Параллельная акция ‒ 2

В знаменитом романе Роберта Музиля "Человек без свойств" описывалась "Великая параллельная акция" -- попытка интеллектуалов предвоенной Австро-Венгрии выработать Идею, способную вдохнуть жизнь в дряхлеющую империю. Попытка не увенчалась успехом, империя пала, а вместе с ней и надежды на спасительную Идею, способную развернуть течение жизни в "правильном" направлении. Однако остроумная выдумка, связанная с "Параллельной акцией", позволила Музилю написать один из величайших интеллектуальных романов столетия, где дана почти исчерпывающая панорама того духовного брожения, которое отлилось впоследствии в видимые формы катастрофической истории ХХ века. Ибо парадокс заключается в том, что невидимое управляет нами не менее властно, чем видимое; представления о закономерностях, целях и ценностях мирового развития определяют историю в не меньшей степени, чем экономический интерес, сложившаяся структура общества или физические потребности людей. Поэтому, ни в коей мере не претендуя на результат, хоть в какой-то степени приближающийся к достигнутому гениальным писателем, мы решили сегодня, в конце ХХ века, предпринять некоторое подобие "Параллельной акции". С тем чтобы выяснить, какие идеи занимают сегодня умы людей, составляющих духовную и интеллектуальную элиту общества. Заглянуть в будущее, основываясь на сегодняшних веяниях и процессах, происходящих в ментальной сфере.

Наши вопросы были составлены с наивной серьезностью, достойной возвышенного ума Диотимы, дирижировавшей "Параллельной акцией" в романе Музиля. Ответы, как водится, получились и парадоксальнее, и интереснее. Мы благодарны всем тем, кто поделился с нами своими мыслями о судьбе глобальных идей и перспективах мирового развития. А делать выводы и умозаключения предоставляем читателю.

1. Какие идеи глобального свойства, определявшие мировую историю в ХХ веке, кажутся вам скомпрометировавшими себя окончательно и бесповоротно? Что, напротив, можно отнести к числу духовных достижений уходящего века?

2. Какие из многочисленных взглядов, концепций, теорий, занимающих сегодня умы элиты, кажутся вам способными повлиять в позитивном или негативном смысле на мировое развитие в следующем столетии?

3. Готово ли современное человечество ответить на вызов, который представляет собой перспектива создания "глобальной цивилизации"? Какие конфликты ХХ века сохранят свою актуальность в новом столетии? С какими противоречиями человечеству предстоит столкнуться в будущем?

4. Какие изменения на уровне личности необходимы для выживания людей в условиях единого мира? Какой тип лидера будет востребован в ХХI веке?

5. ХIХ век, по общему признанию, был веком литературы. В ХХ доминирующую позицию занимало кино. Какой вид искусства, по-вашему, станет искусством ХХI века?

Парад военных училищ. Петроград, февраль 1917 года

Юрий Арабов, сценарист, писатель

1. Основной скомпрометированной идеей последних десятилетий, на мой взгляд, является идея цивилизации, которая будто бы решает основные проблемы человеческой личности. Стержень культуры, во всяком случае европейской, -- идея единого Творца, частичная исповедимость Его путей, и отсюда -- упорядоченная картина мироздания. Стержень цивилизации другой -- облегчение материальной стороны человеческой жизни, освобождение человека от тягот физического труда, комфортность и защищенность в социальном смысле. Хорошо, когда культура и цивилизация слышат друг друга, тогда диалог между ними не столь трагичен, как в уходящем веке. Но история последнего столетия показала, что цивилизация перестала слышать культуру, непоправимо разошлась с ней. Доказательство тому -- горы человеческих трупов, количество убитых, несопоставимое ни с какой эпохой, известной летописцам. Такого зловония в истории планеты еще не было. Гниющее человеческое мясо, образовавшееся в результате мировых войн и социальных преобразований, -- достойный итог развития цивилизации не только в России.

Выяснились парадоксальные вещи. Например, что страны, исповедующие на словах христианство и достигшие в цивилизации сияющих высот, обладают на самом деле вполне языческим сознанием, архаичность которого проявилась, например, в бомбардировках Сербии, в ответе на "зло Милошевича" таким же заурядным, дохристианским злом. Этот, кстати, "адекватный ответ" во многом и развязал руки России в ее войне на Северном Кавказе.

Другой парадокс -- цивилизация требует относительного однообразия, единого стандарта, распространяющегося на весь мир. Естественно, что подобный мировой стандарт вводит страна, достигшая наибольших успехов в комфортности собственного существования. Однако иссякновение при этом национальной обособленности отдельных государств приводит к иссякновению культуры. Например, тяга мировых фестивалей к юго-восточной продукции -- доказательство европейской усталости от "единого стандарта", не важно, что таится в этих юго-восточных произведениях, важно лишь то, что их менталитет отличен от общепринятого.

Парадокс третий -- человек в ХХ веке вроде бы стал свободнее. У него появилась свобода слова и частичная свобода передвижения. Однако тут же явилась новая беда -- возможность тотального манипулирования сознанием, зомбирования его при помощи средств массовой коммуникации. В этом плане всемирная компьютерная сеть явится золотым прииском для психологов грядущего столетия. Выяснится, например, что главная особенность этой сети -- наркотизация сознания пользователей, наркотическая зависимость от Интернета, информацию которого невозможно переработать и осмыслить ни в одиночку, ни коллективом. Термин "файловое сознание" станет общеупотребимым. Под таким сознанием будет подразумеваться ориентированность на визуальный сигнал, "картинку", которая исключает смысловую наполненность и переработку, а подразумевает ярлык, бирку, лейбл, заменяющий точные знания и их осмысление. Свобода любой информации приведет вскоре к настоятельной потребности резкого ограничения этой самой "любой информации". Сведение ее к нулю -- главный лозунг параэкологов будущего.

При этом, как ни странно, ни идеи коммунизма, ни идеи фашизма не скомпрометированы до конца уходящим столетием. Фашизм и по сей день остается крайней формой национального спасения при одном существенном "но" -- маховик насилия и репрессий невозможно остановить самому фашистскому государству. Такая остановка, по-видимому, исключена. Если бы Гитлер не развязал мировую войну, то он бы до сих пор считался великим государственным деятелем, несмотря на "крупные ошибки".

Идея России при таком мировом раскладе заключена не в "русском стандарте", которого в оформленном виде не существует во Вселенной. Бог, кажется, придумал мою страну в основном для того, чтобы она всячески выпадала из мирового единообразия, провоцируя остальной мир, как провоцирует юродивый толпу благообразных граждан. В этом и состоит ее, России, урок, о котором долго гадал Чаадаев. И этот русский вопрос единообразному миру крайне важен с культурной точки зрения. Если Россию оставит ее юродивость, то для меня лично родина перестанет существовать.

2. Элиты в сегодняшней России в строгом смысле не существует. Есть отдельные люди -- Солженицын, академик Панченко, покойный Лихачев, которых важно и нужно слышать. "Элита" же, обитающая на престижных тусовках, растеряна и сломлена. Позавчера она была рядом с коммунистами, вчера -- с демократами, сегодня -- с государственниками, завтра... С кем она будет завтра? С фашистами? Настоящий "элитный" человек невидим и недоступен. Он сидит в каком-нибудь Кольчугине, пьет водку и мыслит. Естественно, он -- юродивый. После его печальной жизни останется тонкая тетрадка, исписанная неразборчивым почерком, где будут две-три свежие мысли.

Если говорить об идеях, то некоторая позитивная перспектива видится за прозрениями автора "Розы мира", самой крупной книги, написанной по-русски в уходящем веке. Негативная (в социальном смысле) -- за мистическим учением Александра Дугина.

