакого глобального общенационального плана. Есть патерналистское государство. Есть страх, который и у меня точно так же присутствует. Есть привычка к тому, что «государство знает лучше, чем мы с вами». Есть стремление искать простые пути выхода из сложной ситуации.

ДАНИИЛ ДОНДУРЕЙ. Я с вами согласен во всех деталях описания реальности – ее плоти, фактуры, отношений. Но мне кажется, тут все-таки есть еще дополнительная сложность. Конечно же, все знают «правила игры» – и Усманов, и человек на тысячу уровней ниже. Знают, что запущены какие-то официальные тренды, которые сами будут работать. Автоматически. И еще: мы об этом не говорили – в России действует безмерный креатив устройства системы жизни и интеллекта, культуры и телевизора. Российская культура построена по принципу двойственности. Двоемыслие, двоедействие, двойные стандарты, двойная мораль, двойное сознание. Русский ребенок, в отличие, скажем, от европейского, знает, что можно думать одно, говорить другое, делать третье и помещать это в пятьдесят разных смысловых контекстов. Это потрясающий ресурс, который мог бы сделать из русских нацию художников – Чеховых и Малевичей. Это, к великому сожалению, не используется.

Но все-таки знания – аудиторий, потенциальных денег, искомого воздействия на зрителей – должны собираться. Возьмем, например, строительство мифологем в сериалах, успешность ток-шоу или смену ведущих – когда от них устают. Профессиональные знания должны аккумулироваться, храниться, обрабатываться и развиваться, для того чтобы можно было понять, что здесь уже не годится. Что нужно поменять и на что.

Сегодня вдруг какой-нибудь социолог тебе скажет: какая философия среднего класса, если четыре из каждых шести его членов – работники правоохранительных органов, госструктур разных типов? Это давно уже мировоззренчески завербованные властью люди. Что вы на них время тратите? Но я аналитик. Хочу пользоваться чужими знаниями, чтобы представить себе, например, как сегодня в разных сообществах меняется восприятие тех или иных мифов. Мне интересно, каким образом формируется негативное отношение населения к российскому бизнесу, при том что он единственный кормилец. А мы объем частной собственности за десять лет уменьшили с семидесяти процентов до тридцати. Если бы мы пользовались достоверными знаниями, то можно было бы, в том числе и циникам, рассказывать, что вот этого делать не надо.

ГАЛИНА ТИМЧЕНКО. Даже в патерналистской модели.

ДАНИИЛ ДОНДУРЕЙ. Но поверьте, вот это достоверное знание довести до зрителя опаснее, чем пригласить либералов – Гозмана или Рыжкова – в большое политическое ток-шоу. На это, как известно, запрета нет.

ГАЛИНА ТИМЧЕНКО. В моей довольно простой картине мира, поскольку я практик, это действительно так. Чиновники достигли уровня своей компетенции. Им не хватает образования или способности исторического предчувствия.

ДАНИИЛ ДОНДУРЕЙ. Вы ставите им какой-то опасный диагноз. Когда наступает порог компетентности, ты неотвратимо начинаешь ошибаться.

ГАЛИНА ТИМЧЕНКО. Они уже начали. Любой медиааналитик, чтобы правильно оценить ситуацию, тренды, последствия, должен учитывать мировые процессы, посмотреть на их продвижение в своей стране – появились они здесь или нет. А потом посмотреть социологию. Ее, к сожалению, тоже подмяли, реальной, сложной, многомерной социологии почти не осталось, если ты не «иностранный агент». Я неплохо отношусь, скажем, к Екатерине Шульман и некоторым другим нашим политологам, но мне кажется, что все это немного за́мок на песке. Реальных проблемных цифр, на которые можно опереться, им практически никто не предоставляет.

