Эдуард Печенев, Олег Олешко: «Мы одногодки все, с 37-го»

Эдуард Печенев и Олег Олешко – суворовцы, однокашники Геннадия Шпаликова. Беседу ведет Павел Финн.

Мы сидим за столом в редакции «Кадетского братства». Олег Юрьевич Олешко, Эдуард Павлович Печенев и я. Это не интервью, хотя у меня диктофон, а именно разговор. Они рассказывают мне то, что я не знал о Шпаликове, я им то, чего не знали они. Как и я, они называют его Генка, радуются воспоминаниям, жалеют его. И гордятся даже не только тем, что он ныне знаменит и прославлен, а тем, что он такой же, как и они, брат-суворовец.

ПАВЕЛ ФИНН. Шпаликов старше меня на три года, я ­1940-го. И старше был на курс во ВГИКе. Когда я пришел в институт 2 сентября 1957-го, он практику проходил, была у нас, сценаристов, такая – творческая практика. И все, что я слышал во ВГИКе до нашей первой встречи, – это были разговоры в основном про Шпаликова. Он был всеобщий любимец в институте.

ЭДУАРД ПЕЧЕНЕВ. Он был коммуникабельный. Аура у него была.

ПАВЕЛ ФИНН. От него исходил какой-то свет. Он ходил в черном вельветовом пиджаке, всегда в одном и том же, и был очень подтянутый. И ходил он как-то особенно.

ЭДУАРД ПЕЧЕНЕВ. Да! Вот! У него была особенная походка. Мы все какие-то… кто стремительный, кто еще какой-то, а он… не знаю даже, с чем сравнить.

ОЛЕГ ОЛЕШКО. Он был обаятельный. Добрый, общительный очень.

ЭДУАРД ПЕЧЕНЕВ. Улыбка замечательная. И он был франт немножко. Любил носить брюки клеш. У нас Игорь Соколов из фанеры вырезал уголок, как матросы это делали. И вот перед выходными все по очереди мочили нижнюю часть брюк, загоняли туда этот уголок – и под матрас. Наши офицеры-воспитатели ругались, заставляли ушивать наши «клеша». Это было уже где-то в 7–8-м классе.

ПАВЕЛ ФИНН. Как мы, мальчишки-школьники, завидовали вам, суворовцам, – вы даже не представляете себе. Тогда популярным был «Сын полка» Катаева – и книжка, и кино...

ЭДУАРД ПЕЧЕНЕВ. В Киеве нас очень уважали. Мы же участвовали во всех парадах.

ОЛЕГ ОЛЕШКО. Два раза в год, как правило. В майском и в ноябрьском.

ЭДУАРД ПЕЧЕНЕВ. У нас было переходящее Красное знамя и бюст Суворова в придачу. Вручался приз за успехи в учебе, в спорте, в самодеятельности. И мы дважды завоевывали этот приз. Призеры участвовали в московском параде. Мы дважды участвовали, стояли у храма Василия Блаженного, замыкали парад. Я шел в последней шеренге. Я даже Сталина видел.

ОЛЕГ ОЛЕШКО. В 1952 году, в мае.

ПАВЕЛ ФИНН. Значит, мы с вами одновременно были на параде в 1952 году. Только я на трибуне мавзолея. Так получилось.

ОЛЕГ ОЛЕШКО. За нами нахимовцы шли.

ПАВЕЛ ФИНН. Гена, кстати, в каком-то письме пишет…

ОЛЕГ ОЛЕШКО. Да! Восемнадцать лет – и двадцать парадов, так он, что ли, там написал?

ЭДУАРД ПЕЧЕНЕВ. Еще один момент вспомнил. У нас же была строевая подготовка. Плац был за училищем. Принимали зачеты. Ты идешь шагом торжественным, высоко поднимаешь руку, отдаешь честь... Шпаликов выделялся каким-то особым изяществом. Он очень красиво ходил. Помню, офицер-воспитатель Ворончук его даже отметил: «Посмотрите, как он ходит молодцевато. Как он выглядит здорово! Вот так и вы должны».

