Белое солнце пустыни

"Трасса"

Авторы сценария и режиссер С.Дворцевой
Оператор А.Хамидходжаев
DUNE Production
Россия
1999

С 17 по 23 декабря 1999 года в городе Екатеринбурге прошел ежегодный, но в этот раз юбилейный Х Открытый фестиваль неигрового кино "Россия", представивший новые картины последнего года. Жанровая палитра неигрового кино, как всегда, многообразна и подтверждает традиционную марку русского документализма. Социально-бытовой очерк тяготеет к философскому и поэтическому эссе ("Занесенные ветром", "Чаронда", "Жизнь, осень", "Красота, доброта, любота", "Время кукушки"), портрет предельно психологичен ("СВ N", "Lacrimoza", "Серый воронок. Кому ты нужен?", "Обыкновенная жизнь отца Владимира"), репортаж с места событий окрашен лирической интонацией ("День рождения", "И вновь я посетил...", "Меня убили на войне", "Потоп").

Споры шли только о степени мастерства автора. Что ярче: "Три трейлера" Валерия Соломина -- фильм о трех современных богатырях, ныне сидящих без работы на иждивении жен, или "Полина" Светланы Быченко -- рассказ о любви лимитчицы и вора-домушника? На фестивале, где дискуссии столь же важны, как и просмотры картин, вновь возникли споры о природе образности в неигровом кино, о допустимости спекуляции кинодокументом, о мере дозволенного в изображении человеческой жизни на экране. Наиболее проблемно это предстало в "Частных хрониках. Монологе" Виталия Манского. Режиссер использовал хронику чужих личных архивов как "глину жизни", чтобы вылепить из нее анонимного усредненного уродца "советского образца", претендуя на "объективный" образ поколения, времени, страны. Дарование Манского сказалось в киномонтаже и искусстве манипуляции. Подсмотренное в жизни стало не повествованием о людях на экране, а структурой мифа. Игры с документальной фактурой дают возможность умело манипулировать стереотипами массового и индивидуального сознания. Раздокументирование материала, сотворение мифа -- именно эта опасность грозит неигровому кинематографу в преддверии ХХI века.

Фильм называется "Трасса", а в английском переводе, который идет рядом с русскими титрами, поскольку в производстве принимали участие иностранные фирмы, -- "Highway". Даже русское слово "трасса" предполагает некоторую широту и качество дороги, по которой несутся потоки машин. А уж что такое highway, хорошо представляет всякий, кто видел это своими глазами хотя бы по телевизору. Это высокотехнологичная бетонированная лента-красавица, шик и блеск ХХ века.

Трасса Сергея Дворцевого -- узкая дорожка в пустыне, глинобитная, с мелкими камешками, по которой, поднимая тучи песка, редко трусят запыленные, усталые, очень пожилые грузовики.

Время от времени они останавливаются на отдых, и когда их собирается несколько, появляются бродячие цирковые актеры, уйгуры, семья Ташибаевых -- муж, жена, шестеро братьев всех возрастов, от взрослого до грудного, и сопливая сестричка. Они тоже ездят по пустыне на развалюхе-автобусе, который заводится с трудом. Дети делают пи-рамиды, лежат на битом стекле, берут в зубы большую гирю, по которой отец бьет молотком, -- таковы аттракционы для публики -- нескольких дальнобойщиков и нескольких чумазых детишек из близлежащих убогих домиков. Потом шапка по кругу: "Заплатите, кто сколько может, а у кого нет денег, смотрите бесплатно".

Нравы, как видим, под стать нетронутой природе.

Сергей Дворцевой всегда выбирает глухой угол. То это казахская юрта ("Счастье"), то забытый Богом и людьми русский поселок из нескольких еще живых стариков и старух, то пустыня Казахстана, где светит безжалостное белое солнце, где много песка и тонкая кромка неба, тоже желтого, а не голубого. "...И жара, жара..." Мечта о светлом будущем: "Вот приедем, где будет тень и прохладно".

Дворцевой выбирает жизнь, которая словно никак не может сдвинуться с места. В "Хлебном дне" старухи и старики изо всех оставшихся сил толкали вагон по рельсам, и он двигался, хрипя и скрипя. В начале и конце "Трассы" старший сын пытается завести дом-автобус, и если в первый раз ему это удается, то в финале он сдается и говорит: "Все, больше не могу". Герои вроде едут, но будто стоят на месте.

Дворцевой выбирает жизнь, которая остановилась в своей доцивилизованной естественности. В этой жизни есть своя поэтичность и своя невыносимость. Правда, невыносимость -- скорее ощущение зрителя. Для героев она норма жизни.

