О духе эксперимента и возвращении сюрреализма в контексте итогов XIV международного Канского видеофестиваля – Евгений Майзель.

C 23 по 28 августа в городе Канск Красноярского края уже в 14 раз прошел самый отвязный, самый бескомпромиссно авторский фестиваль в России, посвященный экспериментальному кино. Здесь не жалуются на плохие фильмы, как на некоторых солидных индустриальных форумах, потому что сюда приезжают не за «хорошим» (профессиональным, образцовым), а за настоящим, за живым кинематографом – почувствуйте разницу. Хорошим (близким, качественным, интересным) окажется он или не очень – это уж как повезет.

В этом году повезло. Перечислю только некоторые внеконкурсные секции. Познавательная подборка лауреатов дружественного Канску фестиваля KINODOT с фильмами в формате «Без денег, без слов, без музыки, без монтажа» (на самом деле выполнения всех условий не обязательно). Ретроспектива чешского (или, точнее, чехословацкого) андеграунда, в рамках которой были показаны рабочие материалы (фактически – двухчасовая, но требующая монтажа и сокращений лента под условным названием Casus Pavel Juracek) к большому и совершенно сюрреалистическому проекту Павла Юрачека о путешествии героя по маршруту кэрроловской Алисы сквозь землю и время, близкое к Раулю Руису и местами обнаруживающее влияние Феллини. Сюрреалистическая антология «Оборотни в комнате смеха», составленная одним из главных «смотрящих» в Европе за маргинальным авторским кино – критиком и куратором Олафом Мёллером. Скорее глубоко социальный и поэтический, чем метафизический и концептуальный (как, крайне условно, в «Оборотнях») букет от берлинского ARSENAL, переданный Канску новосибирским Гете-институтом и куратором Ангеликой Рамлов. В эту программу вошли такие фильмы-свидетельства, например, как первая лента легенды американского авангарда Кена Джейкобса «Садовая улица» 1955 года, современные «Электричество» Евы Хелдман о героине, живущей без света, потому что у нее нет средств на оплату коммунальных услуг (злободневный мотив в тональности «Времени волков») или «Дни убегают, как дикие лошади за горизонт» Марцина Маласчака, умело цитирующего в жанре постдока Дугласа Сирка и Отто Премингера. Наконец, программа «Стоя у окна, глядя на улицу и слушая звуки соседей», привезенная обладателем прошлогоднего Канского Гран-при – нидерландским экспериментатором Пимом Звиером и состоящая из фильмов-состояний (в отличие от фильмов-свидетельств и фильмов-историй).

«Коридор №50», режиссер Эви Шуберт 

В конкурсную программу вошли 24 фильма (поначалу сообщалось о чуть меньшем количестве) короткого и среднего хронометража в жанровом диапазоне от абстрактных анимаций и видеоарта до эстетских статуарных миниатюр (см. живописные постановочные картины Натали Пласкуры, тяготеющие к эстетике Грегори Крюдсона и других мастеров кино одного кадра) и различных доков и постдоков. Несмотря на участие многих ярких, до нахальства вызывающих работ, Гран-при завоевала вполне конвенциональная 17-минутная «Гренландия» (Greenland) израильского дебютанта Орена Гернера, которую было легко себе представить и на Берлинале, и на Sundance, и на нашей, например, «Флаэртиане». Вероятно, не самая выдающаяся и уж точно не самая амбициозная из конкурсанток история о молодом человеке, покидающем отчий дом, чтобы жить отдельно от родителей, «Гренландия» обнаруживает похвальное умение режиссера строить рассказ на деликатных нюансах и неброских, но интимных образах.

«Гренландия» (Greenland), режиссер Орен Гернер

Ее полная эстетическая и тематическая противоположность – 15-минутный опус с интригующим названием «ММТП. Обмяк» еще одного дебютанта Михаила Максимова, награжденный как лучший российский фильм в конкурсе (если что, всего их там было 4 ½; половинка – копродукция). Действие этой метафизической фантасмагории происходит в будущем мире победившего русского космизма, представленного заброшенным ангаром. Внутри него Юрий Мамлеев (в виде сгустка черных частиц, увенчанного фотографией писателя) и Андрей Тарковский (узнаваемая мультяшная фигурка), опасаясь всеобщего воскрешения (завещанного, напомню, всем нам великим Николаем Федоровым), лоббируют закон «О наращивании земной гравитации». На этом можно было бы закончить, но я еще зачем-то добавлю, что Мамлееву и Тарковскому противостоят великий актер Александр Маслаев (озвученный Сергеем Пахомовым) в виде какой-то неопределенной дряни (на фото ниже), и писатель Андрей Платонов, после смерти превратившийся в висяший в воздухе рот и заговоривший голосом художницы Полины Канис.

