Сергей Сельянов: «Я угадываю, а не просчитываю»

Тамара Сергеева. Насколько я знаю, вы едва ли не с самого детства руководили разными любительскими киностудиями. Продюсерская жилка — в самом характере?

Сергей Сельянов. Нет, почему? Да я и не был только руководителем. Сколько себя помню, занимался всем одновременно — писал сценарии, снимал. Я кино воспринимал как нечто единое и всегда понимал: чтобы сделать фильм, так называемого таланта мало, кроме некоторых способностей к режиссуре, обязательно нужно иметь хорошую команду, обязательно нужны деньги. Без них фильма не будет так же, как не будет его без пленки и без камеры. Никто за меня ничего не организует, никто мне денег не найдет, и если я хочу снимать кино, значит, должен делать все, в том числе заниматься и организационными вопросами.

Т. Сергеева. Тем не менее, несмотря на желание заниматься кинематографом, после школы вы пошли в технический вуз, а не во ВГИК.

С. Сельянов. Политехнический институт я выбрал как раз потому, что там была любительская киностудия. О ВГИКе тоже думал, но решил (и считаю, что правильно), что к нему еще не готов.

Т. Сергеева. Вы кажетесь таким уверенным в себе. Неужели были времена, когда могли комплексовать?

С. Сельянов. Ну, не знаю, просто решил, что еще не готов. Может быть, если бы я жил в Москве, то попробовал бы поступать на режиссерский, но дело происходило в Туле, мой товарищ сказал, что в политехе, оставшись без руководителя, совсем захирела киностудия. «Захирела? Хорошо, пойду туда!» Так все решилось. Причем мне с самого начала было ясно, что в институте буду заниматься именно кино. Отучился три года. На занятия почти не ходил, так как снимал фильмы, но сессии сдавал без особых проблем, а на четвертом курсе понял, что теперь учеба займет слишком много времени, потому что придется делать много курсовых, и мне уже не удастся так свободно распоряжаться собой. К тому же учиться на тройки для меня противоестественно. Тройка не оценка. Признаю только двойки или пятерки. Хотя для творческого человека нормально получать тройки за нелюбимые предметы, но я или что-то делаю хорошо, или совсем не делаю.

Т. Сергеева. Интересно, что же за фильмы вы успели снять на вашей любительской студии?

С. Сельянов. Перечислить названия? Но они вам ничего не скажут.

Т. Сергеева. Разумеется, названия не скажут ничего, но расскажите хотя бы, какие темы вас интересовали? Это было игровое кино или документальные зарисовки?

С. Сельянов. Я делал разные фильмы, от самых простеньких до интеллектуальных. Документальные, игровые. Особой популярностью у студентов пользовались комические картины. Играли в них студенты, наши друзья, знакомые актеры.

Т. Сергеева. Вы начали как автор камерных 16-мм короткометражек, проучились пять лет во ВГИКе на сценарном факультете и перед защитой дипломного сценария снова вернулись к режиссуре — по рассказу вашего однокурсника Михаила Коновальчука сняли втайне от всех фильм «День ангела». Почему не рискнули попытаться дебютировать официально, через тот же «Дебют»?

С. Сельянов. Когда поступал во ВГИК, я был провинциальным молодым человеком, во многом наивным, но к пятому курсу все уже понял про нашу лицемерную систему и окончательно решил, что не хочу работать в большом кинематографе. «Большом» — в смысле «государственном». Не хочу. Правила игры, придуманные для художников партией и правительством, меня совсем не устраивали. Поэтому и стал на свои деньги снимать подпольно «День ангела». И дальше собирался так снимать, пока КГБ не остановило бы. Изменила все перестройка.

Т. Сергеева. Но ведь многие работали вполне успешно и при этом сохраняли свое лицо.

