«Он не решался поцеловать ее, так как не знал, что пробудит поцелуй и в ней, и в нем самом: гнев или страсть. Он молчал, он смотрел, как умирает их любовь»[1]. Прустовские мотивы переживания любви и проживания жизни можно с уверенностью проецировать на новый фильм Абделатифа Кешиша «Мектуб, моя любовь».

«Мектуб, моя любовь»
Mektoub, My Love: Canto Uno
Авторы сценария Абделатиф Кешиш, Галия Лакруа, Франсуа Бегодо
Режиссер Абделатиф Кешиш
Оператор Марко Грацьяплена
Quat’sous Films, France 2 Cinéma, Pathé, Bianca Film, Good Films
Франция – Италия, 2017

Это кино пропитано экзистенциальным духом «В поисках утраченного времени». Любая строчка из этого цикла великого французского писателя может стать эпиграфом внесистемного – либертарианского высказывания современного французского режиссера. «Мектуб…», задуманный как трилогия «песней», имеет немало общего с прустовской эпопеей. На Венецианском фестивале была показана только первая часть чувственного триптиха. Композиция первой «песни», как ни странно, вполне литературоцентрична. Кешиш в самом названии предлагает ключи к осмыслению своего многоуровнего визуального высказывания. Это и таинственное слово «мектуб», означающее по-арабски «судьба»; и приписка mon amour, недвусмысленно намекающая на один из главных фильмов «новой волны» «Хиросима, любовь моя»; и, главное, обозначение жанра – сanto uno. Тройственное название отсылает и к «Божественной комедии» Данте, к собранию, как известно, именно «песен».

Герой фильма, начинающий сценарист, оказывается в каникулярное время в солнечной южной деревушке, но и в «сумрачном лесу», где воздух насыщен эротизмом, где явные или смутные желания тревожат персонажей. Это странное, неудобное и обычное, как время взросления, место. Воспитание чувств – лейтмотив первого фильма из трилогии Кешиша. Лирический герой и, скорее всего, его альтер эго в молодые годы, наблюдает за жизнью своих знакомцев, родственников, незнакомок, получая уникальный душевный и чувственный опыт. Его зовут Амин. И это прустовский Марсель, смоделированный в 1994 году. Амин отправляется в конкретный городок, но одновременно и в свой внутренний Бальбек, где пишет сценарий, фотографирует, безучастно постигает окружающую жизнь. Он здесь в роли подглядывающего, а зрители, похоже, его глазами рассматривают развеселую откровенную повседневность курортного города Сет. Мы погружаемся в молодежную беспечную среду, забывая о времени и проблемах. Не так ли Пруст наблюдал за своими Вердюренами и Германтами, за их бессюжетной на сегодняшний вкус и взгляд жизнью, будничной и упоительной? Кешиш тоже фиксирует бытовые подробности, нюансы, пластику общения, существования в городке. Прогулки, застолье, танцы, взгляды, секс, томление, разговоры на пляже, в кафе под мидии и вино растягивают действие на три часа экранного времени. Глаз не оторвать. Вот так – в вечном движении проходит кино. А значит, и жизнь.

Теперь Кешиш не снимает, как в «Жизни Адель», драматически насыщенную историю. Его теперь пленяют полутона, недосказанность, хотя чрезвычайная чувственность тоже. Режиссер амбициозно разрушает «четвертую стену» плоского экрана, чтобы буквально втянуть зрителей в воронку упоительной физической реальности.

Фильм Кешиша, как и книги Пруста, воссоздает партитуру повсе­дневности – запись жизненных токов, соков, взглядов, касаний, воспоминаний, умолчаний. Результат – рафинированное воздушное головокружительное кино про ветер, который качает вереск; про то, как ждут у моря погоды. Как влюбляются и след в след разочаровываются.

«Мектуб, моя любовь»

Мераб Мамардашвили в своем исследовании романа Пруста «Психологическая топология пути» описывает квинтэссенцию подобного постижения реальности: «Вообще-то это роман желаний и мотивов, но не в психологическом значении, где под термином «мотив» имеется в виду психологическая причина того или иного дела или поступка. Пруст (и я вслед за ним) слово «мотив» употреб­ляет в музыкальном смысле – есть некая устойчивая нота, проходящая через достаточно большое пространство музыкального произведения, и у жизни есть мотив, есть какая-то нота, пронизывающая большое пространство и время жизни. Этот мотив связан чаще всего с желанием в очень простом смысле: ведь, если задуматься, в действительности мы являемся только – и только – желающими существами. И, кстати, одно из самых больших желаний – желание жить. Но жить в каком смысле? Чувствовать себя живым! Наши желания есть такие явления, которые позволяют нам себя чувствовать живыми»[2]. Эту ноту из сонаты Вентейля, этот «мотив», эти желания, чувства и визуализирует Кешиш в самом своем свободном фильме. Его молодые и не очень молодые люди именно что живут на экране своей органической жизнью: влюбляются, плачут, страдают, виртуозно вертят попками на дискотеке. Амин же, как Марсель за «беглянкой» Альбертиной, наблюдает такой обычный и дико раскаленный на южном солнце, остуженный средиземноморскими брызгами мир людей, становящихся персонажами его будущего кино. Или хотя бы текста.

