«Носки большого города», режиссер Андрей Ушаков

«Носки большого города»

Авторы сценария А.Головченко, А.Ушаков
Режиссер А.Ушаков
Художники А.Ушаков, Д.Кольцов
Операторы Д.Соловьев, Б.Соловьев
Композитор Ю.Прялкин
FAF Entertainment
Россия
1999

На последнем Тарусском фестивале впервые не нашлось фильма, достойного Гран-при, как посчитало жюри. Это несомненное свидетельство очевидных признаков не только производственного малокартинья, но и творческого кризиса современной российской анимации.

Фильму Андрея Ушакова «Носки большого города», безусловному фавориту конкурса (что было подтверждено и результатом общего фестивального рейтинга), взыскательное жюри нашло возможным вручить лишь Первую премию.
Думаю, Соломоново решение судей продиктовано внутренним противоречием картины между головокружительным полетом художественной фантазии и путаной драматургией, увязающей в паутине многосложных коллизий.
Возможно, Андрей Ушаков — последний из молодых режиссеров, прошедших «старую классическую анимационную школу». Я имею в виду приход вгиковца Ушакова на еще не вымершую студию «Союзмультфильм». Я имею в виду настоящую стереоскопию его обучения. Традиции добротного кукольного мультипликата, переданные учителем, неповторимым романтиком Вадимом Курчевским. Освоение бескрайних возможностей графической пластики, открытых перед студентами грандиозным стилистом, одним из лучших книжных графиков Сергеем Алимовым.

На «Союзмультфильме» для Андрея Ушакова началась школа погружения в анимационную жизнь. Первые настоящие муки сопротивления материала в «карусельном» сюжете «С добрым утром». Как это там у Норштейна? Просто, прозрачно, воздушно, все на полутонах. У Ушакова же все выходило залитым, по горло забитым краской, погашенным плотной фактурой. Но школа продолжалась. Уже в Киноакадемии в Штутгарте. В процессе создания нескольких простеньких карикатурных фильмов состоялось знакомство с новой техникой, с лайн-тестами, цифровой обработкой материала.
Замысел «Носков» возник давным-давно, еще перед поездкой в Германию. Андрея Ушакова отговорили: «Чернуха». «Носки» появились только через три года.

Кратко пересказать его фабулу можно одной фразой: история скитаний двух носков по городу. Более прозаичный сюжет и представить себе трудно. А Ушаков слагает анимационный сонет. Сонет о носках. Почему бы и нет? Существуют же великие сюжеты о носе, о шинели…

Нет, я вас спрашиваю: почему носки не летают, как птицы? Не перефразировав Островского, более точно о романтическом настроении автора фильма Андрея Ушакова не скажешь.
Если бы он нарисовал носки в привычной карикатурной манере, история прикинулась бы инфантильной союзмультфильмовской поделкой. Можно было бы поиграть с видеоизображением носков, приплюсовав компьютерные ухищрения, но тогда разрушилась бы гомогенная воздушная стихия фильма. Ушаков сразу же поставил себя в аскетичные рамки (самоограничение как провокация внутренней энергетической плотности), отказавшись от традиционной мультипликационной «выделки» своих героев, украшения их глазками, носиками и прочими инфантильными деталями. Герои фильма — обыкновенные носки, в скромной графике практически не разделяемые на левый и правый. Эта пара — по сути, один персонаж, волей судьбы разорванный на две половинки, разметанные по огромному городскому пространству.

Единственно возможный путь портретирования героев: романтический реализм. Как придать онтологическому ничтожеству персонажей условный, но не карикатурный характер, а условному рисованному изображению — качество реальной фактуры? Микроскопическая кисть выписывает тончайшие волокна, ворсинки, грязь… Но стиль фотографичности «обесточивает», уплощает персонажи. И тогда четкий контур носков стирается, а их мохнатая фактура, прорисованная отдельно, накладывается сверху. Возникает не только их объем, но ощущение нереалистичности, размытости, колыхания невидимого мохнатого нимба. Наверное, именно так нарисовал бы носки поэт обыденности Андерсен, будь он живописцем. Носки — маленькие обиженные существа, выброшенные судьбой-злодейкой в бескрайний и загадочный космос города. Именно он, город, и становится антагонистом паре носков.

Город выписан с тщанием и мастерством современных художников, продолжателей традиций классики. В романтическом кино должен был сложиться поэтический образ города, далекий от урбанизма, гиперреализма.

Глубинная живая бесконечность картин города возникает в совмещении разных планов на ярусах. Каждый из ярусов предполагает свое движение. Так возникает ощущение постоянного внутреннего непокоя, колыхания города. Слой вазелина окутывает его живые картины туманом, воздушной дымкой, словно наполняет его легкие воздухом. Кажется, что дышит сам экран (кстати, туман подробно из кадра в кадр был нарисован на отдельном ярусе).

Наверное, это благодаря вазелину возникает чувство, будто в «глаз» камере, снимающей город, капнули глицерин. И от этого само изображение словно подернуто слезой сочувствия. Аниматоры нередко стремятся уйти от статики и мертвечины бумажного, целлулоидного изображения. Они процарапывают пленку поверх снятых кадров, впечатывают во вторую экспозицию вибрацию, дрожание. Они стремятся искусственно воспроизвести ощущение жизненных биоритмов. В «Носках большого города» это ощущение с помощью десятков явных и тайных ухищрений замечательно реализовано.