С. Сельянов. Успешно снимали те, кто пришел в кинематограф в 60-е годы. Я прекрасно видел, что последняя волна режиссеров, уважаемых и любимых мною, пришла в кинематограф в годы оттепели. Ни одного человека более или менее заметного потом не появилось! Ни одного. Пришел в режиссуру Никита Михалков, но он к тому времени уже был состоявшимся актером, известным человеком, а все остальные — Тарковский, Параджанов, Шукшин, Климов, Алов и Наумов — это режиссеры оттепели.

Т. Сергеева. А что дал вам ВГИК?

С. Сельянов. ВГИК дал много чего, хотя, конечно, этот институт немножко безалаберный, требовательность там невысокая, если студент сделал в мастерской что-то интересное, он орел, а если ту же античную литературу читать не хочет, то ладно, ничего страшного. Но что касается меня, я учебе придавал большое значение, тем более политехнический институт научил меня ответственности, я мог быть дисциплинированным и очень хотел получить образование. Оно всегда полезно, не зависимо ни от чего. У нас, например, зарубежную философию замечательно читал Мераб Мамардашвили. Думаю, если бы все педагоги были такого уровня, то и сама страна наша, наверное, была бы другой… Но вообще, все, о чем вы спрашиваете, так давно было, в другой жизни…

Т. Сергеева. И почему бы о ней не вспомнить?

С. Сельянов. Не люблю вспоминать, ни к чему никогда не возвращаюсь и никогда не жалею о сделанном. Прошлое мне неинтересно.

Т. Сергеева. А будущее?

С. Сельянов. О будущем тоже не думаю. Хотя в России и распространено довольно забавное занятие — любят у нас поговорить, поразмышлять о будущем, о судьбе страны, о том, что может случиться с миром. Но серьезно к таким разговорам относиться нельзя.

Т. Сергеева. Совсем не задумываетесь о том, что нас ждет?

С. Сельянов. У меня есть какие-то свои представления о будущем мира, но это слишком долгий разговор. Распространяться об этом так, с ходу, не хочется.

Но могу с сожалением сказать, что у нас, в том числе и среди интеллектуалов, существуют определенные стереотипы (в некоторой степени коммунистические) — убежденность в том, что общество развивается в направлении улучшения. Это не совсем так, но люди не хотят это понимать, не хотят принимать предсказания о том, что XXI век ожидается более жестоким, чем XX. Наши люди предпочитают обманываться. Никто внутренне не готов к Апокалипсису (а он будет), хотя после 11 сентября многое в головах изменилось.Я же всегда был за то, чтобы не выдавать желаемое за действительное, что для России (вспомним ту же русскую идею) вообще характерно. Ведь в России слово — как наркотик. В ней, к большому стыду, словам верят безоговорочно.

Т. Сергеева. Сейчас, кстати, вспомнили и о Боге…

С. Сельянов. Я придерживаюсь той точки зрения, что человек религию адаптирует под себя, принимает ее в той редакции, в которой ему удобно. Религия связана с ментальностью народа. У русских праздничный, мечтательный, словесный вариант — православие. У католиков более плотский вариант христианства. А у протестантов упор делается на моменте личной ответственности. Если у католиков и православных есть определенная коллективность в общении с Богом, то протестанты разговаривают с Ним без посредников. И не случайно православие распространено на Востоке, католичество на Западе и на юге, там, где тепло, где народ такой темпераментный, а протестантизм возник у людей эмоционально сдержанных, холодноватых, причем вместе с капитализмом. Люди, придумавшие капитализм, реформировали под себя и церковь. Эта географическая детерминированность говорит о многом.

Т. Сергеева. Я согласна, что мы больше всего верим словам. Но какова в таком случае роль кинематографа?

