В истории Святого Престола было не так уж мало молодых пап. Лет сорока пяти (Урбан II, Григорий III, Климент V), тридцати пяти (Фабиан, Сергий, Стефан, Григорий ХI, Бонифаций IХ), двадцати (Иоанн VIII, Иоанн ХI, Иоанн ХIII, Григорий V). Самыми юными папами числятся Иоанн ХII и Бенедикт IХ – оба в разные века предавались ужасному разврату, считались дьявольским отродьем, их проклинали прихожане, в связи с чем в поздний Ренессанс, когда жизнь более или менее наладилась, святые отцы и стали хроническими пенсионерами.

Длилась «наладка» на протяжении полутора тысяч лет, история папства по сей день таинственна и поучительна, ведь это единственный выборный институт, сохранившийся на протяжении всей новой эры (какие бы клановые, идеологические и геополитические игры тем временем ни велись).

«Молодой папа»

Молодые папы пришлись в основном на эпоху былого миграционного взрыва, то есть Великого переселения народов. Сегодня такое сопоставление довольно актуально, и представить себе актуализацию папской курии в условиях нынешней миграционной неразберихи, причем пришедшей в Европу с иными религиозными убеждениями, было бы очень здоровой логикой. Сама первоначальная фантазия Паоло Соррентино про омоложение Престола вовсе не является спекулятивной. К тому же кто, как не молодой успешный режиссер со склонностью к декоративному восприятию жизни («Великая красота» и пр.), способен обосновать вечную визуальную роскошь католицизма? Но что же он сделал в десяти сериях первого сезона (второй уже заявлен)? Что он сказал о единственном человеке на свете, который при жизни признается непогрешимым и уж спустя две с лишним тысячи лет новой эры (формально время действия вымышлено) должен как-то соответствовать предназначению, о чем знают все, включая некрещеных?

БЕЗ ПОНЯТИЯ

К сожалению, лишь поначалу виден замах на эпическое высказывание о современном католицизме. В первый день папства после весьма провокационного сна понтифик (Джуд Лоу) сразу устраивает праздник непослушания. За завтраком требует вишневой колы (он американец) и официального обращения вместо дружеского (самоутверждается). Смолит одну за другой, не подчиняясь госсекретарю (в Ватикане запрет на курение). Много думает (ему сорок семь лет), оказывается сиротой (в личные секретари взял свою воспитательницу сестру Мэри (Дайан Китон). На исповеди утверждает, что безгрешен, а вечером признается, что «непримирим, раздражителен, злопамятен» и еще в Бога не верит (контрастным оперным освещением в этот момент ему придано сходство с Мефистофелем). И после такого экспонированного хулиганства действительно ждешь от папы результативных размышлений, неких незаемных «духовных скреп», планов, реформ: ведь с самого начала понятно, что весь сюжет будет состоять именно и только в иллюстрации названия – «Молодой папа».

Во 2-й и 3-й сериях напряжение нарастает, но что делать, когда их десять? На шесть эпизодов его еще с грехом пополам натянули (Соррентино – режиссер, который идеально подходит для сериалов, для «убийства времени»), вот только чем? Да, Ленни Белардо (имя папы в миру) – уникум интроверсии. Он вообще не желает показываться народу (для чего по-хорошему и существуют понтифики), протестует против тарелок и календарей со своим изображением, произносит первую проповедь так, чтобы никто из публики его не видел, и это вполне логично. Далее этот радикальный консерватор путает – из принципа – гомосексуальность и педофилию, отрицая их как факт, требует фактического отлучения от церкви за аборты, грозит «революцией», и она как бы происходит. Но народ лишь отворачивается от церкви, ее доходы падают, и создаются секты. И все это дано походя, скороговоркой, а значительно более подробно показано, как папа мелочно выясняет детали своего избрания, хамит сестре Мэри, меряет обувь со стразами или без них, чтобы еще больше самоутвердиться, как выходит с другом вечером погулять в спортивном костюме (тоже человек), как он занимается фитнесом, развешивает белье, как его раздражают немытые ноги и запах изо рта, как он плавает в бассейне, играет со стенкой в пинг-понг, а главное – страдает по родителям, в детстве сдавшим его в приют. На этом факте все и застревает.

