Фигура древнерусского князя Владимира Святославича (приблизительные годы жизни: 960–1015) всегда была актуальна в нашем отечестве, а сегодня, в период «полураспада», вероятно, важна как никогда.

«Викинг»
Авторы сценария Андрей Рубанов при  участии Виктора Смирнова, Андрея Кравчука
Режиссер Андрей Кравчук
Оператор Игорь Гринякин
Художники Сергей Агин, Олег Колодько
Композитор Игорь Матвиенко В ролях: Данила Козловский, Светлана Ходченкова, Максим Суханов, Игорь Петренко, Андрей Смоляков, Владимир Епифанцев, Александра Бортич
Кирилл Плетнёв, Александр Устюгов,  Павел Делонг
Дирекция кино, «Централ Партнершип», Фонд кино
Россия
2016

Владимир нужен буквально всем. Он нужен России и Украине как «основатель нации», которую они, естественно, не могут поделить между собой, – и вот в ответ на киевский памятник XIX века Москва ставит свой, прямо у стен Кремля. Он, разумеется, нужен приверженцам православной церкви как герой, приведший ее на Русь. Он нужен государственникам и консерваторам как правитель, впервые в нашей истории государство оформивший и освятивший. Он интересен либеральным интеллектуалам как условный автор попытки смягчить варварские нравы целебной силой подлинного христианства.

В этой связи закономерно и появление на российском экране фильма Андрея Кравчука «Викинг» – житийного блокбастера о Владимире, и бурная реакция на него публики – большей частью негативная.

Критики упрекают авторов в «неубедительности с точки зрения здравого смысла», в слабости сюжета, в неуместной попытке «сказать сразу обо всем сакральном в одном, казалось бы, развлекательном фильме». Конечно, не обошлось и без упреков в ляпах и погрешностях против исторической достоверности.

«Простая», непрофессиональная публика, судя по большинству отзывов, собранных на портале megacritic.com, тоже разочарована: «Очень странный фильм. Какую задачу ставил себе режиссер, остается загадкой», «Дикие битвы, битвы – и вот мы уже просветленные христиане. Глупо же!» В общем, ничьих надежд картина не оправдала, несмотря на восемь лет работы трех тысяч человек, как свидетельствует один из продюсеров «Викинга» Анатолий Максимов. Несмотря на рекордный для современного российского кино бюджет в 1,25 миллиарда рублей. И несмотря даже на кассовый успех – за первые три недели проката общие сборы составили 1,3 миллиарда, что, конечно, можно объяснить агрессивной рекламой Первого канала.

Больше всего упреков «Викингу» досталось за провалы жанровые и драматургические.

Так вот в «Викинге» мы имеем дело не только с мейнстримным историческим кино в духе «Гладиатора» Ридли Скотта или «Александра» Оливера Стоуна, но и с явным продолжением традиций игры в реконструкцию, правила которой задал в первом десятилетии нынешнего века Мел Гибсон своими «Страстями Христовыми» и «Апокалипсисом». Речь идет о попытке «спрятать камеру» в соответствующей эпохе и восстановить ее, эпоху, по имеющимся источникам.

В плане соответствия реалиям и быту эпохи в «Викинге» почти всё «в рамках закона». Воссозданный мир «Викинга» представлен в судорожном, рваном ритме, насыщен ощущением постоянной смертельной опасности. Грязь, скудость и грубость быта, наглядное ощущение постоянной борьбы с окружающей средой – все это, пожалуй, говорит о том, что реконструкция в общем состоялась.

Есть, конечно, моменты и неправдоподобные, и недостоверные, и просто необъяснимые. Есть натяжки и вольные фантазии, на которые авторы имеют право, но которые иногда выводят их за грань -условий, заданных самим себе.

Например, морское судно – византийский дромон – вряд ли смогло бы пройти вверх по Днепру через пороги. Однако в самый ответственный момент оно оказывается, к счастью для Владимира, под стенами Киева.

Довольно нелепо выглядит легко узнаваемый современный собор святого Владимира (освящен после восстановления в 2004 году) посреди декорации средневекового Херсонеса Таврического – и соответственно эпизод исповеди самого Владимира в храме… своего же имени.