С. Сельянов. Терпеть не могу говорить о роли кинематографа, о роли искусства. Общий разговор, абсолютно бессмысленный, и я категорически против него. Хотя «против» — глупое слово. Ничего, конечно, я не против, просто не понимаю, почему люди любят упражняться в пустопорожних рассуждениях. Считаю подобные разговоры инфантильной болтовней. Ведь все на что-то оказывает влияние. И роль кинематографа в жизни людей такая же, как роль дерева, реки, здания, какого-то отдельного человека. Все взаимосвязано, все — единое органичное целое. Ты глядишь на дерево: какую роль оно играет в твоей жизни? Это же не объяснить. Можно создать целую философию, глядя на него, а можно срубить его и сделать какую-то вещь… Цветок либо растет, либо вянет, ты можешь им любоваться, а можешь сорвать для букета. Вот и всё. Мир, хоть он и трагичен, устроен гармонично. Он такой, какой есть — живой, яркий и несправедливый. Да, надо признать: несправедливость — основа его развития. И никакой цели в нем нет, как нет и смысла. И все мечтания просветителей, все их чудовищные утопии, в которые многие до сих пор искренне верят, на самом деле бред, который правители используют для манипулирования народами. Меня ужас охватывает, когда я читаю про все эти Города Солнца. Прекраснодушие гибельно. Одно дело — общественная практика, другое — жизнь. Разумеется, должна быть какая-то социальная регламентация, нужно подчиняться законам, но сама-то жизнь в законы не вписывается! Никакие законы не отменят голод. Насилие все равно никуда не денется. Так же, как и любовь. Мир стоит на любви и на страданиях, которые совсем не нарушают его гармонию. Мы все время пытаемся создавать тонкую оболочку иллюзий, стремимся быть лучше, надеемся на что-то, но эта оболочка такая тонкая… Ты покупаешь красивую чашку, радуешься покупке, приносишь домой, одно неловкое движение — и она разбилась. Так и наши иллюзии в секунду могут быть развеяны. Это жизнь. И если уж интеллектуалы берутся оценивать что-то в жизни, они не должны быть возвышенными идиотами, полными радужных надежд. Пусть любят этот мир и страдают вместе с ним, а не уходят в иллюзии.

Т. Сергеева. Допустим, кино станет отражать неприукрашенную жизнь, но разве не может оно хоть немножко изменить мироощущение человека, сделать его лучше?

С. Сельянов. Я к мессианству отношусь отрицательно и считаю, что ставить такие задачи перед кинематографом гибельно. На человека, особенно молодого, воздействует все, что его окружает: красивый пейзаж, прочитанная книга, просмотренный фильм, драка, произошедшая на его глазах, отношения с мамой, отношения с подругой. Он, как губка, впитывает в себя всё. Эти впечатления и формируют его мироощущение. И нельзя сказать, что при этом кинематограф имеет особенное значение. Фильм — такой же объект, попавшийся на глаза, как увиденный цветок или мусорная куча. Одно впечатление из миллиона. Не больше и не меньше. Все наши киноклассики — Эйзенштейн, Пудовкин, Довженко, Вертов — занимались тем, что пытались изменить сознание человека, переустроить мир. И вот что интересно. Они создавали высокохудожественные произведения, но, вопреки намерениям, социально-воспитательная функция их фильмов сейчас уже незаметна! Фильмы существуют независимо и воздействуют совсем не так, как задумывалось.

Т. Сергеева. Но разве плохо, когда в замысле присутствует стремление раскрыть в человеке что-то хорошее? Возьмите хоть проект ОРТ «Последний герой», который наиболее отчетливо сформулировал новую систему ценностей, внедряемую в сознание масс: побеждает сильнейший, слабого оттолкни, упавшего «съешь», заработанные деньги ни с кем не дели… Честно говоря, мне страшновато смотреть подобные программы. Еще лет десять назад в аналогичном соревновании двух команд победу одержала бы более сплоченная, та, в которой люди протягивают друг другу руку помощи.