К финалу фильма про Пия ХIII (все Пии в истории папства были жуткими консерваторами), американца сорока семи лет, быстро взобравшегося наверх только потому, что «всегда хорошо получалось записывать», становится известно, что помимо «злопамятства и раздражительности» он наконец-то переживает взросление, осознав цену секса как ничтожную, перестает переживать отсутствие «папы и мамы» как величайшее горе, найдя их не в биологических родителях – бросивших его когда-то хиппи, – а в Мэри и своем бывшем покровителе кардинале Спенсере (Джеймс Кромвелл). Переживает, что хоть кто-то способен его уважать, падая в обморок; переживает смерть друга, будто все предыдущие сорок семь лет никогда со смертью не сталкивался; переживает свою способность с детства творить чудеса (спас мать одноклассника, вымолил сына для бездетной семьи, вымолил наказание для подлой и циничной, богомерзкой католической монахини). Становится «все чудесатее и чудесатее», но какое же «пришествие» и какую же революцию духа может свершить настолько инфантильный (о чем ему трижды в трех сериях говорят), самонадеянный (чудо – решение всех проблем) и бездушный (отправил на Аляску прелата с полиартритом) горе-интроверт? Правильно, никакой.

«Молодой папа»

В кульминационной 6-й серии папа вне очереди возвел в сан кардинала своего личного друга, гомосексуального алкоголика, а уже в 7-й, без отбивки, собирается отрекаться – из-за того, что один из юных гомосексуалов, собиравшийся стать священником, после «революционных» распоряжений взял и покончил с собой. Непредвиденно, да? Не предупреждали, не подумал, виноват-исправлюсь? А если еще в 3-й серии папа, в который раз обхамив исповедника, тут же каялся в своих покоях: «Неправда, что я озаряю сам себя, неправда, что я всемогущ… Что я скажу кардиналам? Господи, диктуй мне», нельзя больше не замечать, что этот тип крайне непоследователен и лжив. Нельзя не задуматься, что же скрывается за хитрой улыбкой милого Джуда Лоу, и не заподозрить обмана. Особенно когда весь итог «революции» в том, что к концу сериала вдруг опубликованы любовные письма, которые будущий Пий много лет писал в стол своей единственной несостоявшейся любовнице. Народу они понравились, и он скопом вернулся в католические соборы. Вовсе не из-за плана, которого не было, не из-за реформ, которых тоже нет. Мало того: в финале обнаруживается страшное – речь наконец-то «открывшего личико» мирянам, «повзрослевшего» к пятидесяти годам Ленни абсолютно пуста.

Провокационный сон во вступлении был пронизан иронией: «Игра – единственный верный способ ощутить гармонию с жизнью. А мы забыли о мастурбации, об использовании контрацептивов, об абортах, об однополых браках, забыли разрешить священникам любить друг друга и разрешить не жить, если жизнь нам опостылела. Мы забыли, что можем вступать в половые отношения не только ради деторождения и не чувствовать за это стыда. Разводиться, позволить монахиням служить обедню, заводить детей всеми способами, открытыми наукой… Короче говоря, дети мои, мы не только забыли, как играть, но позабыли, как радоваться. Есть лишь один путь, ведущий к радости, и имя ему – свобода». В конце 10-й серии, когда про сериал все уже ясно и темп потерян, старейший кардинал Кальтаниссетта (Тони Берторелли) более десяти раз, как попугай, внушает папе: «Вам есть что сказать, и вы это скажете, вы это скажете, вы скажете»… А затем еще десять минут папа предается банальному пафосу с торжественным перечислением общеизвестных риторических вопросов (типа: быть или не быть, петь или не петь, курить или не курить) и единственным, нам всем не менее известным односложным ответом: «Улыбайтесь, господа, улыбайтесь». Всё.