Собирают они от своих артистичных трудов, надо полагать, гроши. Автобус -- дом на колесах, где внутри набросаны матрасы и все спят "покатом", в тесноте, духоте и часто в обиде. Дети дерутся, а мать то говорит: "Сейчас как врежу, это ужас, а не дети", то поет колыбельную "солнышко мое". Ну что ж, и в самом деле такова их жизнь.

Собственно, "Трасса" -- фильм о детях, детях пустыни. Отец здесь почти не появляется и не говорит ни слова, а мать только утешает или разбраняет детей. Зрители наших артистов -- тоже преимущественно дети. Есть и собачьи дети, щенки, которые снова, как в "Хлебном дне", ссорятся, пищат, отталкивают друг друга, поедая из банки пищу орленка. И сам орленок, которого дети находят в редкой, сухой траве пустыни и который становится членом семьи, -- малыш, "слеток", который еще не умеет взлететь, но размах крыльев его огромен, вид торжественно благороден и глаз закрывается крепким перламутровым веком. Щенки поедают его пищу, а он бесстрастно и царственно смотрит вдаль.

Дети, собаки, орлы -- это та натура, которая не может не быть естественной, а значит, документальной. Это, собственно, самоигральный материал, всегда выигрышный для документалиста. Но надо сказать, что Дворцевой снимает такую натуру не в качестве декора, а потому что глубоко чувствует поэтичность природного мира. Знаменитый афоризм "нет красоты в пустыне, красота в душе араба" он осмысляет прямо противоположным образом. Его красота -- в самой пустыне, а араб (художник) может только ее увидеть или не увидеть.

Дворцевой наблюдает за своими героями с близкого расстояния, проживая рядом с ними часть жизни и вместе с тем сохраняя дистанцию наблюдения, а не участия, сохраняя объективность, но и поэтичность живой жизни. И все же в этом длительном вживании в жизнь героев режиссеру не все удалось. Сам метод дает сбои. А метод этот -- главный в сегодняшней нашей заметной документалистике.

Да, самое важное -- это человеческая жизнь. Просто жизнь. С утра до вечера. От рождения до смерти. Когда в реальности человеческая жизнь ничего не стала стоить, искусство, документальное в частности, особенно почувствовало ценность и прелесть жизни, счастье "быть живым, живым и только, живым и только до конца". Кроме того, устав от идеологии, документалисты ринулись в простую человеческую жизнь как в подлинную реальность в противоположность патетике лозунгов. И все же, все же, все же...

Наши документалисты теряют не только идеологию. Они теряют вертикаль в человеческой жизни, стремление ввысь, осмысленность. А ведь такая вертикаль есть в жизни человека и самого простого. Документалисты уплощают человека, лишают его глубины и самого главного интереса -- жизни души. Ведь даже у щенка есть жизнь души, а не просто писклявая милота около миски с едой.

Сергею Дворцевому не удалось выстроить "Трассу" ясно и точно, как были выстроены прежние его картины. "Трасса" производит впечатление материала, снятого поэтически, но собранного с недостатком творческой воли. Слишком многое передоверено фактуре, мол, она сама за себя скажет. Она и вправду говорит. Но недостаточно внятно и тонко.

Мы, собственно, почти ничего не узнали об этих людях. Познакомились с ними почти только этнографически. Но можем предположить, что их глубинная жизнь на самом деле много интересней. Ведь это артисты. Пусть бедные, жалкие, бродячие, но артисты. Ничтожные копейки, которые они зарабатывают, наверное, можно было бы достать не в столь изнурительных поездках в тесном автобусе, лежа на битом стекле и расшатывая зубы, которыми держишь пудовую гирю. Наверное, в них есть своя какая-то гордость, жажда представления, недаром барабан выбивает торжественную дробь в "смертельных" номерах, напоминая феллиниевское, победно рокочущее "э-р-р-р-ивато Дзампано!" из "Дороги", где тоже представлены бродячие цирковые артисты.

А какие отношения между детьми, неужели они только дерутся? А как общаются отец и мать, которые не сказали друг другу ни слова и не посмотрели в сторону друг друга?

В "Хлебном дне" Дворцевой счастливо нашел образ своего рассказа, ибо тяжко сдвигаемый с места вагон с хлебом для заброшенного поселка -- это уже сам по себе образ русской народной драмы сегодняшнего времени. Оттого-то и вся форма фильма была такая чеканная. В "Трассе", к сожалению, нет подобного сквозного образа. Кроме того, сама жизнь семьи требует более подробного показа внутреннего мира, чем свара соседей по поселку в магазине. Поэтому "Трасса" при полном сочувствии к материалу смотрится фрагментарно, лишена глубинного измерения.

Настораживает то, что здесь не недостаток профессионализма, а, так сказать, недостаток мировоззрения, характерный, повторюсь, для многих сегодняшних наших документалистов, которые лишают себя внятного сюжета как сколка реальности, передоверяют материалу смысл, настаивают на правде жизни в ущерб истине жизни.