ПАВЕЛ ФИНН. Выправка у него так и осталась.

ОЛЕГ ОЛЕШКО. Суворовские училища были созданы в 1943 году, после победы в Сталинградской битве. Страна еще воевала, еще острое положение было.

ЭДУАРД ПЕЧЕНЕВ. Да. Подбирали мальчишек на дорогах.

ОЛЕГ ОЛЕШКО. И был такой генерал Игнатьев, царский еще генерал. Написал книгу «Пятьдесят лет в строю». Так вот он предложил Сталину создать училище по типу кадетских корпусов царских. Решено было создать девять училищ. Одно разместили в Чугуеве, откуда немцы были выбиты... Приказом Сталина были созданы училища, а благодаря Хрущеву из Чугуева Суворовское перевели в Киев. Прекрасное здание, а за зданием парк, а за парком – кладбище на горе. А с этой горы видна Киево-Печерская лавра. С другой стороны – Днепр, мост Патона... Это для нас воспоминание очень сильное…

ПАВЕЛ ФИНН. Вы учились вместе с первого класса?

ЭДУАРД ПЕЧЕНЕВ. Нет, с четвертого. Мы одногодки все, с 37-го. Росли без матерей, без отцов. Отца я вообще не помню.

ПАВЕЛ ФИНН. Наверное, тосковали по дому?

ОЛЕГ ОЛЕШКО. Да, это было, в первые дни.

ЭДУАРД ПЕЧЕНЕВ. Когда мать меня привела, меня тут же переодели, я вышел, и она сказала: «Боже мой, как ему идет форма!» Из Москвы привезла меня в Киев и уехала. И я целую неделю под одеялом плакал по ночам. Мне так было обидно. Там я был один в доме, а тут – сто человек.

ПАВЕЛ ФИНН. А почему именно в Киев?

ЭДУАРД ПЕЧЕНЕВ. Вся родня у мамы там, она родилась в Киеве. Три сестры и два брата ее жили в Киеве. Поэтому они меня по очереди забирали на выходные, чтобы подкормить.

ПАВЕЛ ФИНН. А некиевляне ходили к киевлянам?

ОЛЕГ ОЛЕШКО. Разрешалось брать в увольнение кого-то с собой, если родители позволяли.

ПАВЕЛ ФИНН. А вы вообще знали, чей Гена родственник?

ЭДУАРД ПЕЧЕНЕВ. Отец у него погиб на фронте.

ОЛЕГ ОЛЕШКО. Да. Отец его погиб в последний год войны, уже за границей.

ПАВЕЛ ФИНН. А кто был дядя, знали? Любимый дядя Сеня. Генерал-полковник Переверткин, Герой Советского Союза. Командир 79-го Берлинского стрелкового корпуса 3-й ударной армии 1-го Белорусского фронта. Его солдаты штурмовали и взяли рейхстаг...

ЭДУАРД ПЕЧЕНЕВ. Об этом мы не знали...

ПАВЕЛ ФИНН. Гена его очень любил. Он был ему как отец. И когда дядя Сеня погиб – он разбился на вертолете под Одессой, там было несколько генералов, – это для Гены была страшная драма.

ЭДУАРД ПЕЧЕНЕВ. Гена о нем не говорил. Он был скромный.

ПАВЕЛ ФИНН. Он вообще с ребятами был в хороших отношениях?

ЭДУАРД ПЕЧЕНЕВ. Да. Такого, чтобы он где-то задирался, не было.

ПАВЕЛ ФИНН. А вообще… Дисциплина дисциплиной, но понятно же – мальчишки… Нарушали дисциплину?

ОЛЕГ ОЛЕШКО. На улицу нас не выпускали. Казарменное положение.

ЭДУАРД ПЕЧЕНЕВ. В самоволку ходили, и Генка ходил. Некоторых вылавливали. Нас, пацанов, на гауптвахту не брали. Был карцер.