3. На этот вопрос я частично отвечал в первом пункте. Человечество никогда не готово ответить на "вызов", сделанный при помощи своих же грехов и духовного невежества. Никогда и ни при каких обстоятельствах. Оно, скорее, обладает способностью мутировать и приспосабливаться к условиям жизни, которые постоянно ухудшаются. Чем человечество ответило, например, на вырубку лесов в ХХ веке? Благотворительными концертами и несколькими национальными заповедниками, которые "подвешивают" проблему, но принципиально ее не решают. Ведь для принципиального ее решения требуется отказ от научно-технического прогресса, кто же на это пойдет? Ведь для этого нужно будет, например, не каждый день смотреть телевизор, не производить бытовую технику, каждый год по десятку новых моделей... Страшно подумать, что тогда случится.

4. Я не знаю, какой тип лидера будет востребован миром в следующем столетии, здесь лучше посоветоваться с Иоанном Богословом. С Россией же яснее: ее укротит тот, кто напугает. Скажет, например: "Ма-алчать!" или: "Я тебе весь халявник разворочу, кулек!.." И настанет тогда великое спокойствие. Ненадолго. Ведь диктатура -- оборотная сторона нашей неспособности к социальной самоорганизации. Поэтому и государство требуется лютое, чтобы держать этот гигантский муравейник в подобии благообразия и чинопочитания.

5. Из видов искусства не останется никаких, если под искусством понимать нетоварное единичное производство, частный случай из жизни автора. Такие кустари, занимающиеся неблагодарным делом, выживут, конечно, и в грядущем, но их продукция не будет иметь спроса. Только потому, что спрос станет все более регулируемым явлением, жестко организованным и ни в коей мере не спонтанным. Но товара явится несметное множество. Так называемого аудиовизуального. Уже сейчас из большей части голливудской продукции следует изъять имена авторов. Ставить только фамилии актеров, да и то пока их изображения не станут производить компьютеры. Страшно ли это? Да нет. Не страшно. Только очень скучно.

Кино же в варианте Бергмана и прочих будет занимать периферийные позиции, собирая в маленьком музейном зале пятьдесят очкариков, которые не смогут взять в толк, какой же смертной казни подвергнуть своих отцов, создавших этот счастливый блистающий мир вокруг...

Владимир Бибихин, философ

1. За идеями глобального свойства люди прячут свою лень, порчу и растерянность перед Страшным судом. Конечно, такая практика скомпрометировала себя окончательно и бесповоротно. К сожалению, именно она естественным образом распространяется все шире. История мира определяется, между тем, духовными достижениями. Правильно видеть их и небессмысленно говорить о них было бы, в свою очередь, духовным достижением, о котором я могу только мечтать.

2. Все многочисленные взгляды, концепции, теории, занимающие сегодня умы элиты, кажутся мне способными повлиять в позитивном смысле на мировое развитие в следующем столетии. Это влияние становится негативным, потому что люди присваивают себе взгляды и теории, боясь войти в них. К сожалению, обычно идеи усваиваются, как пища, растворяясь в натуре едока, и правильное отношение, когда человек переваривается ими, бывает редко.

3. Современное человечество, конечно, готово по своей мощи ответить на вызов глобальной цивилизации. Почему же оно не отвечает? Потому что слишком увлеклось перспективой ее создания? Или потому что втайне ощущает себя достойным апокалипсиса? Конфликт между этими двумя инстинктами, вызвавший войны ХХ века, обострится в новом столетии. Он будет все больше переходить в глобальное противоречие между интересом выживания и целью мировой жизни.

4. Изменения на уровне личности в нормальном случае мало помогают выживанию людей, в хорошем случае вообще со временем перестают ему служить. А в ненормальном случае интерес выживания вызывает изменения на уровне личности. Обычно на пути таких изменений встает закон -- Божеский и человеческий. В России ХХ века, прикрываясь глобальными идеями коммунизма и капитализма, упрочивается безответственность важного среза общества перед Судом. Реальный шанс в XXI веке будет иметь только лидер, укрепляющий безусловную власть нормы.

5. XIX век плохо расслышал то, что говорила ему пророческая литература. ХХ век сумел немногим лучше понять пророчества своего кино. Искусством XXI века станут, конечно, домашний экран и съемки реальных сюжетов видеокамерой с фоном классики литературы и кино на том же экране.

Андрей Битов, писатель

Вопросы настолько глобальны, что вызывают некоторое отторжение. Вещать пророчества в XXI век -- вещь сомнительная. Я знаю одно: история необратима и непредсказуема. Жить надо сейчас, и от каждого человека зависит, как он проживет этот день, в каком качестве, с какой целью, с какой задачей и с каким исполнением. Процитирую друга моего Юза Алешковского, который однажды за рюмкой сказал важную истину: "Дьявол хочет погубить всех, а Господь хочет спасти каждого". Самая большая мудрость заключается в том, что все решается через одного человека, а не через мышление массовыми, глобальными интегралами. Поэтому пусть каждый адресует свои претензии к самому себе, тогда мир в одночасье может оказаться раем. Вот это и есть глобальная идея.

1. Что же касается ХХ века -- он только и делал, что себя компрометировал. Но не стоит ругать уходящий век, как никогда нельзя ругать уходящий год. ХХ век, между прочим, был очень коротким. Это XIX был длинным, он продолжался с 1789 -- с начала Великой французской революции -- по 1914 год. А ХХ начался в 1914-м и закончился в 1989-м с падением Берлинской стены. Так что мы уже живем в XXI веке и за него отвечаем. Кажется, что плохо отвечаем.

Короткий ХХ век научил очень многому. И я думаю, его позитивное значение состоит в том, чтобы усвоить всю эту отрицательную науку -- социалистической революции, ГУЛАГа, фашизма, концлагерей, фабрик смерти, геноцида... Чтобы этот опыт был не отринут, а приобретен. История не знает ошибок в том смысле, в каком ничто в истории ошибкой не является. Все является уроком. И хотя бы с точки зрения России -- заплатить пятьюдесятью миллионами жизней за сегодняшний день -- это значит никогда не забыть более чем "валютного" обеспечения времени, каждой минуты, каждой секунды. И, может быть, одна из важнейших идей для XXI века -- то самое пресловутое покаяние, которое много раз помянуто всуе, но так и не произошло. Покаяние -- не суд, не трибунал над преступниками. Покаяние -- это то, что должно произойти в каждой душе. Опять вот та же самая ситуация -- только через одного человека можно решить проблему.

2. Идеи, способные повлиять на будущее, уже назрели и начинают каким-то образом осуществляться. Например, экуменизм... Экуменизм с трудом воспринимается каждой из конфессий, потому что вера в Бога -- это дар человеку, а не конфессии. Но то, что Бог един, признано и иудеями, и христианами, и мусульманами. А в язычество уже, пожалуй, дороги нет. Правда, мы в своей жизни очень сильно язычествуем, поклоняясь то тельцу, то власти, то успеху и силе...

Затем, конечно же, экология. Это не банальность. Это реальный факт нашей жизни. Дышать всем придется одним воздухом, пить одну воду. Вот это и есть глобализация. Не Интернет, а общий воздух, общая вода. Страшно за детей и внуков, которым мы не в лучшем виде оставляем хозяйство. Очень бы не хотелось, чтобы они въяве пережили то, чего мы боимся.

Иногда в пессимистические минуты мне кажется, что человек неисправим в своем стремлении наживаться и потреблять по линии наименьшего сопротивления, не считаясь ни с чем. И мир может спасти только какая-нибудь частичная, неокончательная экологическая катастрофа. Только сознание катастрофы, возможно, переадресует присущую нам природную агрессивность на то, чтобы спасать, а не губить. "Пока гром не грянет, мужик не перекрестится" -- это относится не только к русскому мужику. Что-то подобное может произойти, как Божья кара, Божий знак, но лучше этого все же не дожидаться.

И, наконец, все течения, направленные на защиту меньшинств, в том числе и феминизм, и движения секс-меньшинств... Человек все время как-то работает над определением своего места и своего права. В бурях ХХ века активнее пришлось отстаивать права. Но обязанности человека -- это идея, опять-таки вечная, и хорошо, если бы она стала актуальной для XXI века. Потому что обязанности человека до сих пор им не осознаны. В частности, в экологической системе.