«Молодой папа»

В этот момент настигает озарение относительно увиденного в целом. Не было не только планов и реформ: и размышления, и характер воображаемого Пия ХIII – чистая имитация. Конец тождествен началу, будучи слабым его подобием, после чего понтифик еще и свалился с инфарктом (открытый финал), и значит, не станет преувеличением вывод о том, что «мальчика-то и не было», никакого папы, ничего. Только симпатичный артист с подвижной мимикой, марионетка в руках Соррентино, который однажды ночью в свои сорок шесть наконец догадался, что «мы все умрем», и начал фантазировать. Это медицинский факт, что вокруг мужского пятидесятилетия существует рискованный «период первого инфаркта» (примерно как у женщин климакс), и от страха легко и о душе подумать, и папой римским себя представить. Режиссер вот представил и страхи реализовал, но дела ему не было ни до католицизма, ни до истории папства, ни до любых иных общечеловеческих проблем, кроме собственного «сиротства» (одиночества) перед лицом возможной смерти. От жалости к себе не позаботился даже о каком-либо цельном образе (сюжете), найдя выход в старой верной подмене понятий по схеме «короля делает свита» и составив весь сериал из ряда коротких сценок (скетчей), как в эстрадном ревю.

ПО ПОНЯТИЯМ

Да, Соррентино «не соответствует предназначению», папы из него не вышло. Но значит ли это фактическое отсутствие героя и сюжета, что сериал так уж не удался? Даже если он не имеет никакой экзистенциальной обеспеченности (как это было у Пазолини, Скорсезе, Кавани в их столкновениях с католицизмом), обязательна ли цельность впечатлений для достижения успеха? Почему бы ревю в духе «Лидо» вновь не стать полноценной версией развлечения, когда на ТВ и реалити-шоу наскучили, а в соцсетях научились острить и про сегодняшних покойников? Если публика ни на чем уже не способна сосредоточиться, а режиссер не только прекрасно помнит первый кадр «Сладкой жизни» со статуей Христа, подвешенной к вертолету, но и умело владеет всем арсеналом режиссерских приемов, подсмотренных у Феллини? Чего ему сейчас стыдиться? Почему тот, кому решительно нечего сказать, не может просто развлечь?

Заведомо не принимая всерьез «Молодого папу», в нем почти до самого конца получается обнаружить не так уж мало привлекательных моментов. Во-первых, его стоит рассмотреть, и не только Ватикан с вертолета, но и то, в какой кровати спит понтифик, где прелаты трапезничают, как монашки стирают, а кенгуру, присланный из Австралии, бегает по садам, в которых ночью папе являются голые девушки из группы Femen и обзывают ублюдком. Стоит также заметить, что Спенсер не только самый умный, но и самый высокий (199 см) кардинал, столетнего Кальтаниссетту играет актер, которому нет и семидесяти, а испанец Гутьеррес (Хавьер Камара) напоминает одновременно и Павла, и Петра с полотна Эль Греко. В Сети даже появилось подробное описание сериальной заставки, когда папа на титрах проходит по галерее классической религиозной живописи – от Перуджино до Караваджо. Во-вторых, его приятно слушать, и не только из-за приличного образования большинства действующих лиц: Пий ХIII ориентируется на Бродского, Сэлинджера и Бэнкси, кардинал Войелло (Сильвио Орландо) – на Марселя Пруста. Не только из-за накала интеллекта в связи с абортами, когда спорщики жонглируют цитатами из Писания, св. Альфонса, св. Иоанна Павла II, папы Григория ХIV, Фомы Аквинского.