ОЛЕГ ОЛЕШКО. Но потом его отменили.

ЭДУАРД ПЕЧЕНЕВ. Там было положено так – вода, кусок хлеба. И мы наказанных подкармливали, приносили что-то из столовой. Вообще, карцер – не больше трех суток. Ну так, чтобы почувствовал.

ПАВЕЛ ФИНН. А драки были?

ЭДУАРД ПЕЧЕНЕВ. С гражданскими, конечно. Из-за девчонок…

ОЛЕГ ОЛЕШКО. Мы, конечно, были немного заторможенные, с девушками трудно было общаться. Потому что мы учились, когда школы были раздельные – мужские и женские...

ЭДУАРД ПЕЧЕНЕВ. Балы у нас были шикарные. У нас свой оркестр был, причем он даже был призером Киева среди духовых оркестров. На балы мы приглашали наших сверстников. Целый класс, а то и целую школу. (Смеется.) Старались какую побогаче, чтобы на выходные можно было пойти в гости, поесть вкусно.

ОЛЕГ ОЛЕШКО. Вечера у нас были довольно редко, по праздникам. И бывало так: праздник – а тут приказ по округу или по гарнизону, мол, посторонние на территории воинской части не должны присутствовать, и срывались эти мероприятия. А мы их так ждали!

ЭДУАРД ПЕЧЕНЕВ. Гена хорошо танцевал. Все ребята у нас танцевали. У нас преподавал полковник царской армии Миллер. Правда, бальные танцы были другие, не такие, как сейчас...

ОЛЕГ ОЛЕШКО. Падеграс, падекатр...

ЭДУАРД ПЕЧЕНЕВ. Он нелегально нас учил танцевать запрещенные в то время танго и фокстрот. Мы с тех пор эти танцы любим и танцуем. Когда руководство узнало об этом, его просто уволили. Но он не только преподавал танцы. Он беседовал с нами о том, как нужно подойти к девушке, как с ней заговорить, о чем говорить. То есть он нам давал вот эту школу – общения русского офицера с женщиной.

Гена хорошо танцевал, хорошо выглядел – был подтянутый, красивый мальчик. И когда объявляли белый танец, к нему прямо кучка девчонок подбегала, чтобы пригласить.

ПАВЕЛ ФИНН. Да и в институте тоже – наши девочки Генку любили. А тогда он любил за девушками ухаживать?

ОЛЕГ ОЛЕШКО. Была у него девочка, да...

ПАВЕЛ ФИНН. А что это за девочка была?

ОЛЕГ ОЛЕШКО. Он вместе с ней тренировался на стадионе Киевского военного округа. Там был бассейн. Гена занимался прыжками в воду. Девочки и ребята с гражданки тоже тренировались. Он с ними общался, а мы их не видели.

ПАВЕЛ ФИНН. Он спортом серьезно занимался?

ЭДУАРД ПЕЧЕНЕВ. Да, серьезно. Нам же и разряды присваивали.

ПАВЕЛ ФИНН. Он меня все уговаривал, но не уговорил, прыгать с вышки с парашютом. И он прыгал раза два, по слухам. Он и с моста в Москву-реку один раз сиганул.

ЭДУАРД ПЕЧЕНЕВ. В общем, в нем была экстремальность какая-то. Он все хотел себя испытать. У меня до сих пор тоже это чувство – испытать себя. Понять, что я собой представляю, проверить...

ПАВЕЛ ФИНН. А на балы приходили ребята со стороны?

ЭДУАРД ПЕЧЕНЕВ. Мы только девчонок приглашали. А ребята знали о том, что они к нам пошли, и их вылавливали. Выловят, а потом наших бьют. В дело шли бляхи, у нас же ремешки были с бляхами.

ПАВЕЛ ФИНН. Генка в драках участвовал?

ЭДУАРД ПЕЧЕНЕВ. Нет.

ОЛЕГ ОЛЕШКО. У него не было агрессии, ничего такого.

ПАВЕЛ ФИНН. Берег себя для другой жизни.