ДАНИИЛ ДОНДУРЕЙ. Они не тратят время на то, чтобы дотошно добывать, структурировать, строить и перестраивать башни этой интеллектуальной крепости. Нет такой традиции, никто их не инспирирует: «а ты еще подпрыгни, предложи более сложную версию, подумай». Я позволил себе сказать той же Екатерине Шульман: «У вас есть только один противник – Екатерина Шульман... Вы слишком быстры, не успеваете посомневаться в собственных суждениях».

ГАЛИНА ТИМЧЕНКО. Я именно про это хотела сказать. Нельзя воспринимать мнение отдельного, пусть даже замечательного, политолога и социолога как истину в последней инстанции или как единственно возможный прогноз. Шульман – одна из немногих, кто решается делать этот прогноз, исходя из собственных академических знаний и из своего осмысления действительности. А для того чтобы постоянно проводить серьезные исследования, нужно иметь довольно много денег, регулярно получать реальные данные. Но главное – на независимые, концептуальные работы нет заказчиков. Поэтому и все кураторы медиа в Кремле, мне кажется, живут в парадигме своих, будем откровенны, достаточно смутных представлений о происходящем. Даже мое недолгое знакомство с Ходорковским убедило меня в том, что эти люди до сих пор живут в каких-то мифологемах 1990-х. Пресса – желтая, маржа – максимальная, человеческий ресурс – всего лишь один из ресурсов. Они не придают значения формированию сообщества интеллектуалов, личностей.

Самое печальное заключается в том, что условный Громов, который из того же самого пула, или Сурков, который из того же пула, что и Ходорковский, и Потанин, и Прохоров, имеет возможность реализовать эти свои немного отсталые представления. Ходорковский просидел десять лет в тюрьме, а Громов и Сурков – десять лет в тюрьме кабинетов. Они не понимают живой ткани жизни.

ДАНИИЛ ДОНДУРЕЙ. Интересно, есть ли позитив от того, что они остаются в оковах опоздания на десять лет. Они тем самым заводят себя в состояние поражения в будущем.

ГАЛИНА ТИМЧЕНКО. Они этого не понимают. Именно это обстоятельство и привело меня в конце концов к утверждению, что элите не хватает даже не образования, а тревоги, для того чтобы заказать настоящую экспертизу.

Я, искренне ненавидя советскую власть со своих семнадцати лет, могу при этом отдать должное КПСС, главный лозунг которой гласил: «Завтра будет лучше, чем вчера». Мы живем плохо, страдаем, но наши дети будут жить в прекрасном мире. Мы строим великое будущее для них. Люди многим готовы поступиться в своей жизни, чтобы их детям жилось лучше. Это понятное движение вперед. Но сегодня что делают люди, у которых нет концептуальных идей, не хватает масштаба мышления и пассионарности? Они боятся будущего. Идут вперед, обернувшись назад: у нас было замечательное прошлое, давайте снимать сериалы о приукрашенном советском времени, о мифологизированной войне.

Мы делаем вид, что идем вперед, но смотрим при этом назад.

ДАНИИЛ ДОНДУРЕЙ. Сейчас вообще нет прожективных программ, даже у государя. Детям и взрослым рассказывают о том, что история – это в основном история войн. Без какого-либо их отторжения как машины смерти. Речь не идет о том, что войны – это невероятные тяготы, насилие, угроза жизни, страдания, поражения. Самое важное – это, конечно, победы. Миллионы воспитываются в ощущении, что войны – всего лишь преддверие побед.

Чем вы объясняете то, что наши медиа вообще не предлагают даже гипотез по поводу каких-либо либеральных или консервативных, философских, народных, национальных, этнокультурных – любых – будущих моделей жизни? Никто этого не делает. Ни левые, ни правые, ни Кремль, ни телевизор, ни художники. Никто! Россия всегда жила надеждами на будущее. Во всяком случае, начиная с Ивана III… Когда Лорис-Меликов уговаривал Александра II подписать конституцию, не говоря уже об освобождении крестьян из неволи... Даже серый кардинал Суслов выращивал «единую социальную общность – советский народ»…

ГАЛИНА ТИМЧЕНКО. И кажется, это был единственный удавшийся мировоззренческий проект в Советском Союзе. Все-таки отдельную общность они вырастили.