Острой критике подверглись также лингвистические новации авторов «Викинга». Большинство персонажей говорят по-русски так, будто перебрасываются репликами где-нибудь на Тверском бульваре. Едва ли можно признать правоту за теми адвокатами подобной языковой политики, которые утверждают, что древнерусский говор вызвал бы в кинозале только смех из-за всяких «гой еси» и «исполать тебе, добрый молодец». Никаких «гой еси» не понадобилось бы. Фундаментальных академических знаний о древнерусском говоре ранней эпохи в о-течественной науке накоплено достаточно, чтобы, скажем, академик Зализняк вполне достоверно перевел хлесткие реплики, из каковых большей частью и состоит текст фильма.

Иное дело, что скрупулезная реставрация языковой картины конца Х века, вероятно, отвлекла бы авторов и публику от главного – от драматургии и идейной составляющей, которые в таком коммерческом монстре все же стоят на первом месте.

Однако и в этом смысле у команды «Викинга» не все складывается гладко. Цепь лихорадочных событий, опрометью несущихся по экрану, то и дело петляет по разным невнятным ответвлениям и сворачивает в тупики. Зрителю трудно следить за магистральной сюжетной линией и взаимоотношениями героев – а без внятной драматургии развлекательный блокбастер рассыпается, вызывая раздражение.

Массив исторических данных о жизни Руси «изначального» периода очень скуден, поэтому выбор у авторов небогат, а точнее, единственно возможен, и они делают его без колебаний: берут за надежную основу «Повесть временных лет» («Нестор-летописец – наш сценарист», – объявляет сопродюсер фильма Константин Эрнст). Именно в этом летописном своде после сообщения о разделении русской земли между сыновьями Святослава – Ярополком, Олегом и Владимиром содержатся рассказы, вошедшие так или иначе в сценарий «Викинга» (при желании каждый может заглянуть в первоисточник).

Хрестоматийные эпизоды «Повести…» в «Викинге» сцементированы довольно ученическим закадровым текстом. Причем, по мере того как в вереницу событий сценаристы – часто ради малопонятных целей – вклинивают собственные фантазии, которые приходится объяснять в тексте (чтобы вписать их в рамки сюжета), драматургическая слабость становится все более очевидной.

Чтобы надежнее справиться с любым, самым многочисленным врагом, викинги-варяги Владимира всякий раз выпускают берсерка (шведский актер Иоаким Наттерквист) – неистового воина «из скандинавских саг», – и тот, в медвежьей шкуре, с рыком уничтожает врагов – сюжет, достойный комиксов и компьютерных игр с мордобоем.

Сам Владимир, чтобы отомстить наглой девице, отвергнувшей его сватовство, опаивает себя грибным отваром и превращается на время жестокого насилия в одержимого бесами свирепого нелюдя. Это, вероятно, придумано для того, чтоб снять с него ответственность за чрезвычайное поведение в свете дальнейшего очеловечивания.

Персонаж по имени Свенельд (Максим Суханов), ближайший соратник и наставник князя, не успев появиться на экране, тут же теряет всякую связь со своим историческим «тезкой» – правой рукой князя Святослава и воеводой Ярополка, который уже к началу фильма должен был бы состариться и умереть, – и превращается в дядю князя, некоего Добрыню.

Выдумана и вся линия Ирины, греческой монахини, силой взятой в жены сначала Ярополком, потом Владимиром. Впрочем, ее имя тоже придумано. В «Повести временных лет» она выступает всего лишь безымянной «грекиней», матерью будущего Святополка Окаянного, принесшего Руси столько бед. В «Викинге» она успевает заронить в душу главного героя начатки христианского вероучения, успевает по непонятным причинам бежать от него в Херсонес, где ей назначена роль летописного Анастаса. А сам Анастас становится в фильме священником (по летописи он служит в церквах гораздо позже, по прибытии в Киев). Именно он играет ключевую роль в обращении русского князя после того, как тот разграбил город Анастаса.

Варяжко, бежав к печенегам, почему-то мечтает, свергнув ненавистного Владимира, посадить Ирину «на престол» (что в Х веке на Руси было невозможно).

