Несколько слов об Анри Ланглуа, святом безумце архивного дела

Верить устным и даже письменным обещаниям Анри Ланглуа, изложенным в его весьма длинных посланиях, мог только очень наивный человек. Я и не верил, что не мешало мне восторгаться своим старшим коллегой, скромностью отнюдь не страдавшим и вполне благосклонно принимавшим все обращенные в его сторону эпитеты вплоть до слова «великий».

Когда мы с ним познакомились в Москве, ему было пятьдесят пять, вел он себя в точном соответствии с некогда придуманной им ролью слегка сумасшедшего гения, которому некогда заботиться ни о приведении в надлежащий порядок своего гардероба, ни о том, чтобы внимательно выслушивать доводы собеседника. Узнав, что я работаю в Госфильмофонде, он тут же сказал, что сотрудникам синематеки картины смотреть необязательно, а лишние знания о кино только мешают. Я не очень понял, чем же тогда следует заниматься, но вразумительного ответа на свой вопрос не получил, поскольку Анри пообещал организовать в нашем архивном кинотеатре «Иллюзион» грандиозный показ французских лент, новейших включительно, и даже набросал на бумаге их перечень. Я хотел взять его себе, но Ланглуа записи не отдал и пообещал прислать список по почте, что, кстати, было им исполнено. Саму ретроспективу мы ждали несколько лет, но, увы, так и не дождались. Существенного значения это не имело, поскольку, как известно, ярко выраженное обещание зачастую перекрывает факт его невыполнения. Это был как раз тот случай.

Через год, уже в Париже, Анри показал мне собранный им Музей кино и дал подержать игрушечный череп, использованный Альфредом Хичкоком в его бессмертной ленте «Психоз». Этого я тоже никогда не забуду.

Сейчас, когда с момента моего знакомства с Ланглуа прошла уже добрая треть века и его самого уже давно нет с нами, я попытался для себя сформулировать, почему его след в истории мирового кинематографа остался таким значимым. Он не увлекался теоретическими изысканиями и лекции студентам читал скорее для денег, нежели с другой целью. Собранная им коллекция фильмов достаточно велика, но, к сожалению, весьма сумбурна, технически несовершенна и к тому же оказалась не точно атрибутированной. Я, во всяком случае, знаю собрания гораздо лучше и полнее. Количество и качество экспонатов Музея кино могло радовать знатоков, но в целом Музей всегда казался мне скучноватым и излишне академизированным, существующим в ином регистре, нежели самое веселое искусство ХХ века. Анри стоял у истоков Международной федерации киноархивов (ФИАФ), был ее генеральным секретарем, но, вступив в острейший конфликт с некоторыми членами, не нашел ничего лучшего как покинуть Федерацию, что не принесло никакой пользы возглавляемой им Синематеке, а скорее, поставило ее в сложное положение. Знаменитые «омажи», показанные в честь крупных мастеров кино разных стран мира, в том числе Советского Союза, были очень хороши, но рекламный момент в них иногда превалировал над художественным и научным. Очень многим обязана Ланглуа и теоретику кино Андре Базену французская «новая волна». Как мы помним, свои «Украденные поцелуи» Франсуа Трюффо посвятил «Синематеке Анри Ланглуа» — учреждению и делу, а не конкретному человеку, такой аспект здесь очень важен. Однако и этого для бессмертия маловато. Что же тогда?

Анри Ланглуа был архивистом-романтиком. Он был первым, кто понял: сбор фильмов, вытаскивание из прошлого забытых имен, работа с роликом пленки, который норовит выскользнуть из рук и рассыпаться по полу, есть занятие, которому необходимо посвятить жизнь, исходя не из неких прагматических целей, например учебных или научных, и не потому, что кино является «важнейшим из искусств» и может послужить целям пропаганды, а просто потому, что они есть — старые и новые картины, заполненные или полупустые залы, наконец, зрители, готовые усесться перед белым экраном и с утра до вечера смотреть «китайские фильмы с русскими субтитрами».

Эта очень простая философия заразила целые поколения киноманов в разных странах мира и заставила признать синематеки важнейшими учреждениями культуры. Здесь первенство великого француза никто не оспаривает. Другой удивительный архивист бельгиец Жак Леду (между прочим, находившийся в очень сложных, если не сказать, враждебных отношениях с Анри) как-то сказал: «Все мы дети Ланглуа». Любой из нас может подписаться под этими словами.