В конкурсе 39-го Московского международного кинофестиваля были представлены три российских фильма – больше, чем обычно. Три – число сказочное, да и каждую из этих картин можно назвать «сказкой из нашей жизни», рассказанной в отличной от потока других картин жанровой манере.

Сразу хочется оставить за скобками «Мешок без дна» Рустама Хамдамова, хотя его-то как раз можно назвать апогеем сказочности, таким причудливым впечатлением от условного «кинематографа Александра Роу», увиденного в ташкентском детстве режиссера (как рассказывал об этом в фестивальных интервью сам Хамдамов; но не исключено, впрочем, что и эти признания – мистификация).

В любом случае «Мешок...» выбивается из троицы слишком сильно, в том числе и потому, что эта картина как раз «фестивальное кино» (со всеми плюсами и минусами, которые вкладывают в это понятие).

«Карп отмороженный» Владимира Котта и «Купи меня» Вадима Перельмана – фильмы, которые наверняка пойдут в российском прокате. При всей своей непохожести они едины в «направлении главного удара», пусть и развивают разные традиции. Для Перельмана это абстрактный «кинематограф Анны Меликян», Москва&Рублевка стерильного хайтека, в которой широкому зрителю, очевидно, не знакомому с этими материями, предлагается поверить в «Порше» за миллион».

Котт, напротив, предлагает «поплакать и посмеяться о нашей бедности» в сугубо советской традиции, вернуться к смеси комических ситуаций Гайдая с лирической «грустинкой» Рязанова. В бой идет старая гвардия. Марина Неёлова и Алиса Фрейндлих костюмированы под старух заброшенной, полуразваленной русской глубинки так радикально и играют в этих «тряпках с вьетнамского рынка» так острохарактерно, что это уже почти травести.

«Купи меня»
Автор сценария Дарья Грацевич
Режиссер Вадим Перельман
Оператор Юрий Никогосов
Композитор Илья Трусковский
В ролях: Анна Адамович, Юлия Хлынина, Светлана Устинова, Александр Цёма, Евгения Крюкова, Иван Добронравов, Анатолий Кот, Микаэль Джанибекян, Сабина Ахмедова, Александр Обласов и другие
«Кинотрест»
Россия
2017

«Карп отмороженный»
По одноименной повести Андрея Таратухина
Авторы сценария Дмитрий Ланчихин, Оксана Карас, Андрей Таратухин
Режиссер Владимир Котт
Оператор Михаил Агранович
Художник Александр Загоскин
В ролях: Марина Неёлова, Алиса Фрейндлих, Евгений Миронов, Сергей Пускепалис, Александр Баширов, Наталья Суркова, Татьяна Рассказова, Антон Шпиньков, Артем Лещик, Анна Екатерининская и другие
«Кинокластер»
Россия
2017

В обоих фильмах чувствуется сериальный опыт режиссеров. Владимир Котт начинал с проектов для телевидения: «Родственный обмен», «Охотник», «Короли игры»… Интересно, что, снимая сериал «Петр Лещенко. Все, что было...», режиссер говорил в одном из интервью, что «дал себе обещание больше не снимать сериалы», потому что ему важно ощущение, «что ты делаешь не очередную фальшивку, а что-то настоящее». Вадима Перельмана можно назвать скорее русскоязычным голливудским режиссером из Украины (о причинах его «переезда» из голливудского кино на российское телевидение судить сложно). В нулевые он дебютировал в США картинами «Дом из песка и тумана» (House of Sand and Fog) и «Мгновения жизни» («Вся жизнь перед ее глазами», The Life Before Her Eyes). Первый получил три номинации на «Оскар»; главную роль во втором сыграла Ума Турман. С другой стороны, почти все, кто писал об этих фильмах, обращают внимание на низкие кассовые сборы, в случае с «Мгновениями жизни» покрывшие только половину бюджета. После долгой паузы последовали сериалы для российского телевидения – «Пепел» и «Измены», а затем и новелла в последних на сегодня «Ёлках».