С. Сельянов. Думаю, что никто из телевизионщиков этим вопросом просто не задается. «Ноги» таких программ растут из рейтинга, то есть все диктуют деньги. Логика очень простая. Тот же «Последний герой», как известно, — один из самых успешных телевизионных продуктов в мире. Ага! Это нам подходит, давайте купим на него права. Покупают, делают свой вариант, и он тоже имеет успех. То, что у нас подобный проект работает, связано с природой человека вообще. Человек ведь все-таки животное, и для него свойственно то, о чем вы сказали, — стремление выжить, для чего можно оттолкнуть более слабого и даже убить его… Как я к этому отношусь? Мне, как и многим, тоже хочется, чтобы все было хорошо, справедливо, без войн, без насилия, в атмосфере дружбы и любви. Но я очень хорошо понимаю, что в жизни все происходит по-другому. Надежды на лучшее вовсе не отменяют существующую реальность. И не стоит закрывать глаза на то, что война — естественное состояние человека, потому что биологического в человеке гораздо больше, чем нравственного. Повторю, мир несправедлив изначально, и эта несправедливость — основа его развития, суть его гармонии.

Т. Сергеева. Давайте от глобальных проблем вернемся к повседневным. Вас на «Киношоке» назвали лучшим продюсером. Признание к чему-то обязывает? С. Сельянов. Не стоит придавать этому большого значения. Отношусь к подобным вещам с известной иронией, хотя, конечно, приятно и я благодарен организаторам фестиваля, отметившим нашу работу. Т. Сергеева. Как вам удается так стабильно работать с вашими режиссерами? У студии «СТВ» одна удача за другой, практически нет провальных фильмов, не говоря уже о том, что нет средней, «серой» продукции. С. Сельянов. Мы стараемся делать качественные фильмы, не все они кассовые. Работаем со всем спектром возможностей. Зрительское качественное кино — очень хорошо! Арт-кино — тоже хорошо! У нас есть фильмы, сделанные для кинематографистов, для экстремальных фестивалей. Они даже не доходят до широкого зрителя. И это нормально. Кстати, именно авторское кино я считаю основным направлением нашей деятельности. В нем гораздо больше того кинематографического вещества, которое нам так дорого, с которым хочется работать, «играть». И мы не Голливуд, у нас штучное производство, ручная работа. Мы делаем только то, что хочется!

Т. Сергеева. Два слова о «Брате-2». В нем довольно гротескно, я бы даже сказала, зло гротескно показаны украинцы и негры. Как же, интересно, фильм прошел на Украине, где так болезненно относятся ко всякому умалению национального достоинства?

С. Сельянов. Фильм имел хороший прокат, и отзывы были самые положительные.

Т. Сергеева. Вот чего я бы не смогла предположить!

С. Сельянов. Но я говорю о зрительских отзывах, а не о критике. Я говорю только о том, как прошел фильм. Украинцы — нормальные люди, и, поняв, что мы не ставили задачу оскорбить Украину, они просто посмеялись над тем, что увидели в картине. Это же комедия! И зритель прекрасно понимает, что это кино, игра. Но журналисты, которых я считаю просто машинами для производства определенных текстов (причем все издания, как правило, преследуют вполне определенные коммерческие цели), так уж устроены, что обращают внимание на отдельные, не всегда важные моменты, которые можно использовать в политических, идеологических играх. Вот их и интересуют вопросы типа: «Почему высмеивается украинская мафия? Почему герой так много стреляет?»

Т. Сергеева. Ну, как раз вопрос о том, почему в фильме так много убийств, мне, например, не кажется праздным…

С. Сельянов. Отвечу словами Сергея Бодрова: «Тогда не надо показывать и программу „В мире животных“. В ней постоянно одни животные убивают и едят других!»

Т. Сергеева. Кстати, о Бодрове. Интересно, чем вас так привлек его дебютный режиссерский проект «Сестры», что вы рискнули и дали ему возможность снять фильм?