ЭДУАРД ПЕЧЕНЕВ. Агрессивности в нем не было, это точно. Добрый он был. Поэтому кому-то причинять боль – это было не про него. И не мстил никогда. Да и не было завистников.

ОЛЕГ ОЛЕШКО. Он не боялся прыгать с десятиметровой вышки, а подраться с гражданскими – этого он избегал. Я думал: что он – там не боится, а тут боится, что ли? Но потом понял: просто ему это было… Как это сказать? Неинтересно.

ПАВЕЛ ФИНН. А вы знали, что Гена пишет стихи?

ЭДУАРД ПЕЧЕНЕВ. Нет, к сожалению.

ПАВЕЛ ФИНН. Он тогда очень много писал.

ЭДУАРД ПЕЧЕНЕВ. Знаете, у нас был очень хороший преподаватель литературы и русского языка, Шарапов. Участник войны, танкист, у него лицо обгорело, было в пятнах. Он нам солидно давал литературу. Я с Геной какое-то время сидел за партой. Сначала я сидел с Узиенко. Он обладал исключительной грамотностью, хотя был из деревни. И на диктантах я, конечно, косил глаза, подглядывал. У меня была троечка, четверочка. А тут вдруг пятерки стал получать. И Шарапов что-то заподозрил и начал за мной наблюдать. И после второго диктанта нас рассадили с Узиенко, посадили меня к Шпаликову. А Гена тоже был не очень силен в грамматике. И мы друг у друга списывали, и у нас были абсолютно одинаковые ошибки. (Смеется.)

ПАВЕЛ ФИНН. Не очень хорошо учился?

ЭДУАРД ПЕЧЕНЕВ. У Гены математика не очень хорошо шла. И когда у нас были серьезные контрольные, мы всячески искали повод, чтобы как-то их миновать. У нас был сад. Накануне, за день, выходили в сад, снимали ботинки и бегали по снегу босиком в надежде заболеть. Чтобы избежать контрольной, надо было заболеть. У нас была санчасть, там были очень добрые сестры, врачи, которые с удовольствием нас принимали, подкармливали.

ПАВЕЛ ФИНН. А вы выпивали там немножко, в Суворовском?

ОЛЕГ ОЛЕШКО. Это было. Но Гена как раз не склонен был... Нам из дому мамы присылали деньги, пятьдесят рублей.

ЭДУАРД ПЕЧЕНЕВ. Но не всем.

ОЛЕГ ОЛЕШКО. А мы уже подростками были. Куда эти деньги девать? Конфеты – что-то не то. Рядом была круглая башня, там магазин. Мы покупали бутылку вина, коробку печенья, шли в сад. Тогда же сургучом бутылки запечатывали. Отбивали горлышко, из горлышка пили и печеньем закусывали.

ПАВЕЛ ФИНН. А когда вы юношами стали и выходили в город, какие там развлечения были?

ОЛЕГ ОЛЕШКО. Ходили в кино, мороженое покупали, гуляли в парке.

ЭДУАРД ПЕЧЕНЕВ. Шли в кафе-мороженое и сгоряча съедали по килограмму мороженого. И такой это был кайф! А после этого уже сил не было куда-то идти, не хотелось.

ПАВЕЛ ФИНН. Вообще, Киев – город замечательный, красивый.

ОЛЕГ ОЛЕШКО. И место это, где Суворовское, – прекрасное.

ЭДУАРД ПЕЧЕНЕВ. Цветник там был, клумбы, цветы такие яркие, деревья фруктовые.

ОЛЕГ ОЛЕШКО. Вначале отпусков не было, только киевлян отпускали домой, если кто-то приходил за ними. Потом, когда постарше стали, нам разрешили уезжать – тем, кто заслужил.