3. Ушедший век можно было бы считать веком окончательного крушения империй. Начиная с 1918 года этот процесс идет непрерывно. Процесс этот долгий. Империи, распадаясь, еще долго молотят своим чешуйчатым хвостом, разметая народы. И, например, нынешние югославские проблемы -- отдаленное следствие распадения Австро-Венгрии. Целое так просто не распадается, даже насильно созданное. Потому что внутри насилия оно скрепляется цементом жизни более основательно. У нас тоже пала империя, но не до конца пало то, что нас связывало. И я бы очень не хотел повторения югославских конфликтов у нас через полвека после распада Союза. Уже сейчас мы имеем Чечню.

Мне кажется, не стоит чересчур задумываться об угрозе с Востока, потому что преувеличивать агрессивность тех, кого мы боимся, -- верный способ впасть в агрессию самим. Так можно и китайцев забояться с нашей пустой Сибирью и с их переполненным Китаем. И еще много чего другого. Жизнь будет идти. И, может быть, в будущем веке она начнет ненасильственно перемешиваться, как уже перемешивается в более свободном мире -- в Соединенных Штатах, в Европе. Все эти этнически-конфессиональные различия между людьми не непреодолимы. Живут же разные люди бок о бок -- с разным цветом кожи, разного вероисповедания...

Соединенным Штатам сейчас, после утраты такого многолетнего врага, как СССР, самое время подумать о своей роли, иначе что-нибудь непредсказуемое начнет происходить. В сегодняшнем мире уже нельзя быть носителем передовой идеи, нельзя размахивать знаменем, на котором написано, что ты впереди всех. Можно оказаться сзади. История, происшедшая с Россией, об этом свидетельствует. Правда, нужно иметь в виду великое правило, что когда стадо поворачивает, последний баран становится первым. Так что перспективы для нас не потеряны. И вообще наука поражения -- одна из величайших наук. Испытав поражение, люди становятся... то есть могут стать лучше. Один из позитивных опытов -- это немецкий опыт. Нация взяла на себя ответственность за вторую мировую войну и обрела то самое достоинство, которое у великой немецкой нации существовало всегда, если судить по ее культурным достижениям.

4. Человек не вершина творения, а довольно несовершенное создание, награжденное возможностями, с которыми не сумело совладать. Необходимо освое-ние и осознание своей роли в Универсуме. Если мы прекратим все время заниматься мелкими стычками и разборками, жадными, пиратскими, захватническими делами, произойдет революция в сознании -- "не мир существует для человека, а человек для мира".

А живем мы давно уже в едином мире. Технологии позволяют общаться с кем угодно, залезать в Интернет, передвигаться по всей планете. И технический прогресс, впереди которого всегда бежала военщина, начинает все больше конверсироваться в наш быт. Это переадресовка человеческого гения из агрессии в спасение. Мы живем в эпоху "эсхатологической цивилизации", и, зная о том, что конец света достаточно перспективен, мы все делаем для того, чтобы его ускорить. Зная об этом, можно начать действовать в противоположном направлении. Это связано с идеей Творца, с идеей творения, с назначением человека. Человек должен стать "профессионалом Бога". "Бог един, а человек -- его профессионал". Вот мой слоган для "эсхатологической циви-лизации".

Гитлер на открытии посольства Испании.1935

5. А о будущем искусства... Всегда ведутся разговоры о кризисе того или иного жанра. Я думаю, что кризис всякий раз связан с тем, что жанр стал заниматься не своей работой, и кризис означает его возвращение к исходному назначению. Говорят, литература потеряла свое место. На мой взгляд, она его как раз обрела. Литература создается для читателя, а читатель -- существо не менее редкое, чем автор. В таком "разреженном" качестве литература никуда не денется, потому что без литературы просто нет жизни, исчезает время. Что касается новейших форм кино, телевидения и проч., это тоже обретет свое место, потому что в какой-то мере это нужно. У всего будет своя аудитория. И значит, вопрос стоит только о развитии структур, при которых продукт поступает к своему "разреженному" потребителю неизбежно. Конечно, какие-то области обеднеют просто как сфера бизнеса, но это не значит, что они исчезнут, не найдут своих форм существования. Вечно хлопают крыльями по поводу того, что что-то умерло: и история умерла, и литература умерла, и Бог умер, еще с Ницше это началось. Весь век что-то умирает -- ан, живо! Может быть, не в силу наших заслуг...

Кама Гинкас, театральный режиссер

1. Одна из главных идей, определявших мировую историю в ХХ веке, идея, зародившаяся, правда, несколько раньше, -- вера в то, что можно революционным путем преобразовать общество и изменить человека. Что резким, решительным, может быть, героическим усилием можно изменить социальный строй и тем самым сделать людей счастливыми. Эта идея с треском, я бы сказал, с кровавым треском провалилась в ХХ веке.

Положительный же опыт состоит как раз в осознании того, что серьезные, глубинные вещи, связанные с человеком, а значит, и с обществом, требуют медленного, терпеливого, эволюционного взращивания и изменения. Надеюсь, это было понято к концу ХХ века.

Вообще уходящий век скомпрометировал многие идеи, которыми была беременна мысль интеллектуалов XVIII и XIX веков. Например, идея равенства. Выяснилось -- человек не равен человеку. Очень обидно, но это так. Мало того, на самом деле человек не хочет быть равен другому. Об этом много, глубоко и с каким-то болезненным восторгом писал Достоевский. Он говорил, что если всех поместить в один хрустальный дворец (заметьте, не в концлагерь, а в хрустальный дворец -- удивительно красивый, удивительно комфортный) и всем дать одинаковое количество "пряников", а также удовлетворить все физиологические потребности, в том числе и потребность в продолжении рода, то, он уверен, среди этого многомиллионного общества удовлетворенных, равноправных и прогрессивных животных обязательно возникнет какой-нибудь ретроградный, отвратительный тип, который пошлет это равноправие ко всем чертям. И ногой разобьет хрустальный дворец только для того, чтобы доказать, что он человек, а не фортепьянная клавиша. "Потому что ведь все дело человеческое, кажется, в том только и состоит, чтоб человек поминутно доказывал себе, что он человек, а не штифтик! Хоть своими боками, да доказывал, хоть троглодитством, да доказывал".

Это в природе человека. Человек не хочет быть равным другому. Он хочет отличаться. Если он отличается, он -- есть. Он -- тот, который... Если человек не может выделиться чем-то положительным, то он будет стараться выделиться чем-нибудь отвратительным, доказывать: я -- самый уродливый, самый мерзкий из всех, лишь бы только не быть, как все.

Почему в США в 60-е годы дети из богатых, благополучных семей стали уходить в хиппи и жить зачем-то в грязи, одеваться непонятно во что, существовать в чудовищных условиях? Именно поэтому, чтобы не быть, как все. Или почему, скажем, такая спокойная и комфортная страна, как Финляндия, где даже бомжи и алкоголики выглядят, как миллионеры, занимает одно из первых мест в мире по количеству самоубийств? Я спрашивал об этом своего друга -- артиста, очень успешного, талантливого человека. Он сказал: "Нет смысла жить. Невозможно найти смысл жизни". Мне стало ясно: если нечего преодолевать, если не надо ничего никому доказывать, ты не идентифицируешь, не ощущаешь себя, тебя просто нет, ты в вакууме. Человеку, видимо, нужно что-то еще, кроме просто комфорта. И даже совсем, наверное, не нужно равноправие.

3. Именно поэтому, мне кажется, "глобальная цивилизация" невозможна. Или это должен быть какой-то очень сложный организм, учитывающий каждую человеческую индивидуальность, а также индивидуальность наций, сообществ. Это чрезвычайно трудно.

"Глобальная цивилизация", как она складывается сегодня, обнаруживает стремление к унификации, и в ней потихонечку если не истребляется, то, по крайней мере, кастрируется духовное начало. Современная западная цивилизация может держаться только на логике. "Это полезно человеку. Я буду это делать. А это вредно, я этого делать не буду". Люди пытаются существовать исходя из этих соображений, и в результате их жизнь оказывается очень комфортной, но внутри нее происходит какое-то счастливое омертвение. Счастливое, потому что все рады, все довольны, но кончают с собой...