«ММТП. Обмяк», режиссер Михаил Максимов

Не вполне в ладах с привычной реальностью пребывает и сверхлаконичная абсурдистская комедия «Что с Юнилин?» (Junilyn has) филиппинца Франциско Манаты, увезшая из Канска «серебро», – про танцовщиц или проституток ночного клуба, будто бы из-за визита папы Римского оставшихся без работы и освоивших трюк за гранью пристойности, пересказать который я здесь не возьмусь (при этом никакого антиклерикализма в фильме нет).

«Что с Юнилин?» (Junilyn has), режиссер Франциско Маната

Гремучая смесь социального, сексуального и сюрреалистического была не раз подхвачена на фестивале самым неожиданным образом. Аналогичные миксы можно наблюдать и в остроумном музыкальном клипе-перформансе с танцующей пандой «Я – бомба!» (2006) Элоди Понг или в более традиционной театрально-бытовой драмедии «Коридор №10» Эви Шуберта из секции «Оборотни в комнате смеха».

Мерло-Понти писал, что все видимое было прежде высечено в осязаемом. Не благодаря ли этой тесной, особой, генетической связи с осязательностью анимация, эта органичная фиксация видимого, так часто тяготеет к сюрреалистическим формам, деформирующим и разрушающим привычные сочетания предметов и явлений и устанавливающим новые, подчеркнуто материальные связи? Контексту этих размышлений принадлежат и эксперименты по скрещению городских и звериных образов в мультике «Животные» Сюзанн Арнольд (Германия, 2014), выполненном в детской рисованной манере и взявшем третий приз.

«Животные», режиссер Сюзанн Арнольд

Впрочем, если сюрреализм и, тем более, постдок – частые гости и куда более традиционных фестивалей, то фильмы, чьи главные герои суть отвлеченные образы, абстракции или геометрические фигуры, сразу в нескольких секциях можно встретить разве что в Канске. Строгая и элегантная «Формальная совесть» Ива Нетзамера («Оборотни»); восхитительный «Исчерпывающий эксперимент в Париже» Янна Шапотеля об исследованиях городского пространства странствующими виртуальными кубами (звучит странно, да); меланхолическое погружение Дениса Колерова в «Свояси», загадочные «Бесы» Ирины Цыханской (оба – конкурс).

«Свояси», режиссер Денис Колеров

Кстати, о бесах. Комментируя свою программу, Олаф Мёллер отмечает подъем мракобесия и антидемократии во всем мире, в т.ч. цивилизованном, и провозглашает возвращение сюрреализма. По мнению Мёллера, это симптом «катастрофы, к которой мы движемся». Радостное начало Канского фестиваля с его сюрреализмом было омрачено вынесением в Ростове-на-Дону не менее сюрреалистического (но притом жестокого и безыскусного) приговора Олегу Сенцову.

«Формальная совесть», режиссер Ива Нетзамер

Разделяя чувства возмущения, бессилия и подавленности, охватившие сегодня, вероятно, все сознательное киносообшество, я хотел бы отметить, что ответное и кажущееся естественным погружение в депрессию с его табу на всякую радость и активность (по причине их «бессмысленности» или даже бесстыдства) – глубоко ошибочно и смертельно опасно. Уроки Канского фестиваля – как и эстетически близких ему дада, авангарда и сюрреализма, дух которого был особенно ощутим в этом году, – состоят как раз в том, чтобы не следовать эмоциональной инерции, но вновь и вновь невозмутимо начинать с начала; уметь выскользать из невротического логико-психологического детерминизма. В конце концов, радоваться, когда все хорошо, может, извините, любой дурак. С момента своего возникновения в 2002 году самый безоглядно счастливый российский кинофестиваль ежегодно напоминает нам о том, что жизнь продолжается даже в самых мрачных обстоятельствах, поскольку, как сказала Эмма Гольдман, if I can’t dance to it, it’s not my revolution.