В дни проходящего в Берлине  66 международного кинофестиваля Зара Абдуллаева посетила театральный спектакль «Аллилуйя (Резервация)», посвященный легендарному в ГДР парку аттракционов.

Во время Берлинале на сцене Фольксбюне состоялась премьера спектакля «Аллилуйя (Резервация)» выдающегося режиссера-новатора, давно классика, Кристофа Марталера. Двойное название отсылает к двусмысленному замыслу спектакля в жанре обозрения, а точнее – ревю. Известно (об этом еще Адорно писал), что влечение авангардистов к мюзик-холлу связано с отказом от «срединного искусства», ублажающего культурную публику отсутствием радикальных устремлений и непрямолинейным обращением с масскультом.

Это «кантри-вестерн-шоу» смонтировано из историй и культовых песен, некогда любимых не только в США (широкой публикой), но и в восточном Берлине (различными маргиналами). Все подлинно независимые люди, уверен Марталер, обречены на жизнь в резервациях. Эксцентричные персонажи спектакля напоминают – в пародийных, разумеется, образах – королеву и короля кантри: Долли Партон и Джонни Кэша. Не обошелся Марталер и, конечно, без фигуры Дина Рида, в 70-е эмигрировавшего в Восточную Германию.

«Аллилуйя (Резервация)»

Марталер вместе со своим постоянным сценографом Анной Фиброк задумались о сознании и порывах гэдээровских посетителей легендарного парка аттракционов восточного Берлина. «Фольксбюне» тоже находится в этой части немецкой столицы, так что местная публика с благодарностью погрузилась в иронически-ностальгическую атмосферу постановки, то взрываясь хохотом узнавания, то встречая малахольных персонажей смущенной улыбкой.

Построенный в 1969 году, этот парк был населен динозаврами, обустроен мостами, чертовым колесом, водоемами и прочим достоянием массовидного культурного отдыха. Теперь на сцене «Фольксбюне» представлены руины того мира с повергнутым на планшете динозавром, с выкаченным бассейном, ставшим резервуаром для мусора. А персонажи, оживленные памятью режиссера, походят на «тени» утраченного рая. Они смешные, жалкие, но темпераментные. Этот парк есть для них как бы арт-сцена или киноплощадка, где можно было забыться, выпасть из неуютной реальности. А ныне, на сцене, – перевоплотиться в поп-звезд, кумиров молодости их предков.

«Аллилуйя (Резервация)»

Текст спектакля представляет собой аранжировку интервью, собранных режиссером и его помощниками у берлинцев, не забывших о том далеком досуге времен позднего социализма. После падения стены владельцем парка стал частный инвестор, и билет подорожал до восемнадцати марок. Это событие обыгрывается у кассы с гротескным изяществом. Заброшенный парк хранит множество историй. Например, в трубах американских горок, построенных уже в новые времена, обнаружилось несколько килограммов кокаина. Но Марталера интересуют иные смыслы. Парк, куда прибывают в затрапезных плащиках герои на вращающейся сцене, у края которой «вырублено» пространство мусорной свалки, он рассматривает как резервацию. Иначе говоря, как место воспоминаний, перевоплощений, демонстрации потаенных чувств, действий, а также сцену для исполнения танцев и песен. Место, где закадровый «дикторский» голос призывает персонажей «довериться себе». Поверить в себя.

Эти берлинские «лишние люди» именно тут – в гэдээровских декорациях – находят благодаря Марталеру параллельное существование, с блеском имитируют свое естество в музыкальных номерах, исполненных безупречно всеми без исключения актерами.

Воображаемый мир на два часа спектакля становится парадом-алле персонажей, оказавшихся в новом свете – причем в двойном смысле этого слова. Подобно тому, как европейцы, потрафляя собственным иллюзиям, отправлялись в позапрошлом веке в «новый свет», отрезанные от остального мира немцы восточной Германии воплощают свои мечтания на сцене «Фольсбюне» в песнях кантри, в монологах о ковбоях, о родео, вестернах и т.д. Они рассказывают публике о бедности, одиночестве, тоске и утопии самоутверждения, которое все-таки имеет место на сцене в музыкальных эскападах высокопробного ревю.

«Аллилуйя (Резервация)»

Персонажи докладывают, в частности, и о том, что в ГДР были популярны общества дружбы с индейцами – юмора, не противоречащего реальным фактам, Марталеру не занимать. Недаром «социалистический ковбой» Дин Рид вдохновил некоторых товарищей по сцене на создание воображаемых биографий.

Героями этого шоу становятся бывшая кассирша парка, бывший певец кантри, бывшая искательница приключений с палаткой, которую она пытается поставить, изображая поистине цирковой трюк, бывший спец по устройству аттракционов, бывший менеджер по распространению черной мамбы, некий парень, изображающий Дина Рида, а также бывшая владелица абонемента для посещения парка.

В далекие времена этот парк казался его посетителям царством свободы. Марталер переосмысливает эту ностальгическую весть и демонстрирует – с присущей ему нежностью – несколько убогую (покуда не раздаются звуки музыки) резервацию, компенсируя тамошнее пребывание возможностью для участников представления выплеснуть свои музыкальные таланты. Для режиссера такая парковое гетто сравнимо с лагерем принудительных развлечений. Эпизод, когда актеры долго-долго выстраивают десятки металлических заграждений перед кассой – этим входом в квазирай – вызывает в зале смех и некоторый ужас, поскольку желание проникнуть в лучший мир сопряжено с невероятными препятствиями. Зато присутствие на сцене «лагерников», преодолевших границу узкого прохода, можно трактовать как принуждение к счастливому самочувствию хотя бы в парке. Хотя бы на аттракционах. Но это счастье возможно только в закрытом пространстве и мнимом «новом» мире.

Двойник Дина Рида рассказывает, как побывал в Советском Союзе, как попал в ГДР, где узнал, что такое людское равноправие. Персонаж по имени Оливия вспоминает, как интересовалась жизнью и обрядами индейцев. Некая Катя недовольна перестроенным парком, в котором сократили число восхитительных аттракционов. Лилит гордится долгосрочным абонементом для посещения парка, висящим у нее на шее. Хильдегарда тоже в свое время волновали индейцы, он даже выучил английский, чтобы переписываться с ними и включиться в международное антиимпериалистическое движение, и проводил в Брандербурге протестные акции. Писал он и белокожим американцам, «но эти белые никогда не отвечали». Чего не скажешь о вежливых индейцах, присылавших в ГДР жемчуг и фотографии соплеменников. Марк признается, что снимал вестерн, но ему никто не верит – диалог на этот сюжет превращается в клоунскую репризу. Хильдегард жалуется, что прежде в парках были вкуснейшие закусочные, а теперь – не то. А Ели настаивает, что нынешние «посетители» находятся не в театральных декорациях, но в настоящей деревне, известной каждому, кто любит вестерны.

«Аллилуйя (Резервация)»

Неловкие, отточенные и трогательные выходы, монологи персонажей прерываются духо- и телесно подъемными музыкальными скетчами. Их набор (от Руби Блевинса, Мартина Бётхера, Дэвида Боуи, Джеймса Тейлора, Боба Нолана, Хэнка Уильямса, Стива Янга до Йозефа Гайдна, Эдварда Грига и т.д.) устраняет несколько протухшие удовольствия в лагере-парке и взывает к возгласу: «Аллилуйя!». Пусть и в резервациях любого толка.