Приезжаешь в Финляндию, поражаешься: удивительная страна! Удивительно удобная, удивительно красивая. Как только выедешь чуть-чуть за город, видишь, что люди толпами каждый день куда-то быстро-быстро идут. Не рысцой бегают, это уже не модно, а очень быстро идут, отталкиваясь лыжными палками. Летом. И молодые, и старые. Это, считается, полезно для здоровья. Вот это странное, быстрое, бесцельное хождение летом с лыжными палками и есть, мне кажется, образ этой самой "глобальной цивилизации".

Почему уверенные, спокойные цивилизованные страны то и дело ввязываются в совершенно ненужные войны? Думаю, по той же причине, по какой люди смотрят отвратительного качества триллеры, а толпы фанатов собираются на рок-концертах и сходят с ума от крутых децибелов. По той же причине, по какой Хемингуэй любил ездить в Африку стрелять животных: надо, чтобы кровь бегала, иначе ты просто леденеешь. Тебя нет, ты просто такая вот аккуратно нарезанная трава.

Мир постепенно становится импотентным. Я думаю, что это вообще трагедия цивилизации. Так, как мы живем в России, жить невозможно, это какое-то абсурдное, кровавое самоистребление. Но то, как живут люди на Западе, это импотентное, стерилизованное существование -- уже как бы и не жизнь вовсе. И это тоже страшно. Я думаю, тут ключевая проблема цивилизации, которая будет преследовать нас еще очень долго, пока не будет найдено какое-то равновесие.

4. Вопрос очень простой. Необходима терпимость. Понимание того, что человек не только может быть другой, но даже должен быть другой. И хорошо, когда он отличается от тебя и именно этим тебе интересен, а ты интересн ему именно тем, чем отличаешься от него. Когда у тебя не вызывает раздражения, что вместо крестного знамения он как-то странно складывает руки, странно кланяется и что-то делает с бородой. Или носит какую-то непонятную одежду и очень с ней церемонится... Нужно, чтобы все это не вызывало ни иронии, ни юмора, ни тем более раздражения и враждебности, а напротив, вызывало уважение и большой интерес.

5. Не дай Бог, какие-нибудь компьютерные игры. Какие-то интернетные романы. Создается ощущение, что мир уже стал до того импотентным, что не только литературные, но и реальные романы между мужчиной и женщиной заменяет Интернет. Я знаю несколько вполне серьезных историй подобного рода: большие переживания, разводы у людей, проживших вместе многие годы... Пока это немножко смешно, и в то же время -- мороз по коже.

Юрий Лейдерман, художник, арт-критик

1. К числу скомпрометировавших себя идей -- весь тип тотально объясняющего, причинно-следственного, фрейдо-марксистского дискурса, предполагающего, что раскрытие причины автоматически подразумевает овладение ситуацией. Сейчас мы понимаем, что у всего на свете действительно есть какие-то причины, но и одновременно сколь мало знание этих причин дает нам.

К числу "духовных достижений" -- наверное, все достижения в той мере, в какой они не являются "глобальными".

2. Любая из них и все вместе (в позитивном смысле), если бы они действительно были многочисленными, частными, незаведомыми, неактуальными. К сожалению, порой мне кажется, что все вокруг оккупировано лишь несколькими крайне незамысловатыми идеями очень актуального, очень журналистского толка.

3. Мне бы хотелось верить в возможность перехода от "геополитики" к "геопоэтике", трактующей идеологию как форму занятного инженерного и поэтиче- ского конструирования. А "глобальная цивилизация" в своей объективности пребывала бы за гранью этих частных констелляций. Именно поэтому (и тогда) ее можно было бы назвать глобальной -- как глобальна, скажем, смерть, так или иначе окружающая все наши приватные заботы.

4. См. отчасти п.3. Относительно "лидеров" -- хотелось бы надеяться, что обойдемся без них. Или в качестве лидера я могу представить, скажем, какого-нибудь Михаэля Шумахера, соединяющего в себе блистательную специализацию и общедоступное очарование уместности.

5. Затруднительно говорить о видах искусства, поскольку само искусство, как мы его сейчас понимаем, возможно, уже является отработанным социальным феноменом. Тем не менее потребность людей в творчестве и обращенности к "тому, чего нет" вместо тупой актуальности "того, что и так уже есть", наверное, неуничтожима. Поэтому, я думаю, само понятие "искусство" будет конфигурировано как-то совсем по-другому. Возможно, эти новые конфигурации уже находятся где-то с краю в поле нашего зрения, однако мы пока еще не опознаем их как искусство.

Павел Лунгин, кинорежиссер, сценарист

1. К сожалению, ни одна из идей прошедшего века не скомпрометировала себя окончательно. Точно так же, как ни одно из "достижений" не победило.

2. Я не вижу "многочисленных концепций и теорий, занимающих сегодня умы элиты". Кроме, пожалуй, желания заработать. Наверное, это неистовое желание денег и есть главный позитивный и негативный результат, с которым человечество приходит к 2000 году.

3. На вызов "глобальной цивилизации" человечество готово ответить национализмом. На все остальные вызовы и потрясения -- тоже национализмом. Видимо, чем сложнее вопрос, тем проще ответ. Представьте себе часы с множеством циферблатов, показывающих время в сотнях городов одновременно. Когда начинает рябить в глазах, проще взять молоток и разбить эти глобальные часы к чертовой матери. Против лома нет приема.

4. Вопрос сформулирован некорректно. Похоже на вопрос из учебника для 7-го класса: "Что будет, если перестанет существовать сила трения?" Если сила трения перестанет существовать, то уж, во всяком случае, учебника физики тоже больше не будет. Точно так же не будет и "единого мира". Хотя бы потому, что не может быть единого мира у людей, которые живут в разных исторических периодах. Почему-то никто не говорит, что война в Чечне -- это война между ХХ веком и средневековьем.

Мне кажется, что лидер XXI века будет все больше похож на шоумена. С явными психопатическими отклонениями. Может быть, это будут знаменитые спортсмены или поп-музыканты. Кто не проголосует за Мэджика Джонсона или группу "На-На" в полном составе?

5. Кино не сдаст свою доминирующую позицию. Может быть, фильмы станут интерактивными и по желанию зала или отдельного зрителя будут меняться финалы. Например, Ромео и Джульетта будущего останутся в живых и повенчаются в церкви. А Дездемона освободится при помощи приема кун-фу от смертоносных объятий Отелло и объяснит ревнивцу, что она невиновна, а Яго -- подлец. Может быть, любимым развлечением будущего станут рекламные фильмы и право сняться в рекламе станет главным вознаграждением будущего века. А может быть, ничего этого не будет, победит "Догма" и Ларс фон Триер станет Эйзенштейном третьего тысячелетия.

Валерий Подорога, философ

Американский астронавт на Луне.1969

1. Я полагаю, нет идей, которые бы себя полностью скомпрометировали. Идеи -- это не результаты и даже не события, они живут вечно. Фашизм, ленинизм, капитализм или коммунизм и все другие "измы" не имеют ничего общего с идеями, которые будто бы определили все исторические ошибки, трагические следствия, весь катастрофизм истории ХХ века. Да, некоторые идеи уходят в тень, активно вытесняются из коллективного сознания, но при определенных условиях снова возрождаются с не меньшей материальной мощью. Вероятно, человечество еще не достигло такой фазы духовного развития, чтобы поставить под запрет какую-либо из скомпрометированных идей. Общепринятое представление о "духовных достижениях" может быть отнесено только к личности, но не к коллективу, веку или человечеству в целом. Его нельзя ни накапливать, ни определять как прогрессирующее. Его приходится каждый раз достигать. Все духовные достижения прежнего века налицо, они определяются лишь волей, талантом и трудом отдельной личности. Духовное напряжение, опыт непередаваемы, они неколлективны, они неординарны, они сингулярны.