Дело в том, что ревю успешно работает лишь при наличии остро­умия по любой теме, что является его целью. Подлинный смысл разрозненных высказываний Соррентино – что все кардиналы курят и постоянно острят, давая публике возможность воспринимать ту или иную репризу в согласии с собственными ассоциациями:

– Я больше так не могу, Ленни. Я хочу домой, в Гондурас.

– Вашими методами мы станем столь же надежными, как Северная Корея.

– Психоаналитики – единственная профессия, которая позволяет не работать и получать за это деньги. И мы позволяем этим деньгам ускользать от нас.

Скетч за скетчем расширяется восприятие не наместника божьего на Земле, а потенциала легких жанров. В беседах с исландским премьер-министром, итальянским премьер-министром, привидениями бывших пап, в молчании с православным патриархом под «Калинку-малинку» смешно многое между строк. И дар остроумия поровну распределен среди всех действующих лиц. В Африке в игру «Папы» вступает кардинал Войелло:

– Принц Абади – хороший человек. Щедр к нам и делает все возможное, чтобы прекратить насилие. Но без международной поддержки это не выйдет.

– Матушка Антония, я был бы осторожнее в выражениях. ООН осуждает Абади как свирепого палача и диктатора. Вот почему у вас нет международной поддержки.

– Ваше высокопреосвященство, я живу здесь уже много лет. Принц Абади – хороший человек.

– Организация объединенных наций тоже не вчера приехала.

Для удобства реприз персонажи типажно формализованы: кардинал-умник, кардинал-интриган, кардинал-старик, кардинал-негр и т.д. Но ревю также не считает себя обязанным блюсти единство действия, поэтому не стоит и пытаться найти хоть какую-то определенную интонацию в сериале. Чисто карикатурные выходки интригана Войелло соседствуют с весьма драматическими похождениями порочного кардинала Дюссолье (Скотт Шеперд), мелодрамами бездетной Эстер (Людивин Санье) и пасторальными флэшбэками про детей и родителей. Все это зачастую совершенно не вяжется одно с другим, пока не привыкнешь и не махнешь рукой. Для привлечения внимания Соррентино часто пользуется параллельным, перекрестным и даже дистанционным монтажом. Если о пародиях на себя любимого со стороны враждебного кардинала Озолинса (Владимир Бибик) Пий ХIII ­узнает мимоходом во 2-й серии, реакция последует лишь в 3-й: Озолинс отправится на Аляску. Мало того, Соррентино вообще спокойно отвлекается от папы, целые серии посвящая его своеобразным «ипостасям» – Дюссолье, натворившему дел и погибшему, Гутьерресу, отправленному в Америку расследовать педофилию епископа Кёртвелла (Гай Бойд), – или антиподам – лжепророку Петтоле (Франко Пинелли).

«Молодой папа»

Как и в любом ревю, кому-то из публики больше понравится слащавый скетч про блаженную Хуану Фернандес, кому-то – групповой секс в Гондурасе, кому-то – целование папской ноги стариками-прелатами, кому-то – анекдот, как папа уронил новорожденного ребенка, потому что не умеет их держать. Но в результате у верующих не возникнет отторжения от сатиры (ее там нет), у атеистов – отторжения от догм (их там тоже нет), и единственные, кто может, в принципе, скривиться от «сериальщины», – это агностики. Ведь вся «длина» «Молодого папы» базируется, к сожалению, на заведомой логической ошибке: «Я не обязан доказывать существование Бога. Это вы мне попробуйте докажите, что его нет. А если не можете, значит, есть». Инвектива недоучитывает не только кота атеиста Шрёдингера, но и бритву францисканского монаха Уильяма Оккама. Зачем множить сущности без крайней на то необходимости? Почему только «да» или «нет»? Где равноправное «не знаю»? Ревю основано на сознательном недопущении позиции «не знаю» на протяжении целых десяти часов.

Но и агностики, впрочем, со временем привыкнут. Им тоже видно, что за три года съемок проделана «большая несерьезная работа».