Случайный герой

Нина Цыркун воздает должное кричащим образам «Цветов войны» Чжана Имоу и моральным достоинствам Кристиана Бэйла в роли пройдохи-гробовщика.

В декабре 1937 года во время второй японо-китайской войны императорская армия вступила в тогдашнюю столицу Китая — Нанкин. Японцы только что напоролись на неожиданно самоотверженную оборону китайцами Шанхая, их обуяла жажда мести за оскорбленную честь «живого бога» — императора. Массированное наступление на Нанкин не оставляло никакой надежды: президент Чан Кайши сдал город, предоставив отдельным военным единицам продолжать сопротивление, а мирным жителям — выживать как могут. Смогли не многие. Погибло около трехсот тысяч человек. Расстрел можно было считать счастливым исходом; японцы предпочитали зверские способы убийства: вешали, закапывали живьем, сжигали на огне или расчленяли заживо. Женщины шли на увеселение солдатни и служили обменной валютой; официальная цифра изнасилованных женщин — 20 тысяч. История нанкинской резни — болезненная тема для китайского кино, и в то же время — тема национального героизма. Об этом снял свой фильм «Город жизни и смерти» Лу Чуань; и почти следом за ним — Чжан Имоу («Цветы войны»).

В основу книги писательницы Ян Гелинь, по которой снят фильм, легли реальные события; некоторые мотивы повторяют историю картины Лу Чуаня (в частности, эпизод с требованием «одолжить» сотню женщин) — возможно, история была типичной.

В центре фильма Чжана Имоу — человек с Запада: американский гробовщик Джон Миллер (Кристиан Бэйл), циничный, нахальный пофигист, воспринимающий события с равнодушием постороннего, для которого смерть давно уже стала профессией. Джон попадает в католический монастырь, чтобы предать земле убитого священника, и оказывается единственным мужчиной (не считая малолетнего служки) среди девочек, обучавшихся при монастыре. А потом к ним в поисках защиты присоединяются служительницы культа любви из близлежащего борделя. Поразительно: все войны разные и все похожи одна на другую.

Известно, что в Советском Союзе не верили в опасность нацистского наступления; ведь немцы — цивилизованный народ, давший миру Гёте и Бетховена; не способный на зверства. Оказалось — способный, причем образованность и даже утонченность не мешали пытать, расстреливать, вешать и травить собаками беззащитных людей. Вот и в фильме «Цветы войны», персонажи которого поначалу надеются на цивилизованность японцев, есть музицирующий полковник, который отдает приказ отправить девочек-школьниц на потеху солдатам.

Джон, забулдыга и насмешник, становится героем, спасающим китайских девочек, случайно. «Искал денег, остался здесь, потому что тут есть удобная постель». Смеху ради обрядившись пастором, он как-то незаметно входит в роль, отважно выбрасывая навстречу японским воякам белый флаг с красным крестом, требуя «во имя господа» покинуть дом божий.

Кристиан Бэйл вполне убедителен в этой роли, проживая всю психологическую «арку» сюжета о преображении. Рядом с ним китайский снайпер, для которого самопожертвование и непоколебимая стойкость суть необсуждаемые воинские добродетели, выглядит фигурой картонной (но только в глазах европейцев).

Вообще Чжан Имоу — визуалист; красота «Цветов», на вкус тех же европейцев, избыточна. К примеру, эпизод, в котором под градом пуль падает солдат-китаец, а за ним так же падает (по другую сторону) второй, затем третий и так далее, — чересчур эффектный. Или навязчивый образ, запечатлевшийся в памяти рассказчицы, от лица которой ведется повествование, — цветной витраж церкви. Символика фильма, в отличие от фильма «Город жизни и смерти», тоже слишком нарочита. Достаточно вспомнить длинный эпизод, где Джон стрижет волосы женщинам-проституткам, решившим заменить собой школьниц и отправиться в логово врага. Джон в пасторском облачении словно постригает блудниц в монахини, снимая с них все прегрешения. И все же все эти излишества забываешь в финале, глядя в глаза «рыцарю» Бэйлу, исполнившему долг, который никто ему не вменял.