ЭДУАРД ПЕЧЕНЕВ. Мы были из Москвы: я, Куделин, Шпаликов... Офицер-воспитатель в нашем взводе был Герой Советского Союза Ворончук Андрей Яковлевич. У нас было два отпуска: зимние каникулы – десять дней и летние, как положено военному, тридцать суток. На тридцать суток нам выдавали проездной документ. А проездных не давали. Ехали-то мы по 22–23 часа до Москвы. Как раз накануне Нового года – выезжали 30-го, а 31-го, за час-полтора, приезжали в Москву. Как мы уезжали? Ворончук шел вдоль состава, выбирал проводника, распахивал шинель и говорил: «У меня просьба к тебе от ветерана войны. Вот этих пацанов доставь в Москву».

ПАВЕЛ ФИНН. А на кителе были медали?

ЭДУАРД ПЕЧЕНЕВ. Медали и звездочка золотая. Никто ему отказать не мог. Это же были какие годы! Война только что кончилась. Обычно нас в общий вагон заталкивали на третьи полки – туда, где багаж. А пассажиры нас подкармливали. Если шла проверка, прятали в ящики, которые были под сиденьем, куда чемоданы кладут. Мы туда залезали и сидели, пока проверка проходила. И Генка тоже. Был у нас приемный сын маршала Малиновского. Он тоже ездил в Москву, но не в поезде – отец за ним присылал самолет. Так мы ему за это устраивали «темную». Мы в ящиках, а он – в самолете!

ПАВЕЛ ФИНН. У Гены есть такое знаменитое стихотворение, которое все знают. «У лошади была грудная жаба, но лошади – послушное зверье. И лошадь на парады выезжала, и маршалу молчала про нее». Кто-то мне говорил, что у вас на лошади выезжал начальник училища, когда были парады.

ОЛЕГ ОЛЕШКО. На выпуске командующий ехал верхом. На территории училища конюшня была и манеж.

ПАВЕЛ ФИНН. Впечатление у него осталось, и он написал про это…

ЭДУАРД ПЕЧЕНЕВ. Одно время, по-моему, командующим Киевским военным округом был маршал Чуйков. И был такой случай. Когда мы уже были в старших классах… Кто-то пустил слух, что нам в компот подсыпали что-то, чтобы у нас…

ПАВЕЛ ФИНН. Понятно, бром.

ЭДУАРД ПЕЧЕНЕВ. И мы объявили забастовку. Мы отказались от обеда. Командующему доложили, что старшие суворовцы отказались обедать по такой-то причине. Чуйков лично приехал. Он же был грубый очень, он вызывал видимых зачинщиков – и матом на них. «Тебя тут кормят, а ты тут вытворяешь такое… твою мать!» Вот такой случай был. Может, Шпаликов это тоже как-то запомнил?

ОЛЕГ ОЛЕШКО. Сохранилось что-то вроде анекдота. У нас коридоры в училище – 110 метров, паркетные полы…

ЭДУАРД ПЕЧЕНЕВ. …драили мы их по ночам. Те, кто провинился.

ОЛЕГ ОЛЕШКО. …И вот идет как-то наш Ворончук по коридору, а за его спиной кто-то встал, а за тем – еще кто-то. Он оглянулся – за ним целый хвост суворовцев тянется, один другому в затылок, – и говорит: «Вот один дурак пошел, а за ним – все».

ЭДУАРД ПЕЧЕНЕВ. Точно, это было.

ОЛЕГ ОЛЕШКО. И якобы когда Гена сдавал экзамены во ВГИК и там проблемы какие-то были, он этот анекдот рассказал приемной комиссии. И это как-то повлияло на то, что его приняли.

ПАВЕЛ ФИНН. Он вообще, надо сказать, про Суворовское ничего особенно не рассказывал. Хотя в сценарии «Спой ты мне про войну», уже, может, даже думая о том, что он уйдет из жизни, написал именно о Суворовском училище.

ОЛЕГ ОЛЕШКО. Это всегда остается. Это неизгладимо в памяти.

ПАВЕЛ ФИНН. Скажите, а как вы узнали, что он покончил с собой? Сразу же или позже?

ОЛЕГ ОЛЕШКО. Я точно уже не помню... Узнали.