ДАНИИЛ ДОНДУРЕЙ. Ваши гипотезы? Это сложный вопрос, я понимаю.

ГАЛИНА ТИМЧЕНКО. Дело, мне кажется, вот в чем. Может, я ошибаюсь, но настоящее настолько разочаровывающее – никто не может сказать, что сегодня лучше, чем вчера. Мы знаем, что в какой-то отрезок времени двигались к лучшему. Вот Москва перестала быть грязной, проложили дороги, стали показывать хорошие фильмы из разных стран. Росло благосостояние больших групп населения. Так было, но в какой-то момент прекратилось. Мы это ощущаем физически. Стало хуже со всем, начиная с экологии и заканчивая товарами, удобствами, возможностями. Атмосферой, настроением. Настоящее оказалось разочаровывающим.

ДАНИИЛ ДОНДУРЕЙ. Таким образом, есть опасность, что будущее граждан еще больше разочарует, там их ждет совсем чернота. Так что нельзя о будущем задумываться – известная формула защиты: «лишь бы не было войны».

ГАЛИНА ТИМЧЕНКО. Да. Мне кажется, что это инстинктивное отрицание. Мы не хотим смотреть вперед, потому что боимся, что будет еще хуже.

ДАНИИЛ ДОНДУРЕЙ. Это чрезвычайно опасное и пагубное ощущение, когда нужно кричать начальству всех уровней: «Ребята, займитесь будущим».

ГАЛИНА ТИМЧЕНКО. И ведь годами ни одной идеи…

ДАНИИЛ ДОНДУРЕЙ. На мой взгляд, это говорит о потенциальном поражении администрации.

ГАЛИНА ТИМЧЕНКО. Мы уже упоминали 2003 год. Тогда была предложена последняя большая идея, которая не нашла никакой поддержки, потому что была неудачной: «Давайте будем строить суверенную демократию». Не жизнеспособная идея.

Могу вспомнить… Как говорится, без Навального ни один разговор не обходится. Когда-то один крупный чиновник от медиа очень раздраженно спросил меня: «Как ты думаешь, что они находят в этом Навальном?» Я сказала, что, как мне кажется, молодые мужчины находят в нем ролевую модель. Они понимают, что, оказывается, можно быть смелым, требовательным, дотошным, принципиальным. При этом обещать вдохновляющее будущее. Говорить, что оно у нас будет справедливое. И женщины точно так же видят в Навальном ролевую модель. Они, наверное, хотели бы иметь такого отца для своих детей, человека, который так защищает свою семью. Навальный – персонифицированный образ будущего. При всем моем сложном отношении к этому политику. Именно поэтому, скорее всего, он и стал главной фигурой, с которой власти борются. Не могут предложить нечто подобное – и столь же привлекательное.

ДАНИИЛ ДОНДУРЕЙ. Но ведь и либеральная интеллигенция, которая, в отличие от Кремля, вроде бы должна быть сложной, интеллектуальной, продвинутой, подготовленной, не предлагает адекватного анализа сегодняшних процессов. Подавляющее большинство пишущих о медиа достают слово «пропаганда» и начинают рубить им, как будто бы оно что-то объясняет, показывает скрытые механизмы идеологической обработки разных сообществ. Ну сказал ты слово «пропаганда» – дальше что? «Пропаганда» – это всего лишь «продвижение».

ГАЛИНА ТИМЧЕНКО. Да, продвижение определенных идей.

