Home-coming. «Одиссея», режиссер Андрей Кончаловский

"Одиссея"
(The Odyssey)

По поэме Гомера
Авторы сценария Андрей Кончаловский, Крис Солимин
Режиссер Андрей Кончаловский
Оператор Сергей Козлов
Композитор Эдуард Артемьев
В ролях: Арманд Ассанте, Грета Скакки, Изабелла Росселлини, Джералдина Чаплин, Ирена Папас, Ванесса Уильямс
NBC
США
1997

"Одиссея". Одиссей -- Арманд Ассанте

В Советском Союзе экранными приключениями Одиссея нам, помнится, предлагали наслаждаться дважды.

Первый раз это случилось в самом начале 60-х в обстоятельной, но вяловатой ленте, поименованной в нашем прокате "Странствиями Одиссея". То было итало-американское предприятие, возглавляемое почтенным уже тогда Марио Камерини. Одиссея играл молодой Кирк Дуглас, а Пенелопу -- не менее молодая Сильвана Мангано.

Спустя десять лет, в начале 70-х, советский кинопрокат решил подарить нам еще одного Одиссея. Видимо, в ситуации резкого сокращения кинообменов с Западом фильм итальянца Франко Росси "Приключения Одиссея" пришелся как раз ко двору. Экранизация классики -- красивая, цветная (во многих областях страны ее, правда, увидели черно-белой). Никаких аллюзий. Никакой "чешской контрреволюции". А главное, Пенелопа -- великая гречанка Ирена Папас. Знакомая народу и начальству по "Электре" и "Антигоне", в антисоветских высказываниях не замеченная.

Тот факт, что сам фильм был уж совсем никуда не годным, значения не имел. Смотреть тогда было нечего, и люди радовались любой возможности увидеть картину, пришедшую "оттуда".

Прошло четверть века. Исчез Советский Союз. Страшной смертью умер отечественный кинопрокат. И вот к нам в телевизор пожаловал новый Одиссей. Безусловно, наиболее интересный.

И не только потому, что уровень современной кинотехники позволяет воссоздать чудеса великого странствия, что называется, натурально. В отличие от Камерини и Росси, показавших нам сказку, постановщик новой "Одиссеи" рассказывает реальную историю, случившуюся давным-давно.

Был такой мир, где люди могли видеть богов, общаться с ними. Где чудовища не являлись плодом чьего-то воображения, а представляли вполне реальную опасность для путников. Где пыль и грязь были не только на дорогах, но и в царских дворцах.

Эта пыль и эта грязь очень важны. Когда удивительные события происходят внутри глянцево-благостной сказочной кинофактуры, тогда циклопа, встреченного Одиссеем, можно сравнивать с циклопом из путешествия сказочного Синдбада. Когда при экранизации гомеровского эпоса используются выразительные средства кинематографа Жоржа Мельеса -- и только они, -- получается волшебная сказка. Сочетание же компьютерных чудес с неприглядностью, обыденностью фактуры позволяет говорить о другом: самая большая, на мой взгляд, удача новой "Одиссеи" заключается в естественности соединения мельесовского и люмьеровского начал.

Кульминация Троянской войны. Убийство Гектора. Труп поверженного героя привязан к колеснице, которой управляет счастливый победитель. Он подхлестывает коня -- тело некрасиво подпрыгивает, когда колесницу трясет на дорожных ухабах и рытвинах. Клубится пыль. Еще секунда -- и нас покоробит от натурализма...

Но именно в эту секунду -- не раньше и не позже -- камера отъезжает от трупа, колесницы и дороги. Мы видим отвесный берег, вечное море. Человек, лошадь, повозка и мертвец уменьшаются в размерах, а торжествующий крик "Я убил Гектора!" обращен уже не к товарищам по оружию, не к врагам -- к богам. И боги слышат Героя.

Слышать-то они слышат, но вот во всем ли одобряют?

В этом эпизоде, одном из сильнейших в картине, постановщик предстал не только выдающимся профессионалом, знающим, в какой момент нужно сменить план, ракурс съемки, сбить темпоритм повествования.

В ликовании триумфатора, в эйфории успеха Кончаловский услышал сигнал опасности: в фильме зазвучала тема искушения. Искушения победой. Славой. Искушения превосходством над другими смертными.