2. Те, которые в силах будут подчинить себе все средства массовой электронной информации.

3.Века не заканчиваются по календарю, даже священному. Прежний век останется таким же, как был перед ним, -- переходным. Поэтому все старые, так и не разрешенные противоречия не потеряют свою актуальность. Во всяком случае, человечество еще не доказало себе, что в состоянии их разрешить.

4. От уровня развития личности ничего не зависит, поскольку не ее развитием определяются условия выживания. Если помечтать немного, то лидером должен быть "господин Никто", человек без свойств, то есть без каких-либо личных качеств, или идеальный чиновник. Но это -- смерть политики и ее перемещение на 37-й канал.

5. Я думаю, что в следующем веке пойдет речь о радикальной трансформации образа. Не об искусстве или его жанрах, а о том, что можно было бы назвать новым перцептивным сознанием. Реальность, во всяком случае, в странах с наиболее развитыми системами электронной передачи информации, должна и будет постепенно упраздняться. И уже в зависимости от новых перцептивных возможностей виртуального образа будут развиваться отдельные области так называемого искусства. Но я вовсе не хочу сказать, что ностальгия по утерянному "чувству реальности" не будет расти... И возможно, появятся новые области воображения, которые будут противостоять тотальной виртуализации жизни. Сегодня этот протест еще не востребован.

Григорий Померанц, публицист, философ

1. Мне кажется, скомпрометировал себя фанатизм единого принципа. И дело даже не в том, какой это принцип -- идея коммунизма, идея фашизма, идея науки, идея религии, доведенная до изуверства. В ХХ веке мы убедились, что любая идея, ставшая обязательной и единственной, способна нас погубить. Нильс Бор говорил: "Поверхностной истине противостоит ложь, глубокой истине -- другая, столь же глубокая". И то, к чему мы, надеюсь, пришли в итоге этого страшного века, -- понимание неизбежности диалога принципов, понимание, что целостная истина где-то поверх слов и поверх принципов.

С этим связана философия диалога, развитая Бубером, Марселем, Бахтиным. С этим связано и то, что можно назвать суперэкуменизмом. Католическая церковь после 2-го Ватиканского собора предпринимает попытки перейти к диалогу с другими религиями, что, к сожалению, совершенно чуждо нашей Патриархии. В основе этого диалога лежит понимание, что Дух действовал не в одном месте и что примерно 2000 лет назад (плюс-минус 500 -- 600 лет) произошли сходные сдвиги в основных очагах цивилизации. Эти сдвиги привели формально к разным идеям, но Дух, которым они проникнуты, в сущности, сходен -- это несколько рукавов одной реки. И необходимо выйти за рамки буквы -- к Духу.

Буквалистское понимание религии порождает, если продолжать разговор о скомпрометированных идеях, то, что мы условно называем фундаментализмом. Хотя современный фундаментализм -- это не просто попытка законсервировать традиционную духовность, это, в сущности, утопизм, прикрытый религиозной символикой. Попытка насильственно создать более интегрированное общество.

ХХ век показал, что цивилизация, стремительно развиваясь вширь, теряет всякую гармонию и целостность. Мы переживаем момент, когда цивилизация пошла вразнос -- каждая решенная проблема создает две-три новые. Нет ни одного научного открытия, которое не оказалось бы связано с бедствиями, и для уравновешивания их нужны еще открытия.

Одна из скомпрометированных идей -- идея прогресса, представление о том, что в процессе развития мы движемся от плохого к хорошему. Это неверно. Мы движемся от простого к сложному, что дает нам, с одной стороны, интеллектуальные и технические возможности решать проблемы, перед которыми примитивное общество бессильно, а с другой -- лишает нас самих простоты и цельности, делает разорванными существами.

Отсюда попытки искусственно вогнать общество в некую придуманную целостность -- целостность тоталитарных систем. Но это ложное решение. Истинное решение заключается в том, чтобы постоянно находить некие противоядия этой разорванности, разбросанности нашей цивилизации. И, конечно, необходим поворот к той идее цельности, которую впервые осознал, кажется, Достоевский в странном тексте "Сон смешного человека". Вот там есть понимание целостности Вселенной, есть дух целого, может быть, некоего космичес-кого целого...

2. Что может повлиять на мировое развитие положительно или отрицательно? Отрицательно -- абстрактный глобализм и этноцентризм. Это опять-таки частный случай того, как один принцип подавляется другим, противоположным.

Глобализм сегодня опирается не на какую-то утонченную культуру, которая выше частных культур, как это было (со всеми оговорками) во времена распространения христианства. Нынешний глобализм выступает в формах поп-арта, в формах тотальной экспансии массовой, следовательно, вульгарной, формы американской культуры, имеющей, конечно, свои глубины.

И это провоцирует отчаянное этническое сопротивление. Дикие взрывы насилия, связанные с этническим сопротивлением, не могут быть оправданы. Но они могут быть поняты. Это сопротивление процессу развития, который разрушает этническую identity, разрушает исторически сложившееся поле жизни. Это протест традиционной культуры, сохранившей в какой-то архаичной, по-средневековому жесткой форме представление об иерархии ценностей, на вершине которой стоит чувство священного. Сопротивление потоку глобальной пошлости, которая все явления рассматривает на одномуровне.

Постмодернистский подход, превращающий все наследие прошлого в предмет некоей игры, является, в сущности, признаком старости культуры. И, не преодолев излишний релятивизм и эклектизм собственной цивилизации, не восстановив иерархию ценностей, мы не сможем решить проблему воинствующего фундаментализма. "Чувство священного" будет выступать против нас в насильственных формах, в формах мести за кощунство и т.д.

Хотя нечто положительное есть в постмодерне -- это уважение к другому. Но нужна не просто формальная вежливость, нужна способность понимать, что и в других формах культуры просвечивает "чувство священного" и существует "ценностей незыблемая скала", только иначе сформулированная.

3. Я думаю, из всего сказанного совершенно ясно, что мы пока не готовы ответить на вызов "глобальной цивилизации". Я не говорю уже о конфликтах, связанных с катастрофическим расколом мира на нищету и богатство, об экологических проблемах, решение которых также требует целостного подхода и того, что Солженицын в свое время выразил словами "раскаяние и самоограничение"... Тут не надо меня спрашивать, любой студент и даже школьник старших классов на это укажет.

4. Какие нужны изменения на уровне личности? Я думаю, на уровне личности нужно развить в себе способность возвышаться над своим малым "я", над своим эгоизмом, опираясь на возрастание своего большого "я". В человеке есть конечное "я" и "я" бесконечное. И только бесконечное создает моральную силу для того, чтобы чем-то пожертвовать и от чего-то отказаться, искать возможности сосуществования, развить в себе терпимость к другому.

Что касается лидеров, то необходим такой лидер, который был бы способен внести в массу представление о бесконечно необходимой нам "незыблемой скале" ценностей, причем на языке, понятном современному человеку. А не на архаическом языке двухтысячелетней давности.

5. А вот какое искусство будет в XXI веке, я не знаю. Возможно, оно будет связано с такой технической выдумкой, как Интернет. Этого я душой не чувствую. Однако хотелось бы, чтобы искусством XXI века стала музыка, причем хорошая.

Кирилл Разлогов, киновед

1. Безусловно скомпрометировало себя основное духовное достижение XIX -- ХХ веков -- идея социального прогресса, то есть непрерывного поступательного развития как единственно позитивного варианта эволюции человечества. Вместе с ней уходит в прошлое европо-, точнее, западоцентризм. Относительность достижений западной цивилизации становится все более оче-видной.

2. Западный рационализм и идеи экономического либерализма утянут за собой в могилу и значительную часть ХХ века. Что касается положительных тенденций, то глобализация массовой культуры будет способствовать сбалансированности психики и формированию общего культурного контекста -- основы взаимопонимания между различными сообществами (национальными, этническими, социально-демографическими, собственно культурными).