У героя Кешиша тоже есть любовь, девушка с фермы, до которой он боится дотронуться, но которую тайно желает. Фильм начинается с момента, когда он подсматривает за страстным сексом этой девушки с Тони, воплощающим плотское начало. Но Амин свидетель не завистливый. Он – любопытствующий. Пока его влечет познание, а не обладание. «Мектуб…» есть манифест жизни par excellence. Это приглашение или даже призыв ценить каждый ее момент, любым проявлением восхищаться – от кускуса до душевного или любовного укуса.

Метафорой рождения жизни как таковой, а точнее, буквализацией этой метафоры, становится у Кешиша сцена ягнения, обращающая твою память на поиски и обретение классических образов. Амин, как всегда, с фотоаппаратом следит за рутинным и все-таки священным процессом. А Кешиш позволяет себе внезапный «нарратив», укореняя летучую летнюю праздную жизнь в ее предначало.

«Мектуб…» вполне можно назвать «бархатной» революцией в современном кинематографе. Это ведь и правда вызов, особенно после грандиозного успеха прошлой картины: взять и снять кино, в котором «ничего» не происходит. Ничего, кроме самого ритма повседневного времяпрепровождения. Завлекательного, ненадоедливого, длящегося, казалось бы, сверх допустимой меры, как эпизод дискотеки. Мамардашвили подчеркивает: Пруст сравнивал отменный стиль повествования с бархатом, с приятной на ощупь тканью, которая пробуждает неожиданные ощущения. «Есть глубина бархата, которая иногда ускользает из-за того, что сам бархат, когда мы его гладим, очень хорош»[3]. Материя фильма Кешиша – что тот бархат, ласкающий твои органы чувств, прельщающий благородством.

Кешиш, не забывая опыт Пруста, занимается визуальной фиксацией впечатлений – было вот и нету. «Бархатный» стиль Кешиша при всем том бескомпромиссен и даже маниакален. Режиссер позволил в фильме про свободу и о своем альтер эго, молодом кинематографисте, снимать без правил и пренебрегая законами «хорошего кино».

«Мектуб, моя любовь»

Эпизод на дискотеке длится более получаса, а некоторые герои (как некая Анастасия, которую ищет Амин, или жених девушки с фермы, который служит в армии) так и не появятся на экране, хотя вокруг них клубятся микросюжеты. И вновь вспоминается Альбертина, исчезающая в какой-то момент из жизни Марселя, но не из его (под)сознания.

Радикальная режиссура Кешиша дарует зрителям кино, тотально свободное от всех драматургических скреп. «Мектуб…» уже называют самой скандальной картиной Кешиша. Журналистки-феминистки на пресс-конференции в Венеции обвинили Кешиша в том, что он снимает женщин исключительно как сексуальные объекты мужского вожделения, смакуя самые интересные части их тела. Первые критики вменили эксплуатацию женской красоты и признали фильм «высокомерным актом мастурбации режиссера»[4]. Иначе говоря, припечатали Кешишу male gaze.

И я бы мог, но во славу Кешиша, сравнить его творческий вызов с семяизвержением. В фигуральном, разумеется, смысле. Телесность «Мектуба…» и взгляд на нее режиссера сродни взгляду прустовских персонажей на девушек в цвету. И не только девушек. «Содом и Гоморра» – тоже часть нашей жизни, которую стыдливо не прикроешь ничем.

Амин на протяжении длинного фильма, празднующего живописную (импрессионистскую) телесность, обходится даже без невинного поцелуя. Весь этот свет и цвет он впитывает для творчества. А пишет он фантастический сценарий, историю про любовь к женщине-роботу в далеком 2020 году. Каким образом затянется разрыв между пляжным, дискотечным великолепием женского тела и свойствами робота, мы узнаем, вероятно, в следующих за этой песнью песнях. Со временем, которое усилиями персонажей Пруста, Кешиша продлевается в поисках утраченных, но обретенных/оживленных (в романе, кино) образов прошлого.

[1] П р у с т  М. По направлению к Свану. М., 1995.

[2] М а м а р д а ш в и л и  М. Полный курс лекций. Философия Европы. Психологическая топология пути. Москва, издательство ACT, 2016, с. 11–12.

[3] М а м а р д а ш в и л и  М. Там же, с. 9.

[4] http://www.indiewire.com/2017/09/mektoub-my-love-reviews-male-gaze-abdellatif-kechiche- 1201873810/