Внимая крику: "Я убил Гектора!" -- мы, российские зрители фильма, не можем не радоваться тому, что мотив искушения, весьма существенный и у Гомера, отчетливо акцентирован в телеверсии великой поэмы.

Мы ведь имеем некоторое отношение к создателю этой заокеанской суперпродукции.

"Одиссею" поставил Андрей Кончаловский. Когда имеешь дело с режиссером такого класса, всегда интересно понять, почему именно сегодня он сделал именно этот фильм.

Подобно тому как Бернардо Бертолуччи снял в "Ускользающей красоте" не столько историю девушки, приезжающей в Тоскану к друзьям матери, сколько сюжет собственного возвращения на родину после десятилетнего странствия, Андрей Кончаловский не мог не ассоциировать свою судьбу с судьбой Великого Странника.

Ведь он тоже отбыл за моря тогда, когда это представлялось весьма опасным. И у него долго ничего не получалось, а потом -- вышло. И были сирены, и нимфа Калипсо, и Сцилла с Харибдой, и Полифем.

А Пенелопы у Кончаловского, пожалуй, и не было. Не было чего-то такого в советском кино, что принадлежало бы только ему. Школы Кончаловского. Активных эпигонов и сплоченных противников. Советского режиссера Кончаловского все уважали. Многие любили. Восторгались "Первым учителем", спорили о "Дворянском гнезде" и восторгались им. Затем не принимали "Дядю Ваню" и вновь восторгались. Ругали "Романс..." и "Сибириаду" -- и все-таки опять смотрели. А когда режиссер отбыл на Запад, обделенными себя отчего-то не почувствовали. (Тем более что, благодаря папиному положению, картины из проката никто не изымал и газетно-журнальной травли не наблюдалось.)

Никто его особенно назад не звал. Не было такого общенационального стона, как в случае с Тарковским. Даже у Отара Иоселиани всегда был и по сей день остается собственный, хоть и не очень широкий, круг почитателей. Кончаловского, повторяю, признавали все. В общем. Но почти никто -- на особицу.

А начинал-то он вместе с Тарковским и Иоселиани. Сценарий "Рублева" писал. И "Первый учитель" вполне может быть сопоставим с "Листопадом". А "История Аси Клячиной..." явилась нам в 1988 году абсолютным и законченным шедевром, быть может, лучшей лентой с "полки". И все вновь это отметили -- да, шедевр, разумеется...

Андрей Кончаловский, безусловно, достоин места в пантеоне советских кинорежиссеров. Но отчего-то молва ему этого места пока не предоставила.

Не это ли ощущение несправедливой непризнанности заставило Кончаловского поддаться искушению и отбыть в "теплые края"? Не искушение ли -- реваншем -- заставило его вернуться? Не надежда ли на помощь старой верной подруги Аси Клячиной (Пенелопы?) бросила сразу с аэродрома в родные кинопенаты, на "родное пепелище" -- к той, что "любила, да не вышла замуж"?

Когда надежда не оправдалась (по мнению все той же молвы), Кончаловский взялся за сюжет возвращения домой с другой стороны.

Стоило ли -- тогда, давно -- ехать? И -- не так давно -- возвращаться? Вопросы к себе, к нам...

Утвердительный ответ на последний вопрос дает, на мой взгляд, именно "Одиссея". Такой фильм сейчас очень нужен отечественному зрителю (очень высокий рейтинг фильма на ОРТ -- не случаен), отечественному кинематографу, пытающемуся выйти из состояния анемии. В "Одиссее" -- сильные, бесстрашные мужчины и чувственные, стойкие женщины, строгая, внятно рассказанная история и взволнованная камера Сергея Козлова; Арманд Ассанте (Одиссей), который всегда больше того, что играет в том или ином эпизоде, и Гретта Скакки (Пенелопа) -- милая и обворожительная в своей естественности; великая Ирена Папас, играющая мать Одиссея, но, кажется, ничуть не постаревшая со времен своей Пенелопы, и Изабелла Росселлини, имеющая право быть Афиной хотя бы из-за своей фамилии.

В "Одиссее" -- качество, уровень мировых -- пусть не кино -- телестандартов. Точное понимание адреса, достоинство честного ремесла. Опять, скажет кто-то, это не "кинематограф Кончаловского". Однако вспомним: в сегодняшнем российском кино "качество" -- понятие раритетное, а потому, вероятно, и суперавторское. Место Кончаловского не занято. Он правильно сделал, что вернулся.