3. Перспектива создания "глобальной цивилизации" -- не вызов, а спасение в повседневной реальности.

Поскольку главная проблема ближайшего будущего -- перенаселение планеты и растущий разрыв между промышленно развитыми странами, где падение рождаемости ведет к падению исконного населения, и всем остальным стремительно растущим (и нищающим) миром, легко предсказать дальнейший рост разного рода фундаментализмов и этнических войн, которые в совокупности с эпидемиями будут способствовать восстановлению прежнего баланса за счет сокращения человечества.

4. Род человеческий обладает огромными ресурсами выживания, что особенно очевидно на примере современной России.

Лидерами будут харизматические звезды шоу-бизнеса (в том числе политики), экрана, спорта и т.п., однако они будут лишены какой-либо реальной власти.

5. XXI век (как и ХХ, и XXII) будет веком экранных искусств (первым из которых было кино) вплоть до массового распро-странения симулированных миров виртуальной реальности.

Михаил Рыклин, философ

1. Когда мы говорим, что та или иная идея скомпрометировала себя, мы имеем в виду попытки ее осуществления. Есть удачные, долговременные, и неудачные, кратковременные, соединения идей с телами. Короткие взрывные соединения потребляют огромное количество тел, поэтому они не могут длиться. В силу хрупкости они крайне патетичны и претендуют на вечность ("тысячелетний рейх", коммунизм).

И кратковременные, и долговременные соединения одинаково необходимы. Каждое из таких соединений уникально и не может повториться. Поэтому история дает только такие уроки, которые нельзя извлечь.

И самые удачные, длительные соединения идей с телами столь же случайны, как и все остальные. Даже если объявить их нормальными, их примеру все равно нельзя последовать.

2. Мировое развитие напоминает многоцветный шар, который повернут к разным местам каким-то одним цветом. Видеть его в целом можно только виртуально. Для этого не обязательно принадлежать к элите. Роль взглядов, концепций, теорий, не очень большая уже сейчас, будет, видимо, снижаться и в будущем. Многие понимают, что под видом теории всегда осуществляется что-то другое, чьи-то властные инстинкты, детские травмы и т.д.

Впрочем, чтобы идеократия потерпела окончательное поражение, надо перестать травмировать детей, а это совершенно невозможно.

3. Богатая часть человечества страдает в комфорте, к тому же она так выдрессирована, что не может позволить себе предаваться отчаянию и дисциплинированно исповедуется в кабинетах аналитиков. "Нормальность" этих обществ есть просто другое название для дисциплины. Именно авторепрессия делает применение насилия излишним.

"Третий мир" хотел бы овладеть полированной поверхностью западной жизни, не подозревая, какую цену надо за это заплатить (к этому он совершенно не готов). Наслаждение кажется ему уникальным достоянием Другого.

Современная Россия одной рукой голосует за благосостояние, а другой (более сильной) -- за равенство в нищете. Оба выбора имеют право на существование.

Если в третьем или в сто тридцать третьем тысячелетии мы поймем, что наслаждение и страдание есть по сути названия одного и того же, мы сделаем большой шаг вперед и станем имманентны тому, что с нами происходит.

4. Единого мира не будет, если он уже не существует по меньшей мере несколько тысяч лет. У народов будут те и только те лидеры, которых они заслуживают. Там, где люди умеют объединяться на первичных уровнях, они а)делегируют лидеру необходимый минимум полномочий и б)заставляют его не выходить за указанные пределы. Там же, где они настолько инфантильны, чтобы отдать слишком многое, их будут убаюкивать красивыми словами и обворовывать.

В обоих сценариях есть сильные и слабые места. Баланс счастья-несчастья остается неизменным.

5. Будут разрастаться самые разные виртуальные миры. Сомнительно, правда, сможем ли мы прикрепить к некоторым из них ярлык "искусство", которое уже сейчас вдохновляет разве что самих производителей, посредников и продавцов (в этой ситуации нет ничего плохого). Возможно, очаг виртуальности сместится в место с другим названием.

Ольга Седакова, поэт, литературовед

Экологическая катастрофа

1 2. Мне интереснее не идеи, глобального они или частного свойства, а события. Идеи -- это почти проекты, они направлены вперед, у них жест захвата будущего (даже если это проекты какого-то абсолютного измельчания и отмены любой позитивной активности, как в позднейших постмодернистских установках). Когда я слышу любую гуманитарную идею, теорию, концепцию (естественнонаучные -- другое дело, хотя и они кончаются очередными "завоеваниями" вроде ядерных реакторов или управляемой психики), мне хочется сказать: хватит, довольно! Пожалейте жизнь, поберегите природу! Давайте просто думать и понимать, без "открытий" и "достижений". Мир и так открыт. В хлебниковском различении "приобретателей" и "изобретателей" мне неприятны оба полюса, оба они -- осмелюсь сказать -- внутренне устарели, оба они хищны, хотя и по-разному. Но не дай Бог это мое желание бескорыстного, нецеленаправленного "знания", которое не "сила", вопреки Бэкону, принять за еще одну идею или проект, причем, глобального характера.

Впрочем, мне кажется, именно эта идея стучится в наши двери. Ее первые сполохи -- экологическое движение, страх за сохранность физической среды обитания. Но цивилизация приобретателей и изобретателей губит не только реки, тропические леса и озоновый слой. Она портит слух, зрение, внимание человека, всю нерациональную его область (отчего и рационализм становится невероятно плоским и глупым) так, что уже слышны речи психологов, богословов о "новом" или "внекосмическом" варварстве человека цивилизованного. Может, от редких видов птиц и насекомых охранительная мысль расширится на естественные дарования человека. В любом случае, мне кажется, в скором будущем дело пойдет главным образом об антропологии. Имена нашего столетия, которые связаны с интуицией такого необъектного отношения к миру и к себе, такого принимающего понимания, -- Альберт Швейцер с его словами "благоговение перед жизнью" и Мартин Бубер с его напоминанием о "ты-отношении". Но если этот постучавшийся в нашу дверь переворот сознания от овладевающей позиции к оберегающей, от господства к служению, от изолирующегося восприятия к обращенному, от внешнего к внутреннему превратится в очередной "проект", то ничего утешительного ожидать не приходится. Его завершат в таком случае какие-нибудь новые манипуляции психикой.

Мне представляется, что духовное или историческое значение уходящего века -- прежде всего в событии небывалого по размаху индустриального уничтожения невинных людей у нас и в Германии. Это событие далеко еще не обдумано, и когда обдумывается, то как-то наоборот: из него делается вывод о невозможности ничего серьезного, возвышенного, творческого "после Аушвица и ГУЛАГа", о невозможности добра. Но ведь именно этого и хотели те, кто все это проделывал! Таким образом мы просто исполняем их замысел до конца!

Если видеть в подобном событии не просто какой-то абсурдный скандал, эпизод из истории человеческого зверства, а жертву в настоящем, полном смысле слова, последствия его представляются совсем в другом свете. Эту мысль -- о новом мученичестве и его творческом значении для нашей истории -- давно обдумывает Анна Великанова, историк Церкви и богослов. Быть может, в самом появлении этой мысли -- серьезнейший итог не только последнего века, но и всего, что к нему привело. И проистекает из нее так много и так глубоко затрагивающего и культуру, и религию, и человека общественного, и человека наедине с собой... Так много захватывающе нового, чего почти не касались еще ни мыслители, ни художники! Этим чувством приблизившегося небывалого счастья, новизны, драгоценности творения исполнено завещание Бориса Леонидовича Пастернака. Однако в последующие сорок лет творческая культура и у нас, и во всем мире, в общем-то, продолжала действовать в "старом" пространстве, и оно становилось все старее, старее, старее, до полного разложения, до "алхимии могилы".

5. Какой вид искусства может подхватить этот новый звук в будущем, в конце концов не так важно. Может быть, это будет просто искусство жизни, а не искусство как старая фабрика эстетической продукции, массовой или элитарной.

