В №2 «ИК» читайте текст Евгения Сливкина «Побег в космос»
Евгений Сливкин. Побег в космос. Фрагменты
Один из ведущих британских специалистов по теории модернистской и постмодернистской критики, автор фундаментальной монографии «Критика и современность» (Criticism and Modernity) Томас Догерти описывает социокультурную модель западной цивилизации через взаимоотношения «просвещенного центра» и «непросвещенной периферии».
Внутри этой модели модернизм соотнесен с колониализмом, а постмодернизм, соответственно, с постколониализмом, при котором «дискурс периферии становится отчетливым». Этот дискурс, пишет Догерти, «подрывает уверенность «центра» в том, что его восприятие мира соответствует действительности […] и выполняет ту работу, которую «периферия» всегда молчаливо и без надежды на успех выполняла — децентрализует «центр». […]
Модель Догерти не годится для описания отношений между «советским центром» и «советской периферией» еще и потому, что периферия советской империи была тесно связана с советской космической программой. Именно с периферии, из казахских степей, взлетали советские космические корабли; именно на периферию, в те же казахские степи и в Поволжье, опускались капсулы с космонавтами — живыми и мертвыми. Там, на периферии, работали связанные с космической программой научные институты и конструкторские бюро. Советская периферия в сознании советской интеллигенции 60-х и 70-х годов прошлого века отнюдь не была «непросвещенной» и зачастую открывала представителям научной и инженерно-технической части интеллигенции исключительные профессиональные возможности. […]
Когда в 2008 году на экраны вышел фильм Алексея Германа-младшего «Бумажный солдат», на сайте петербургской городской организации КПРФ появилась рецензия, начинающаяся следующим пассажем: «Либералы с удовольствием вымазали грязью весь советский период нашей истории. Нетронутым остался только космос. Но теперь и эта недоработка исправлена». Автор рецензии, принадлежащий, по-видимому, к старшему поколению, ошибается. Первым, кто посмел «тронуть» тему советской космонавтики, был писатель Виктор Пелевин в повести «ОМОН-РА» (1992). Герой повести, Омон Кривомазов, с детства мечтающий о космосе, становится курсантом секретной космической школы КГБ, где идет подготовка к запуску на луну автоматического аппарата «Луна-17Б», или просто лунохода. Кривомазов сначала не понимает, зачем он нужен в этой сверхсекретной программе, но скоро его посвящают в государственную тайну: никакой автоматики не существует, советский луноход — это просто велосипед в бакообразном металлическом корпусе… […]
Смысловая и визуальная параллели между ракетой и велосипедом в фильме Германа-младшего создает ощущение тщетности космического полета, настаивает на том, что (если воспользоваться строчкой из песни Окуджавы) «воскресенья не будет». Надежды нет ни для мертвых, ни для живых. В финале фильма кто-то из компании Покровского тоже умер, кто-то решил эмигрировать. «Остальные персонажи, — как пишет в интернетовской рецензии на «Бумажного солдата» Светлана Степанова, — если не сопьются, то увидят конец 1980-х, когда даже в Москве надо было отстоять длинную очередь, чтобы купить яйца, молоко и масло, и начало 1990-х, когда НИИ разваливались, самые толковые научные идеи за бесценок продавались иностранцам, наиболее энергичные ученые уезжали работать за границу, а оставшиеся получали ежемесячную зарплату в 10 долларов. Страшный итог жизни невероятно яркого и талантливого поколения». […]
Метафора космического полета как бегства из лагерной или тюремной зоны, которой воспользовались и Пелевин, и Миндадзе с Учителем, и Герман-младший отсылает к известной инсталляции Ильи Кабакова «Человек, улетевший в космос из своей комнаты» (1985,) выставлявшейся в 1990-х и в начале 2000-х годов в нескольких крупнейших музеях мира. (Ныне она находится в Центре Помпиду в Париже.) Герой инсталляции Кабакова запускает себя в космос сквозь потолок комнаты в советской коммунальной квартире. Зритель приближается к дверям комнаты по коммунальному коридору, в котором видит текст доноса, написанного соседом по квартире. В доносе сказано, что некто в своей комнате занимается какими-то странными расчетами, связанными с энергией космичеких потоков, и строительством непонятного приспособления для вывода физического тела на околоземную орбиту. Сама комната, которую зритель осматривает сквозь щели дощатой перегородки, оклеена плакатами советской поры; брешь в потолке открывает темное беззвездное небо; под проломом в потолке, над раскладушкой бывшего обитателя комнаты, свисают остатки катапульты; расшнурованные ботинки нелегального космонавта одиноко стоят на забросанном изорванной бумагой полу возле навсегда покинутой раскладушки. По словам Бориса Гройса, «покинутая героем Кабакова комната больше напоминает место преступления, чем лабораторию, в которой работал гений». Но из-за доноса соседа эта комната уже «граничит» и с местом заключения.
Переосмысление советского космического мифа в современной русской литературе и кинематографе, которое только начинается, видимо, пойдет в том же направлении, что и переосмысление мифа военного. [...]
№2 «Искусство кино» можно купить здесь