С. Сельянов. Сергей человек состоявшийся, у него есть некий внутренний объем, есть свои принципы, которые я уважаю. Его успехи никогда не были случайными, он всегда работал очень точно. Я давно знал, что он хочет стать режиссером, и все равно для меня оказалось неожиданностью, когда он привез мне сценарий. Это было в июле. Я прочитал и спросил: «А когда ты хочешь снимать фильм?» Кино у нас сезонное, чуть промедлишь и уже работать не сможешь, в ноябре-то уже темно и холодно. Сережа напрягся и решительно сказал: «Сейчас!» Обычно ему не свойственна такая безапелляционность, и я понял, что он обязательно снимет хорошее кино, хотя и допускал, что могут быть какие-то профессиональные просчеты. Но тут он меня удивил — я даже предположить не мог, что это будет так грамотно, так качественно сделано. «Сестры» — высокопрофессиональный фильм, иным моим коллегам и критикам увидеть это мешает некая психологическая пелена, сам факт, что это дебют успешного мальчика. А ведь сейчас в России только максимум пять режиссеров могут так исключительно профессионально делать кино. Казалось бы, чего там особенного? А поди сделай так!

Т. Сергеева. Бодров продолжает работать с вами?

С. Сельянов. Сейчас Сергей снимается в фильме Бодрова-старшего «Медвежий поцелуй» (производство «Пандоры» при участии «СТВ»). Это такая цирковая история, действие происходит в четырех странах: в России, Швеции, Германии и Испании. Кроме того, он снялся в новом фильме Алексея Балабанова «Война».

Т. Сергеева. А как вы вообще работаете с режиссерами? Не проявляется ли у вас в отношениях с ними желание настоять на своем видении материала, вмешаться в чужой творческий процесс?

С. Сельянов. Разумеется, мы стараемся, чтобы витал дух сотрудничества. В какой-то степени это получается. Есть люди, которые считают, что они все знают, и стремятся это свое знание навязать другим. Я так не могу, конфликтные отношения не люблю и предпочитаю совместную дружескую работу.

Т. Сергеева. О цензуре в вашей студии не вспоминают?

С. Сельянов. Не путайте определения! Цензура — это идеологический институт, когда кто-то, не имеющий абсолютно никакого отношения к фильму, в жестком режиме требует каких-то изменений или даже вносит их сам. Вот это цензура. То же, что происходит с произведением в процессе совместной работы, цензурой не является.

Т. Сергеева. Есть ли для вас, как для продюсера, запретные темы?

С. Сельянов. Во-первых, фильмы делает режиссер, и я, вступая в сотрудничество с ним, примерно представляю, что он хочет. Читаю сценарий и понимаю, что увижу потом на экране. Мне должно быть интересно с этим человеком работать, это главное. А если неинтересно, то и не берусь за проект. Зачем тратить часть своей жизни и свои деньги на то, что не мое?

Т. Сергеева. Были ли проекты, от которых вы отказывались, уже начав над ними работать?

С. Сельянов. Конечно, были. Вернее, были проекты, от которых я отказывался в самом начале. Так мы расстались с Олегом Коваловым, который хотел снимать «Темную ночь». Почему? Когда мы с ним разговаривали, предполагалось одно кино, а когда он нашел главную актрису, Ларису Жаркову, и сделал пробы, стало ясно, что кино будет совершенно другое. Но я не просто отказался от проекта, а постарался найти для него другую студию, переговорил с руководством «Ленфильма», и «Ленфильм» помог Олегу довести фильм до конца. Мы передали «Ленфильму» те деньги, которые до того успели найти для производства «Темной ночи», в частности некоторые зарубежные гранты.

Т. Сергеева. Что же такого вы увидели в пробах, что решили расстаться с Олегом?

С. Сельянов. Какое это сейчас имеет значение? Важно, что я немножко не угадал на этапе переговоров. Это моя ошибка.

Т. Сергеева. Но недаром же говорят, что хозяин — барин! Неужели вы не могли как-то скорректировать работу режиссера? Тем более что вы сами сказали о со-вместной работе над проектом.