«Купи меня», режиссер Вадим Перельман

«Купи меня» – это история золушки Кати (Юлия Хлынина) с московского филфака, которая, очутившись в роскоши дворцов арабских шейхов (а также ночных клубов, дорогих ресторанов – но, впрочем, и в столь же «шикарной бедности» панельной хрущобы на вечно сумрачной окраине), чередует амплуа пленницы и доброй феи для своих несчастных подруг, таких же полунасильно вытащенных на панель девушек эскорта. В качестве волшебной палочки, для товарок недоступной, Перельман не без иронии вручает своей героине несколько абстрактный «культурный багаж». Она – отличница (спортсменка, комсомолка?..), которая должна ехать в Париж изучать архивы первой волны русской литературной эмиграции, но вместо этого с железобетонным наивом клюет на то, на что, казалось бы, не клюнет и школьница, – на «карьеру модели» где-то в Арабских Эмиратах. Подругам, сплошь лимитчицам, духовные высоты недоступны, а значит, недоступна и возможность поменять свою жизнь – примерно так, как это нарисовано на социальных плакатах в поддержку чтения (видели же, наверное? – ребенок взбирается по стопке из книжек вдоль унылой кирпичной стены, и за нею ему открываются моря, пиратские шхуны, приключения). Подруги никак не могут запомнить, кто это Ходасевич, для удобства обозвав так саму непостижимую Катю. Она же пытается исполнить их наивные детские мечты, попутно представая нездешней незнакомкой («Дыша духами и туманами») в элитных питейных заведениях, где рекой льется шампанское и вдоволь кокаина. Между прочим, ведь и Блок увидел свою Незнакомку в сомнительном кабаке, где просиживал ночи в «романтическом погружении на дно жизни»... Наконец, и у Кати есть собственная фея – деспотичная мать, как бы бизнесвумен. Когда понадобится, она появится, как dues ex machina, чтобы эвакуировать запутавшуюся дочь: в прекрасном зазеркалье скоро начнут убивать.

Мать Кати появляется всего в нескольких эпизодах как символ сытой жизни, из которой надо сначала романтически сбежать, а потом в нее вернуться. Мы не узнаем, чем она занимается. Не то чтобы это было так важно. И не то чтобы кино (тем более разных жанров) было обязано «заполнять анкету» для каждого персонажа, как это делал Тургенев (раз уж речь тут сплошь о русской классике), перед началом работы над каждым романом составлявший приземленно-скучные пачпорта на каждого героя. Просто «кино богатых интерьеров» все больше походит на сон зрителя с безлимитной кредиткой. Откуда что выпадает в руки героев, кто чем занимается и т.п. – такие вопросы должны быть табуированы в стерильном пространстве.

«Купи меня», режиссер Вадим Перельман

В случае с «Купи меня» этот принцип обыгран еще и сознательно. Сюжет строится вокруг судьбы миллиона наличкой, который постоянный клиент девушек Сурен (еще один «непонятно кто») готов выложить скорее «на интерес», чем за какие-то конкретные услуги, которые ему окажет Катя. Да и сколько они стоят, эти услуги? Картина Перельмана в некотором роде еще и честнее, чем некоторые из сонма новых «руб-левских» фильмов (таких изобильных «Кубанских казаков» на новый лад), потому что специфика того, что во времена кооперативного кино назвали бы валютной проституцией, диктует такую светскую неопределенность в области дебетов-кредитов. Вот тот же Сурен всю ночь перемещает ту же Катю по всем вип-заведениям Москвы, потому что ему любопытно, где предел аппетитам этой странной девушки. К концу этого сёрфинга зритель уже не сомневается, что секса-расплаты не будет, хотя бы потому, что на фоне затраченного кавалером он представляет собой столь малую ценность, что уже можно и пренебречь. Тем не менее осоловелая от устриц и кокаина Катя заявляет: пшел вон!.. Почти обрадованный тем, как все нетипично-неординарно повернулось, Сурен Катю насилует прямо на лестнице; несколько отрешенно, но все же с рыданиями, Катя в процессе декламирует Ходасевича; ну теперь-то уж извращенец Сурен пребудет вечно во власти ее чар.