ДАНИИЛ ДОНДУРЕЙ. Стальные болванки, лекарства, подгузники продвигать – тоже пропаганда. Голливудский фильм о катастрофах или жанр фэнтези продвигаю – это пропаганда. Занимаюсь контрпропагандой – это тоже пропаганда. Полезнее было бы не прикрываться беспредельно негативной коннотацией, потому что нет страшнее оскорбления для медийщика: «он – пропагандист». Но может быть, он делает свою профессиональную работу. Меня поразило, что на юбилее Эдуарда Сагалаева все телевизионные начальники страны говорили о том, как они благодарны Эдуарду Михайловичу за «уроки свободы». С надрывом в голосе – как о высшей для них ценности. Я убежден: если бы Константину Львовичу Эрнсту поручили, он бы, с его даром, научил российских граждан работать и меньше брать взяток. Просто не было такого государственного задания.

Многомерная по последствиям интеллектуальная слабость – отказ от рефлексии реального положения дел, от работы над ошибками, от проектирования будущего. Интеллигенция опять не готова к вызовам времени, сама не готовится. Где аналитики? В стране двадцать кафедр телевизионной аналитики, всюду, где есть журфак, социальная философия, социоизмерения. Почему вы, ребята, не готовитесь к иным, сегодня неожиданным, состояниям системы, а значит, и медиа?

ГАЛИНА ТИМЧЕНКО. Почему либеральная интеллигенция не готова к переменам и почему не готовы к ним медиааналитики – это, конечно, связанные истории. С либеральной интеллигенцией, как мне кажется, история всегда одна и та же, особенно в России. Она хорошо осмысливает произошедшее исключительно постфактум. Будем говорить откровенно: никогда за последние пятьдесят лет либеральная интеллигенция не являлась двигателем обновления. Она всегда присоединялась к какой-то группе элиты и потом переосмысливала уже свершившееся. Затем мы получали художественные произведения. От Хрущева до Горбачева и Навального ни одно из этих движений не начиналось либеральной мыслью, а следовательно, интеллигенцией. В России она, может быть, для другого создана. Существует в другом, своем, параллельном мире.

ДАНИИЛ ДОНДУРЕЙ. У нее слабая проектная функция.

ГАЛИНА ТИМЧЕНКО. Да. Когда ты призываешь к каким-то действиям, как говорил герой популярного романа «Унесенные ветром», всегда приходится чем-то жертвовать. Сбрасывать балласт, а это часто оказывается для интеллигенции невозможно. «Верность слову», «моральные принципы» и так далее. Либеральная интеллигенция не готова поступиться принципами – даже ради светлого будущего всего человечества. Не говоря уже о родной его части. Это та самая история, «выбор Софи». А если говорить о медиааналитике, то здесь история про то, почему они не готовятся…

ДАНИИЛ ДОНДУРЕЙ. Нет социального заказа.

ГАЛИНА ТИМЧЕНКО. Мне правда кажется, что наша медиааналитика учитывает сложившийся ранее ландшафт, но не рассматривает настоящее время. Все ведущие аналитики знают о том, как изменилось медиапотребление, но никто не готов это детально исследовать. Не готов изучать Интернет, молодую аудиторию. Они не знают, что и как. Нет методов, меры, способов измерения сдвигов. К сожалению, кафедры медиа и аналитики на журфаках до сих пор преподают журналистику как «медиумы»... И все разговоры о том, что «вертикальный мир» закончился, медиа придется найти свое место в «горизонтальном мире» общественных связей и социальных сетей, – пока еще пустой звук.

ДАНИИЛ ДОНДУРЕЙ. Появилось множество новых проблемных областей.

ГАЛИНА ТИМЧЕНКО. И они рождаются каждые полгода. Например, год назад мы не думали, что мессенджеры – то, в чем мы пишем ­эсэмэс, а теперь все эти WhatsАpp, Viber, Telegram – станут каналом доставки информации от медиа к читателю. То есть медиа вторгаются уже в самое интимное пространство своих читателей, в переписку с близкими.

ДАНИИЛ ДОНДУРЕЙ. Сама доставка является уже значимым, смысловым фактором.

ГАЛИНА ТИМЧЕНКО. Да. Очень быстро меняется нынешний ландшафт. А значит, рано или поздно придется признать поражение действующей медийной модели.