С. Сельянов. Авторский фильм делает только режиссер. Это надо понимать. Я не поддерживаю все эти разговоры о продюсерском кино, в котором режиссер является послушным исполнителем продюсерского замысла. И не буду никогда режиссеру навязывать свое видение будущего фильма. Повторю еще раз: авторский фильм делает режиссер. Продюсер может придумывать проекты и привлекать для них режиссеров только в зоне зрительского кино. А в авторском кинематографе активное вмешательство продюсера ненормально. Сами слова «авторский кинематограф», «автор» предполагают Автора, а не послушного исполнителя. Мне недавно позвонили из одной фирмы, сказали, что у них есть деньги, и спросили, не смог бы я им помочь сделать фильм, конечно, зрительский, с острым сюжетом и в то же время культовый, да еще, чтобы он был успешным на фестивалях! Но у нас продюсер сможет делать фильм только тогда, когда будут условия, база для продюсерского кинематографа. Тогда появится и какой-то инструментарий, позволяющий прогнозировать тот же зрительский успех. И продюсер сможет диктовать режиссеру, что тот должен снимать. Пока же в нашей стране таких условий нет. И сейчас задача для меня формулируется по-другому: есть конкретный замысел, который мне понравился, нужно воплотить его максимально успешно, оценить его зрительский потенциал и постараться, чтобы зрительский успех из потенциального стал реальным.

Т. Сергеева. И часто фильмы студии «СТВ» имеют хорошую прибыль?

С. Сельянов. Некоторые фильмы нашей студии, действительно, неубыточны. Но арт-фильмы вполне могут быть убыточны (хотя это не совсем хорошо).

Т. Сергеева. И что же в нынешней ситуации вы считаете главным для себя как для продюсера?

С. Сельянов. Правильный выбор проекта, режиссера и так далее. Я даже ничего не подсчитываю, просто интуитивно понимаю — смогу или не смогу работать с этим режиссером над проектом. Думаю, и в дальнейшем самым важным останется выбор: угадал ты или не угадал. Точно так же и режиссеру важно правильно выбрать актера. Если он сделал точный выбор, то уже не важно, сыграет потом этот актер чуть лучше или чуть хуже. Фильм все равно будет хороший. Если же не угадал, то, хоть умри, все равно останется некий внутренний изъян, который преодолеть невозможно.

Т. Сергеева. Ваш самый любимый проект?

С. Сельянов. Никогда не думал об этом.

Т. Сергеева. А самый трудный?

С. Сельянов. Каждый новый фильм для меня по-своему труден. Всегда все происходит как будто в первый раз. Мы боремся за помещение, за площадку, работаем на фондовом рынке, что для нас просто необходимо. Очень активно занимаемся финансовыми проблемами. Ничего не поделаешь — это мой бизнес. При этом важно ни в коем случае не подсаживаться на иглу бюджетного финансирования. Если ты ничего не умеешь, кроме того чтобы производить картины за счет бюджета, то это ненадолго. Вообще, лучшие деньги в кино те, которые получены от реализации фильмов.

Т. Сергеева. Свои фильмы прокатываете сами?

С. Сельянов. Когда как. По прокату большей части наших картин мы работаем с Раисой Фоминой («Интерсинема Арт»). Это нормально — отдавать прокат в другие руки. По ряду причин, в том числе потому, что это очень маленький оборот, приходится бороться за каждую копейку. Но в целом говорить о прокате особо не приходится. Он в России, собственно, появился недавно. Например, первый фильм «СТВ», собиравший полные залы в кинотеатре «Пушкинский», это «Особенности национальной рыбалки». «Брат» показывался изредка, да и то в маленьких залах. Правда, он успешно продавался на видео. А затем хорошо в прокате прошли наши «Брат-2» и «Сестры».

Т. Сергеева. А что касается раскрутки?

С. Сельянов. Стараемся ею тоже сами заниматься. У нас ведь нет специалистов в этой области, гораздо эффективнее получится, если сам ею займешься!

Т. Сергеева. Круг ваших профессиональных интересов необычайно широк. Стремитесь создать суперстудию?

С. Сельянов. Я работаю над фильмами не для чего-то, а просто потому, что мне это нравится, мне этим хочется заниматься.

Т. Сергеева. Сегодня хочется одно, завтра другое?