Алексей Улюкаев, экономист

1. Скомпрометированы идеи социального проектирования и опаснейшая из них -- социализм. Идея недоверия к человеку, примата общего над частным. А также более тонкие вариации примата общего над частным -- дирижизм, патернализм.

Важнейшее достижение -- утверждение идей, принципов и ценностей либерализма, включая идеи самоценности человека, естественных свобод, в том числе и прав меньшинства, причем утверждение их на уровне "практического", "народного" либерализма.

2. Негативно на мировое развитие может повлиять некритичное использование социальных моделей (шведская, японская, американская) как подлежащих реализации проектов, а не как обычного апостериорного обобщения. Позитивно могут повлиять идеи открытого общества, утверждение через свободный информационный обмен европейских ценностей.

3. Согласно Тойнби, вызов должен быть не слишком слабым -- иначе не мобилизуются ресурсы для развития, не слишком сильным -- иначе все мобилизованные ресурсы уходят на борьбу за существование, не оставляя сил на развитие. Мне кажется, что вызов "глобальной цивилизации" оптимален, то есть становится важным источником содержания и форм развития человеческого общества. Сможет ли оно воспринять общее, не утратив особенного, сможет ли "человек глобальный" быть не только человеком разумным, но человеком домашним, семейным, мирским? Это открытый вопрос.

Сохранит актуальность конфликт между цивилизационной экспансией человечества и ограниченностью природной сферы. Конфликт между сообществами, имеющими разный потенциал развития. Будет осознано важнейшеее противоречие между безграничностью культуры и ограниченными возможностями ее индивидуального освоения. Глобализация будет требовать не специалистов, а энциклопедистов, но стать и остаться энциклопедистом будет все труднее.

4. Лидер XXI века -- это интеллектуальный лидер, сохраняющий моральную и эмоциональную причастность к жизни "малых сих". Прогресс информационных технологий будет усиливать значение прямой связи ведущих и ведомых при ослаблении их обоюдной зависимости от промежуточных институтов, которым в настоящее время фактически де- легируются основные права и полномочия и ведущих, и ведомых. Прямая демократия будет все больше приходить на смену представительской демократии.

5. Искусства XXI века -- интерактивная драма, интерактивное кино, "безбумажная литература", хотя все традиционные искусства сохранятся. Чем традици-оннее искусство, тем меньше нужды ему изменяться.

Ирина Хакамада, политик

1. Огромный соблазн -- объявить скомпрометированными окончательно и бесповоротно идеи, выпестовавшие двух политических монстров: сталинизм и фашизм. Однако даже сейчас мы видим достаточно много людей, делающих из страшных уроков прошлого совсем другие выводы. Наверное, это естественно. Глобальными могут стать только идеи, глубоко созвучные человеческой природе, и это делает их бессмертными. Всегда остается опасность, что они вновь воскреснут, хоть и в каком-то другом обличии.

Что же касается духовных достижений, то все они, мне кажется, так или иначе связаны с техническим прогрессом. ХХ век постепенно, шаг за шагом, создал единое информационное пространство, изменившее не только все экономические и политические реалии, но и всю систему взаимосвязей человека с миром. Открытые средства информации, новые носители информации, их универсальность и общедоступность ведут к осознанию информационных потребностей как главных и определяющих в общественном и частном быту. Товарный фетишизм медленно начинает уходить, уступая место стремлению к получению информации и как к средству удовлетворения бесчисленных практиче-ских нужд, и как к немыслимому прежде способу профессиональной самореализации в большом мире.

2. Две главные тенденции сталкиваются сегодня в мировом развитии. Перспектива создания "глобальной цивилизации" вызывает горячие споры, но сам их накал говорит о том, что глобализация становится фактом жизни. По существу, это означает, что принципы демократического, открытого общества закладываются в основание мирового порядка. Уже есть единая Европа, передавшая своим наднациональным институтам многие функции, которые в традиционном понимании составляют сердцевину суверенности стран. Есть множество международных организаций, которые координируют финансовые и товарные рынки, взаимоотношения политических систем. Как должное воспринимается то, что интересы всего представляемого ими сообщества выше, чем интересы отдельной страны. Вошли в повседневную практику гуманитарные акции -- помощь беженцам, голодающим, пострадавшим в катастрофах. Ничего этого прежде не было. Каждая страна сама справлялась со своими бедами. Теперь возникающие проблемы решают всем миром или хотя бы обсуждают на глобальном уровне, идет ли речь о военных конфликтах или о месте женщин в современном обществе, о нищете в "третьем мире", медицинском обслуживании, образовании.

Но одновременно усиливается и противоположная тенденция -- отъединение от мира. В тех странах, которые испытывают трудности, возникает неистребимое стремление отгородиться, замкнуться в себе, решить задачу национального возрождения за счет национальной диктатуры. Знамением времени стали кро- вопролитные этнические и конфессиональные столкновения. У всех у них длинная история, но именно теперь, словно специально в пику крепнущим идеям "единого человеческого общежития", эти тихо тлевшие конфликты взрываются один за другим с какой-то слепой, средневековой яростью.

3. О главном я уже сказала. Вызов человечеству бросает не столько возникновение "глобальной цивилизации", сколько невозможность уверенно идти ей навстречу из-за усиливающейся поляризации мира. В границах любой развитой страны тоже существует огромный разрыв между богатыми и бедными, сильными и слабыми, преуспевающими и выбитыми из седла, однако общество остается единым. Оно не взрывается -- на этот "вызов" оно отвечает законами, традициями, особыми социальными технологиями. А политикам и идеологам, защищающим идеи глобализации, опереться пока что не на что. Косовский конфликт наглядно это продемонстрировал.

Из назревающих самое острое противоречие между абсолютной включенностью в глобальный цивилизационный процесс и выключенностью из живого, индивидуального человеческого общения. И то и другое -- результат технических прорывов ХХ века.

В наши дни удвоение информации происходит за пять лет. В XXI веке сроки могут сжаться до года. Возникает опасение, что человеческий мозг не выдержит существования в таком режиме. Мне кажется, что эти страхи идут от недооценки резервных возможностей человеческой психики. В прошлом веке (пора уже привыкать говорить "в позапрошлом") накануне появления железных дорог точно так же боялись, что мозг не выдержит таких огромных скоростей. Но раз-общенность -- угроза реальная. Это уже сейчас заметно по самым молодым, с детства живущим в обнимку с компьютером. У них явно развивается своего рода аутизм -- напряженное внутреннее существование в наглухо закрытом мире.

Понятно, откуда это идет. Зачем расходовать драгоценное время да еще тратиться на дорогу, когда за считанные секунды компьютер сведет вас с кем угодно, находящимся где угодно? Но виртуальные контакты никогда не заменят живых, я хорошо это знаю по опыту телемостов -- экран доносит почти все, но энергию человека убивает.

Что-то наверняка будет противопоставлено виртуализации человеческого существования. Может быть, упростится перемещение? Я не считаю это неосуществимым, хотя XXI век с этой задачей справится едва ли.

4. Единый мир выдвинет схожие задачи и перед странами, и перед людьми: сохранение своего лица, своей уникальности в противовес неумолимой инерции, насаждающей унификацию и шаблон. Я с надеждой прислушиваюсь к западным прогнозам, обещающим, что по крайней мере в быту люди взбунтуются против стандартов и научатся сочетать экономическую эффективность с максимальным разнообразием. К слову сказать, Россия в этих прогнозах упоминается в числе стран, имеющих для такого перехода самые выгодные генетические и исторические предпосылки.

5. Превращение наступающего столетия в век одного из искусств, традиционного или совсем нового, будет, по-моему, зависеть не столько от общественных запросов, сколько от появления гениальных творцов, которое ни предугадать, ни предуготовить невозможно. Но даже и в этом случае такое доминирование станет не более чем условным. Чем дальше цивилизация уведет человека, тем большим консерватором покажет он себя в отношении своих сердечных привязанностей. Когда-то пророчили, что кино убьет театр. Потом предрекали гибель и кинематографу -- с ним должно было покончить телевидение. Однако ничего похожего не случилось и, полагаю, не случится и впредь. Уже существует технология, совмещающая в одной установке возможности телевизора, компьютера, телефона, факса и т.д. Но даже она не сделает нас невосприимчивыми к той уникальной энергетике, которую несет книга, которую вы держите в руках, листаете, ставите на полку и кладете под подушку.