Дальше – больше.

«Викинг»

Совершенно произвольна связь между жертвоприношением мучеников Федора Варяга и его сына Иоанна и избавлением города от выдуманной печенежской осады. Печенеги никогда не располагали силами для осады укрепленных городов, они занимались лишь грабительскими набегами. Вдобавок выясняется, что все напрасно – печенеги не ушли, и немой волхв угрожающе сообщает князю знаками: «Ты чужой здесь, ты викинг. С тобой пришла беда». Разобраться в логических связях тут не представляется возможным. Что, Ярополк, Святослав и прочие киевские Рюриковичи были не «викинги»? Почему опасность не миновала, несмотря на жертву? Кто, как говорится, на ком стоял?

Путаницу вызывает и двукратная попытка Рогнеды зарезать мужа. За что? По «Викингу» выходит, что из-за намерения князя взять в жены византийскую царевну Анну. Однако для нравов той эпохи это обычное дело и оно не должно беспокоить Рогнеду, которая ранее прекрасно смирялась и с Ириной, и еще с тремястами женщинами своего господина в Вышгороде, тремястами в Белгороде и тремястами в Берестове, как свидетельствует «Повесть временных лет».

Короче, насаждая постепенно такой смысловой сумбур, авторы создают значительные трудности для внимательного зрителя, которому небезразлична логика развития событий. К концу блокбастера он буквально «мало чего понимает», как выразился бы Зощенко.

Все это затрудняет восприятие фильма, однако создается впечатление, что у значительной части публики чувства раздражения и недоумения связаны не с драматургическими и историческими огрехами. Им не хватает, как ни странно, внятной идеологии: хочется понять – кем все-таки был Владимир? Святым равноапостольным князем, как учит церковь? Полусказочным Красным Солнышком из былин и апокрифов? Может быть, самодуром-маньяком, «ненасытным в блуде приводя к себе замужних женщин и растляя девиц… таким же женолюбцем, как и Соломон» («Повесть временных лет»)?

На подобные вопросы авторы «Викинга» отвечать отказываются. Они старательно проходят мимо многих историко-легендарных эпизодов. Проигнорированы ими знаменитое предание о выборе веры из иудаизма, ислама, католичества и православия, весьма подробно изложенное в «Повести…», история об ослеплении и прозрении князя для новой христианской жизни и многое другое. Владимир в фильме – просто языческий военный вождь, принявший (на определенном этапе жизни и под воздействием обстоятельств) греческий извод христианства.

Парадоксально, но иногда кажется, что сами авторы пребывают в каком-то внутреннем недоумении – отсюда и странные в драматургическом отношении перебои смысла, когда чистая реконструкция вдруг сменяется эпизодами глубокого морального послания. Словно вдруг вспоминая о необходимости дать оценку своим героям, показать их нравственную эволюцию, сценаристы и режиссер судорожно перескакивают от констатации фактов к поучительным «житийным рассказам». Чего стоит в этом отношении один только момент, всеми рецензентами замеченный и признанный ключевым: подряд идут два идейно противоречивых эпизода. В первом из них князь, поймав своего врага Варяжко, ведет с ним поучительный спор о том, как считать: сам ли он или не сам (руками подручных) убил Ярополка. Во втором эпизоде, исповедуясь в храме Анастасу, киевский «архонт» покаянно признает, что сам: и жену силой взял, а ее родных потом убил, и у брата игрушечный кораблик украл, а потом убил. Все сам. Не будучи в состоянии объять эти деяния своим языческим сознанием, князь с воем бежит из собора. Ну а в финале наступает Крещение…

Это «детское», сказочное и с современных позиций явно неправдоподобное превращение, конечно, коробит зрителя, причем и профессионального, и простодушного. А между тем – и это важно отметить – исторически, в соответствии с правилами игры в реконструкцию, диссонанс этот ложный. Авторам совершенно незачем спо-хватываться и пытаться что-то «подчистить». Средний человек раннего средневековья, как убедительно показывает опыт ретроспективного изучения эпохи, был лишен особой рефлексии по отношению к своим действиям. Он жил в атмосфере постоянной смертельной опасности, в ощущении сверхнаглядной хрупкости мира, в готовности в любой момент погибнуть. На личную мораль у него не оставалось сил и времени.