Дело тут, конечно, не в деньгах. Принцип сказки здесь означает в том числе и то, что будет закрыт целый ряд неудобных для режиссера вопросов. Не только «откуда взялось» то-то и то-то в жизни героев, но и «почему это сделано». Закрывая от зрителя многие смысловые и причинно-следственные секторы, режиссеры «красивых фильмов» не слишком переживают, что выпадение части картинки ударит по ее жизнеподобию. Сказке не нужно жизнеподобие – словно бы говорят они. Они не предлагают поверить в историю, потому что надо ли верить в то, что тыква превращается в карету; где-то здесь маячит опасность поворота в «и так сойдет», и иногда это распространяется не только на сюжетно-смысловую область. Границу между тем, чтобы зритель все же сопереживал, приняв ту или иную сказочную условность (или недоработанность?), и тем, чтобы он просто проводил время за зрелищем, тут вообще непросто установить.

В истории старой учительницы Елены Михайловны (Марина Неёлова) и бросившего ее сына (Евгений Миронов) в «Карпе отмороженном» Владимира Котта тоже есть доля специфического дефицита достоверности, снижающая ценность этой интересной картины. Складывается она из других компонентов, но продиктована той же ориентацией «на сказку». Котт снимает добрую притчу о возвращении заблудшего сына к матери: как это часто бывает, причина их пятилетнего разрыва не проговорена, да и вряд ли даже понятна самим героям, и вот эта неопределенность передана очень хорошо. Как в многолетней телевизионной программе «Жди меня» (интересно, что ее всегда вели актеры: Кваша, Хаматова, Шукшина, Домогаров, Ефремов...), в которой обычно: «Вот… двадцать лет назад уехал на заработки сын, сначала звонил, потом перестал»; выводят в студию сына; прячет глаза, причин объяснить не может, да и вряд ли смог бы самому себе их объяснить; в студии загадочность происходящего гасится великодушным призывом к объятиям, после чего внимание зрителей переключается на новую историю…

Отсутствие попыток «объяснить необъяснимое» – сильная сторона «Карпа...», и во время встречи своих героев Неёлова и Миронов играют потрясающе. Он – замороженный, цедит сквозь зубы редкие слова, за непробиваемым, беспощадным, чуть не брезгливым выражением лица скрыто, пожалуй, смятение. Она – суетливая, жалкая; беспомощная улыбка жертвы, так хорошо знакомая по многим ролям Неёловой, при том что в этом облике актриса почти не узнаваема. Оба гонят от себя ужас и мысли. Чем больше у нее права спросить, возмутиться, тем больше она лебезит перед незнакомым сыном. Ее страх доставить ему беспокойство теперь вырастает до гигантских масштабов и порождает последующую историю: «досрочная» организация собственных похорон, а потом и попытка умереть, чтобы не подвести тех, кто оформил ей свидетельство о смерти, и чтобы, конечно, не прокисли салаты, наструганные к поминкам.

«Карп отмороженный»

Фильм можно разделить на три параллельные истории, у каждой из которых разная тональность, что, возможно, становится причиной некоторой жанровой неопределенности. Первая: щемящая трагедия отношений матери-одиночки и сына, некоторые намеки на причины которой (например, на жесткое вмешательство матери в личную жизнь сына в его семнадцать лет) нам все же будут даны. Вторая: комедия положений, продиктованная тем, что героиня Неёловой как бы умерла, а на самом-то деле – бац! – живая! Третья: собственно сказка. В самом начале фильма, узнав о смертельном диагнозе и пребывая в растрепанных чувствах, Елена Михайловна получит в подарок свежепойманного карпа. В маленьком поселке она всюду натыкается на бывших учеников, в большинстве сильно пьющих, поэтому какие-то спонтанные нелепые подарки от очередного раскаивающегося алкаша не редкость. С карпом непонятно что делать: сначала его заморозят, потом разморозят, потом он оживет (вот и чудо!) и станет питомцем героини в минуты сомнений, раздумий и тревог. Ну и, само собой, это сказочное возрождение предскажет возвращение сына («Был мертв и ожил, пропадал и нашелся»), что, правда, не отменяет смертельного диагноза, так что Владимиру Котту достает вкуса приберечь для сказочно-сладкого финала эту горчинку.