С. Сельянов. Нет, мне одновременно хочется и то, и другое, и третье. Вокруг так много интересного!

Т. Сергеева. Кроме кино это, наверное, театр, литература, да? Или что-то еще?

С. Сельянов. В моей жизни осталось в основном одно кино. Но могу и музыку послушать (освободить душу от всего), и книжку почитать. Могу и фильмы посмотреть. Хотя, конечно, скорее буду заниматься собственным проектом, чем смотреть чужое кино. Времени часто нет. И если оно вдруг появится, я лучше еще один проект запущу. Такой простой житейский выбор. В сутках ведь всего 24 часа.

Т. Сергеева. В юности вы были киноманом. Что-то из увиденного осталось с вами на всю жизнь? Кумиры не изменились?

С. Сельянов. На этот вопрос я уже не раз отвечал. Моим кумиром в юности был и остается им до сих пор Чаплин. Вообще, для меня кинематограф — это маленькая фигурка Чаплина. Оборачиваюсь назад и вижу его фигурку на черно-белом экране. В этом весь XX век. Чарли близок любому человеку. Но, что характерно, в кинематографе Чаплина мало собственно кинематографического, он статичен, очень прост. Я люблю именно кинематографические, специфические вещи в кино — интересный монтаж, изображение. У Чаплина ничего этого фактически нет. Но в его фильмах есть что-то очень для меня важное. То, чего не найти в самых эстетских картинах. В авторском кино самое главное — создание своего собственного мира. И создание образа мира. К этому больше нечего добавить!

Т. Сергеева. Сняв всего три художественных фильма — «День ангела», «Духов день», «Время печали еще не пришло», — вы заявили о себе как о режиссере ярком и странном, стоящем особняком в нашем кино. Какой образ мира вы пытались создавать в вашем кинематографе?

С. Сельянов. Я уже и не помню… Хотелось с мифами нашими поработать. Это было интересно. Наша страна — страна красивых мифов. А вообще кинематограф — это чувственное дело. Не объяснить, почему тебя заводит конкретная тема. Заводит, и всё! Высекается какая-то искра, и ты делаешь именно этот фильм, а не другой, не думая, получится у тебя или не получится. Тебе самому интересно, и это главное. Может, будет интересно и зрителю.

Т. Сергеева. Почему же вы больше не снимаете?

С. Сельянов. Потому что не хочу! Я раб своих желаний. Хочу — снимаю, хочу — не снимаю.

Т. Сергеева. Не хотите — не снимаете, это могу понять, но почему вы, успешно занимаясь раскруткой чужих картин, не пытаетесь создать вашим фильмам долгую экранную жизнь? Что-то не вспомню ваших ретроспектив.

С. Сельянов. Ну почему? По телевизору мои фильмы время от времени показывают. А ретроспективы… Кому это нужно? Можно подумать, у нас так развит кинематографический рынок! Вот когда найдется достаточное количество зрителей, готовых смотреть старые фильмы, тогда стоит говорить о ретроспективах. Раскручивать надо не старые, а новые проекты. Фильм ведь активно живет год-два, а потом его забывают или он остается востребован только на видео. Видеокассеты продаются лет пять примерно в одном и том же объеме.

Т. Сергеева. Несколько лет назад вы сказали, что кинематограф — это компенсация человеку за утраченный рай детства.

С. Сельянов. Да, в переносном смысле это так, хотя на самом деле рай и ад находятся в другом пространстве, в земной жизни у человека их быть не может. Но аллегорически детство можно назвать раем, вернее, Божественным даром, единственным безусловным даром, который при рождении получают все люди. Потом же все складывается у всех по-разному.

Т. Сергеева. И что ведет по жизни вас? Что кажется самым важным?

С. Сельянов. Хочется все-таки достичь утраченной цельности восприятия мира и самой жизни. В ней ведь нет иерархии: это, мол, самое важное, то второстепенное… В ней все важно, все ценно. Но об этом я вам уже говорил…