«Викинг»

Люди Х века с легким сердцем и без всякого душевного обременения переходили из веры в веру, отпускали друг другу грехи, прощали самые немыслимые в сегодняшних представлениях преступления и бывали за них прощены. Это составляло обычный фон эпохи. А не убивать и не насиловать, будучи королем, епископом или князем, было в те времена, право же, трудно. Протянул бы такой персонаж недолго.

В этом плане речь в «Викинге» вовсе не идет о каком-то особом состоянии именно Руси, которая «никогда не будет христианской страной». Скорее наоборот, развенчивается миф об особом духовном пути нашей страны, о ее «святости» и тому подобном. События на экране показывают: тут всё, как у всех. Изуверским, вероломным, насильническим, кровавым тогда был и потом долго оставался западный мир с его инквизицией, варфоломеевскими ночами, геноцидом индейцев и ирландцев, крестьянскими войнами с истреблением трех четвертей населения Германии, крестовыми походами с тотальным уничтожением палестинского населения и прочим. Здесь и там при переходе от «перунов» к Христу нет никакого духовного прозрения и никакой идейной разницы. Непонятно также замечание об «антагонизме с Западом», изображенном в «Викинге», хотя бы потому, что какой бы то ни было Запад в фильме отсутствует. Здесь худо-бедно показаны взаимоотношения ранней Руси с Византией, но Византия всегда была антагонистом католической западноевропейской цивилизации. Бароны французские и немецкие, английские и ломбардские в интересующую нас эпоху жрали мясо руками, давили на охоте конскими копытами крестьян, насиловали их женщин и уничтожали друг друга в усобицах точно так же, как родичи и друзья Владимира. А Византии завидовали и ненавидели ее как хранительницу осколков античного просвещения, культуры и благосостояния.

Итак, посмотрев «идейно колеблющийся» блокбастер «Викинг», смиримся с мыслью: муки, убийства, вероломство, слезы раскаяния и умиления сразу после и сразу перед новыми преступлениями для той эпохи – норма. Отчего же некоторые зрители ждут от фильма чего-то другого? Но я повторю: в «линзе» реконструкции взгляд авторов на Владимира, их интерпретация этой фигуры оказываются убедительными. Они и позволяют фильму обрести черты мифологической драмы – на сей раз в оболочке обычного исторического блокбастера. Тот факт, что зрителю, не делающему поправки на временно`е смещение реалий, сознаний, логики, этики, эстетики, даже пластики героев, фильм кажется недостоверным, и есть самое интересное в картине. Это позволяет представить сугубо мифологическое для нас пространство в некотором смысле реальным (по методу Гомера, так сказать).

«Викинг»

Сквозь всю ткань фильма – возможно, и помимо воли авторов – поведение героев и канва событий предстают в том же гротескном измерении, что и в классическом языческом мифе. Преувеличены и катастрофичны все страсти, стремления, действия. Лишены обычных мотивов и причин, а напротив, снабжены отчаянными, сверхчеловеческими все поступки.

Свенельд незадолго до титров подговаривает своего сюзерена убить византийского базилевса Василия в отмщение за давнюю гибель Владимирова отца Святослава. Но Владимир отказывается. Став христианином, более не хочет убивать? Духовное перерождение? Однако разве на самом деле киевский князь перестал с этих пор убивать? А базилевс, его новый наставник, величайший православный царь мира, не убивает? А Римская курия? А весь корпус христианских государей от Константина Великого до королевы Виктории?

В мире средневекового человека самые грандиозные психологические, нравственные и личностные перевороты происходят по мановению волшебной палочки – как в комиксе. Герою комикса ничто не мешает, побыв на одной странице плохим, стать – под влиянием внешних обстоятельств – хорошим на следующей. Так же и в «Викинге»: «Люди не меняются. Знаешь почему? Не хотят!» – доносит Свенельд до Владимира свой языческий взгляд на природу человека.