Не стану утверждать, что авторам фильма тут надо было «выбрать что-то одно», но какой-то диссонанс все же чувствуется, и хуже всего тут сочетается, пожалуй, эта чаплинская традиция комизма малых дел и реплик с достоверной, жизнеподобной (если уж наш разговор кружится вокруг этих понятий) драмой матери и сына. Вот героиня приходит к бывшему ученику в морг. Терзаясь, он все же выписывает ей справку о смерти. Вот оба, испытывая неловкость, пытаются поддержать какой-то светский разговор. «Ну, кого видишь из класса?» – «Вот Людку видел на днях». – «Ой, Людочка, ну и как у нее дела?» – «Ну а как у нее могут быть дела, если она ко мне сюда поступила?» – «Ой». Вот героиня несет справку и шоколадку работнице загса, а та, падая под стол от изумления, вынуждена выписать свидетельство о смерти, потому что такова инструкция. Вот соседки, пытаясь соблюдать традиции, плача, лепят пельмени для поминок и говорят о Елене Михайловне в прошедшем времени, при ней же живой, что тоже порождает некоторое количество забавных сцен. Вот, отчаявшись умереть, Елена Михайловна зовет на помощь соседку Людмилу – героиню Алисы Фрейндлих. Вот они пьют, ругая «дерьмократов» и «толерастов». Вот Фрейндлих пытается задушить Неёлову подушкой. Гомерический хохот в зале. Вот сын, примчавшись в ночи, находит мать в гробу, но едва начинает слезный монолог на тему «опоздал...» (примерно как в рассказе «Телеграмма» Паустовского или в ночной сцене в «Афоне», когда герой в отчаянии швыряет свечку о стену и дальше сидит в полной темноте), как выясняется, что она пьяна, но не мертва...

Вот это все как бы постоянное «ха-ха-ха» зала, но видно, каких усилий стоит Евгению Миронову продолжать монолог трагического (в общем) героя после очередного такого коленца, чтобы звучало не пафосно и не фальшиво. Тут мы подходим к еще одной стороне опасности ухода в сказочный (или задуманный в качестве сказочного) сюжет. Впрочем, сама сказка тут почти ни при чем, если не брать в расчет традиции обращения к читателю/зрителю/слушателю сказки как к объекту заведомо младшему.

Владимир Котт, похоже, считает обязательным постоянно развлекать зрителя, ни на минуту не ослабляя градус комических сценок в духе «и тут она ка-а-ак встанет из гроба». Тем более с учетом антуража (гробы, венки, пальцы ног с привязанными бирками) эта развлекуха обретает специфический привкус черного юмора, что добавляет в многообразный коктейль еще одну ноту. Проблемой «Карпа...» можно назвать частое скатывание в лубок, во что-то без необходимых полутонов. Сцены, где эти полутона есть, вытягивают фильм на хороший уровень. Вот сын забирает Елену Михайловну из больницы. Она волнуется, не знает, с какой стороны забежать, как посмотреть украдкой. Выясняется, что «скорая» забрала ее без обуви, и он дает ей нелепо яркие кроссовки... Вот они едут в машине, она ищет ракурс, чтобы увидеть его лицо в зеркале. И тут начинается. Он раздает указания по handsfree. Она думает, что он говорит с ней, и отвечает, принимая мудреные слова из его мира (он успешный коуч) за что-то созвучное-близкое. Была очень похожая сценка в КВН. Лет десять назад.

«Карп отмороженный»

Можно, конечно, спросить, а как тому же Рязанову удавалось сохранять относительную чистоту жанра того, что он называл лирическими комедиями, без поминутного «торта в лицо». Можно запнуться с ответом, вспомнив, во что выродился рязановский кинематограф в 90-е. Можно вспомнить изнанку советской социологической легенды о «самой читающей стране в мире»: когда появлялась возможность через пункты сдачи макулатуры получить Сименона, или Агату Кристи, или хотя бы «Королеву Марго», советский народ проламывал головы в километровых очередях; когда возможности не было – чинно довольствовались классикой. Высоколобая классика вместо развлекательного чтива по причине дефицита последнего. Как известно, бюджет Госкино ковали даже не Гайдай и не «Пираты ХХ века». А индийские фильмы, закупаемые «на развес» для всех киноустановок в городах и весях.

Так что на вопрос о том, нельзя ли поменьше тортов в лицо (или элементов «сладкой жизни» в качестве фетиша) хотя бы для чистоты жанра, многие режиссеры, вероятно, ответят «нет». Но вряд ли за это можно бросить в них камень.