В фильме много панорам, разноракурсных живых портретов, мастерских пролетов над городом. Первые же кадры ошарашивают зрителя, в изумлении забывающего спросить себя: как же это сделано? Благодаря неуемной фантазии «левшей» — авторов фильма, анимация, выполненная в традиционной манере, рождает ощущение спонтанности, иллюзионного происхождения.
Освободившись от впившихся в плоть материи прищепок, носки бросаются в отчаянно свободный и счастливый полет над огнями высоток. Самое необыкновенное в фильме — игра огней ночного города. Так просветить ярусы невозможно. Однако оператор фильма Борис Соловьев оказался талантливым механиком и придумал для съемки специальные приспособления, включающие люминесцентные краски, зеркала. Вот и мерцает город таинственно и нежно. Его пейзажи лишены налета агрессии урбанизма. Вечерний город сказочно переливается всеми возможными красками, подмигивает тысячами огней.

Название, продиктованное чаплинскими мотивами, не случайно, они пронизывают всю ткань фильма. К маленьким трагедиям Чаплина отсылает эксцентриада уличных сюжетов: контрасты богатства и нищеты, перестрелка бандитов в разноцветных ботах, проход красотки на высоченных каблуках и в спускающемся на глазах чулке. Да и сами носки, маленькие, обиженные существа — безродные потомки никому не нужного бродяги Чарли, пытающегося найти свое счастье в большом городе.

Лишенный постмодернистской иронии, фильм Андрея Ушакова тем не менее весь скроен из нескрываемых цитат. Есть лихой проход носков, танцующей пластикой и настроением отсылающий к танцу булочек из «Золотой лихорадки». Есть игра с вытаскиванием псевдоутопленника через парапет, которая перекликается с эпизодом из «Огней большого города». Но самая развернутая из цитат — привет Юрию Борисовичу Норштейну. А именно — знаменитому эпизоду «Зима» из знаменитого фильма «Сказка сказок». Экран словно загипнотизирован снежным кружением. На укутанных белым пухом ветках застыл съежившийся замерзший комок. Ворон? Нет — носок. Внизу, совсем как в «Сказке» — скамейка, на ней — пожилая носатая женщина в нелепой красной шап-ке. Она вяжет носки, и красные клубки, выглядывающие из ее сумки, подозрительно смахивают на яблоки… И другой фрагмент, салютующий Норштейну: одинокий носок, блуждая по городу, вдруг, совсем как Волчок, вглядывается в свое отражение на блестящем, мокром автомобиле.
Есть два поклона Качанову и его «Варежке». Вот носок жалобно заигрывает с женщиной, потявкивая и скуля, а потом отзывается на обидную кличку Тузик, брошенную прохожим пьяницей. И еще: в темном подъезде он, воображая собственную смерть, повисает на торчащем из стены крюке, как Варежка на гвоздике деревянной детской горки…

Все эти цитаты подтверждают культурную генеалогию «Носков», демонстрируют (иной раз даже нарочито) знаменитые предтечи, погружают историю не столько в смысловой, сколько в атмосферный контекст. Вот носки на парапете. Сзади проносятся машины. Почти реальные. И совершенно фантастические. Никто не может поверить, что это не компьютер, не видео, даже не «эклер», где снимается натура, а потом пленка обрабатывается определенным образом. Здесь все — рисование. Реальные движения воспроизведены художниками подробнейшим образом, но с необходимым допуском, отрывающим условное изображение от притяжения натурализма.

Один носок — нелепость. Он жалок. Один носок — примета одиночества. Скитания носков — и есть основа сюжета фильма. Но, как мне кажется, благородное стремление автора к самоограничению, его нежелание обозначать «особые приметы» персонажей запутывают историю в нерасчленимый клубок событий. В чем тут дело? Скрытое напряжение первых эпизодов медленно рассеивается. Зритель оказывается заложником сюжетных дебрей. Автор уводит его все дальше по лабиринту перипетий.
Признаюсь, я высказывала автору фильма свое недоумение в отношении запутанной и, как мне показалось, недостаточно выверенной драматургии, ее общего и поэпизодного развития, необязательности некоторых сюжетных поворотов. Он же со мной решительно не согласился, настаивая на своем видении фильма-поэмы как произведения свободного джазового движения, в котором развитие какой-то одной темы, линии не имеет принципиального значения.

Наверное, каждый из нас в этом споре по-своему прав. Однако, оставаясь при своем мнении, замечу, что вынужденное (по финансовым соображениям) отсутствие хорошего редактора не пошло картине на пользу, не позволило достичь совершенства. Ведь когда фильм начинается, дух захватывает, кажется, что наконец-то перед тобой истинная гармония. Трепещущее изображение завораживает. Носки смотрят на волшебную волнующую картину города и бросаются, как птицы, в эту мерцающую таинственную пропасть…

Фильм уже триумфально шествует по фестивалям. Первый приз в Тарусе, Гран-при в Штутгарте, почетное упоминание жюри ФИПРЕССИ и почетный приз на фестивале в Оберхаузене… Везде профессионалы и зрители восхищаются мастерством «выделки» фильма, блестящей анимационной работой, редким для анимации ощущением кинематографичности «Носков».

Сам автор фильма рассказал мне, как в Штутгарте перед церемонией закрытия фестиваля он вышел из дорогого представительного отеля и на минуту замешкался. В этот самый миг он заметил почти рядом с залитым иллюминацией входом в гостиницу жалкий комок — кем-то потерянный или выброшенный носок. Да, это был хороший знак, что вскоре и подтвердилось…