О.Георгий Чистяков, священник

1. Скомпрометировала себя коммунистическая идея, а нарядус ней все остальные идеологии, основанные на насилии и на понимании насилия как "повивальной бабки истории". Скомпрометировала себя, мне кажется, и идея сильного государства, которая лишает человека личной инициативы и личной ответственности, делает его "колесиком и винтиком" в огромной машине. Скомпрометировала себя идея "вождизма", и, к счастью, эпоха вождей сегодня уходит в прошлое.

Что же касается несомненных духовных достижений уходящего века, то это, безусловно, возросшее значение личности. Конечно, гениальные одиночки, воздействовавшие на людей силой своей личности, своей личной чистоты и цельности, -- бывали и раньше (например, Спиноза, Паскаль или Франциск Ассизский). Я назвал именно этих людей, потому что они не занимали никаких должностей, не выполняли официальных функций. Но тогда они были исключением. В ХХ же веке у человечества появились абсолютно неформальные лидеры, выделившиеся не потому, что обладали властью, богатством или занимали те или иные посты, но, скорее наоборот, благодаря тому, что они не занимали никакие посты. Это мать Тереза из Калькутты, Жан Ванье, отец Александр Мень... Мне как христианину лучше видны такие люди среди христиан, среди тех, чья деятельность связана с религиозной сферой. Но, конечно, они были и есть везде. Махатма Ганди, Альберт Швейцер, А.Д.Сахаров... Главное, что их объединяет, -- это способность не подавлять окружающих, но "зажигать", раскрывать тех, кто оказывается рядом с ними. Как, например, Жан Ванье, канадский моряк в отставке, благодаря которому тысячи и тысячи людей, которых называют по-английски handicapped, а по-русски -- неполноценными, осознали, что они ничем не хуже других, и были вовлечены в полноценную жизнь. Так же как и те, кому приходится заботиться об этих людях, жить рядом с ними, -- из благотворителей, благодаря Жану Ванье, они стали друзьями своим подопечным.

Такие неформальные лидеры очень многое смогли рассказать самой своей жизнью и о христианстве, и о том, что вообще может человек, "когда он любит мир и верит в Бога". Меня поражает, например, что среди святых и праведников ХХ века очень много людей, не занимавших никакого места в церковной иерархии; они не были ни основателями знаменитых монастырей, ни епископами -- они были просто христианами. К числу таких святых относится, например, Эдит Штайн, ученица Гуссерля, которая была профессором философии в Мюнстере, а затем стала монахиней. Ее друзья хотели, чтобы она (как еврейка) уехала в годы войны в Латинскую Америку, это спасло бы ей жизнь. Но она осталась в Европе, конечно, была арестована и отправлена в газовую камеру. Эдит умерла вместе с остальными. Не вместо кого-то другого, как умирает солдат на поле боя, а именно вместе с другими. Вот, наверное, еще одна черта неформальных лидеров ХХ века: имея все возможности прожить спокойную, комфортную и безопасную жизнь, человек разделяет судьбу с остальными. Это особого рода подвиг и особый порыв к победе над злом и страхом. Не возвышаться над людьми, а быть среди них.

2. Те самые идеи, о которых я говорил, связанные с раскрытием удивительных возможностей простого человека, способного совершать невидимые миру, но огромные подвиги, могут положительно повлиять на мировое развитие в следующем веке. Что же касается отрицательных взглядов и концепций, которые могут еще влиять на мировое развитие, то это, наверное, национализм. Болезнь, через которую еще не все прошли и которая становится все более опасной.

3. Я думаю, что современное человечество готово ответить на вызов, который бросает нам время. А какие конфликты в этом смысле сохранят свою актуальность и будут более всего опасны? Конфликты с теми, кто претендует на какую-то исключительную роль. Конфликты с теми, кто хочет, чтобы их боялись. Например, нам в России сегодня важно не отстаивать свое право быть великой державой в политическом смысле, а просто-напросто спокойно трудиться и, главное, общаться с внешним миром, делая что-то полезное вместе. Нужно не обособляться на "багровом", как в пьесе Булгакова, или на каком-нибудь еще острове. Единственные из русских, кого не слышат на Западе, -- это те, кто пытается заявлять, что нас надо бояться, что мы еще покажем миру, какие мы сильные, и так далее. На Западе нас бояться никто не хочет. С нами хотят дружить. Русскую культуру, людей из России, русскую науку, музыку хотят любить, изучать. Сегодня никто никого не хочет бояться. И слава Богу. Если мы поймем, что наша задача не в том, чтобы заявлять о своей уникальности, а в том, чтобы просто ее предъявлять, тогда окажется, что никаких особенных конфликтов между нами и Западом не существует. Потому что хотя мы, конечно, небогаты в смысле финансовом, но обладаем культурой, которую у нас никто не отнял и отнять не может. И эта культура по-прежнему интересна и дорога всему человечеству. Надо только нам самим ее не растерять, надо уметь о ней рассказать, передать ее другим, а именно это очень часто не получается.

4. Думаю, что надо говорить не об "изменениях на уровне личности" и не о "выживании людей в условиях единого мира", а о том, что это счастье -- жить в едином мире! В мире, где конфликты будут разрешаться без применения насилия. Это же смешно, что глобальные конфликты мы уже научились разрешать ненасильственным путем, тогда как локальные конфликты почему-то до сих пор требуют насилия. И нужны не "изменения на уровне личности", а наоборот -- сохранение каждой личности. Надо уметь сохранить свою уникальность для того, чтобы быть интересным другим. Потому что люди, когда они все одинаковы, абсолютно не интересны друг другу. В силу этого обстоятельства, я думаю, мы должны просто сохранять то, что есть наше. Прежде всего нашу культуру, хотя именно этого мы часто не делаем. Ведь проще говорить о культуре, чем жить внутри нее.

Что же касается лидера XXI века, то я уверен, что в области политики само слово "лидер" мало-помалу уходит в прошлое. Сегодня нужны не лидеры, не вожди, не фюреры, сегодня нужны просто-напросто менеджеры, которые будут координировать жизнь общества. Думаю, что XXI век будет веком слабого государства и сильного общества. Веком действительно отмирающего государства. Но государство только тогда может начать отмирать, когда в обществе будут существовать тысячи неполитических ассоциаций, когда люди будут связаны друг с другом в самых разных формах. Тогда окажется, что государство не так уж необходимо. Оно сохранит свои функции, главным образом, в правоохранительной сфере.

А лидеры будут нужны не на уровне государства, а на уровне малых групп. Но опять-таки те неформальные лидеры, о которых я говорил. Не кумиры, не идолы, не гуру, а люди, способные помочь каждому полностью раскрыть свою личность.

5. Какой вид искусства станет искусством XXI века? Мне кажется, хотя очень трудно фантазировать, что XXI век может быть веком какой-то новой публицистики. Возьмите газеты, сегодня они уже не выполняют ту функцию, что выполняли раньше, когда из них узнавали новости. Сегодня новости узнают из телевизионных программ, по радио, из Интернета и т.д. Газета становится чем-то вроде толстого журнала, но только такого, который выходит раз в неделю или даже ежедневно. Такого рода изменения в информационной сфере, конечно, вызывают к жизни новые жанры.

Или то, что мы видим сегодня в Интернете на так называемых конференциях, когда в ответ на чью-то реплику на сайте сразу появляются публикации других читателей-пользователей. Я думаю, такого рода публицистика, такого рода живая дискуссия станет каким-то новым видом искусства. Мне кажется, если XXI век принесет что-то новое, это новое будет основано на общении между людьми и на художественном освоении этого общения. Но не берусь утверждать, что это будет главным искусством того века, который вот-вот начнется.