Джоди Фостер: вызов

"Комната страха"

Игра

Я работаю немного иначе, чем другие актрисы. И связано это с тем, что я начала сниматься будучи ребенком. А ребенку вручают сценарий и говорят: «Не старайся играть, будь самим (самой) собой». Эта режиссерская установка определила мою исполнительскую манеру, и в течение многих лет я считала актерскую профессию глупейшей на земле: когда снимаешься, можно думать о посторонних вещах, не имеющих никакого отношения к роли. Свое мнение я переменила только после «Таксиста» — благодаря Роберту Де Ниро. И, главным образом, наблюдая, как он готовит роль. Тогда-то я и поняла, что профессия актера предполагает иной уровень размышлений, иное качество работы. Нечто такое, что делает ее и волнующей, и ответственной, что сообщает актерской игре характер вызова. Тогда я стала думать, что если мне скучно в процессе работы, значит, это моя вина. Значит, я не вкладываю в роль всю свою энергию, все свои мысли. Благодаря Де Ниро я поняла, что процесс подготовки роли всегда индивидуален: сколько артистов, столько и методов. А с возрастом меняется и самоощущение актера — приходит уверенность в себе. Хорошо узнав себя, настроив правильно свой профессиональный аппарат, я теперь не могу концентрироваться весь съемочный день на игре, на своей героине, иначе от усталости я потеряю сознание. На площадке мне очень важно отвлечься, позабавиться, не думать о том, что я буду делать во время очередного дубля, и включиться только тогда, когда прозвучит команда «мотор!». Что, впрочем, не означает, что предварительно я не работаю над ролью.

Хорошая роль

Симона Синьоре говорила: «Не вы влезаете в шкуру героя, это он влезает в вашу». Я совершенно с ней согласна. Есть роли, которые я не могу играть. Я завишу от своих физических данных: я невелика ростом, у меня очень англосаксонская внешность, мне присуща некоторая хрупкость — со всем этим приходится считаться. Когда актер решает, будет ли он сниматься в фильме, он должен оценивать свои возможности и знать их пределы. Ибо существуют роли, которые просто не сумеешь сыграть ни физически, ни эмоционально, ни духовно. Или для которых ты никак не подходишь. Двадцати минут и даже двадцати дней съемок недостаточно, чтобы стереть двадцать пять лет прожитой тобой жизни или полностью изменить лицо, психофизическую сущность. Приходя на съемку, актер приносит с собой свое прошлое, свой характер, свой имидж.

"Таксист"

Что касается меня, то знаю точно: я не могу играть слабую женщину.

Не знаю почему, но это так. Я могу играть глупую, уязвимую, но только не слабую. Во мне есть сила, которая всегда берет верх, иначе героиня, которую я играю, будет выглядеть фальшиво. Когда-то давно я очень хотела сняться в картине Нормана Джуисона «Агнец Господен». Но студия не хотела утверждать меня на роль. Я же все испробовала, чтобы ее получить. Встречалась с режиссером, продюсерами. Тщетно. Много позднее я поняла: это большая удача, что меня не взяли — пришлось бы играть молодую монашку, которая ждет ребенка и искренне верит, что зачала от Всевышнего, что она новая Мария… Если бы я получила эту роль, мне бы не удалось убедить зрителя в искренности героини, в ее простодушной, не допускающей сомнений вере. Выходя из зала, публика посмеивалась бы: «Как это она может верить, что зачала от Бога. Вот дура!» Тогда как игра актрисы Мэг Тилли не вызывала никаких вопросов.

Похожая история произошла с картиной «Комната страха». Главную роль должна была играть Николь Кидман, но она поранила ногу и не смогла сниматься. Дэвид Финчер предложил сниматься мне. В сценарии было мало материала, дающего ясное представление о характере героини, но достаточно, чтобы переписать роль в расчете на меня. То, что может сделать Николь, я не могу. Она молодая, красивая, высокая. В сценарии героиня — это женщина с замашками манекенщицы, мать девочки, которую она родила в совсем нежном возрасте — лет в девятнадцать — от мужчины много ее старше и очень богатого. Это придавало характеру определенную краску. Со мной все должно было выглядеть иначе. В сценарий были внесены изменения, и появился образ решительной женщины, которая после развода решает вернуться в Нью-Йорк, чтобы начать все сначала, то есть снова поступить учиться, после того как все бросила двадцать лет назад. Отношения моей героини с дочерью приобрели иной характер. Эта девочка-подросток, несостоявшийся мальчик, которой наплевать на свой внешний вид, куда ближе мне: у героини Николь ребенок должен быть совсем другим. Отношения матери и дочери стали более сложными, чем поначалу были задуманы, они превратились в противостояние двух разных натур. Это не делает фильм лучше, но придает ему иной запах, связывает с подлинной реальностью. Все это я говорю к тому, что выбор актера или его согласие на определенную роль может всерьез повлиять на содержание фильма. Даже изменить его.

Подготовка

Когда я читаю сценарий, я не знаю, в какой мере мой персонаж отвечает моему характеру или моему опыту, но мне удается его вычленить, оценить весь сюжет, испытать удовольствие или скуку, как бывает с любым зрителем. Это напоминает состояние дирижера, который, читая партитуру, слышит отдельно звуки ударных, скрипок или рояля. Знакомясь со сценариями фильмов, в которых я позже снималась, я испытывала волнение, — некоторые эпизоды даже заставляли меня плакать. Когда так случалось, я понимала, что сценарий написан для меня.

Вся работа над образом происходит у меня до съемок. Читая сценарий, я записываю вопросы, которые приходят мне на ум — любые, порой самые глупые. Я ищу логику в мельчайших деталях поведения своей героини. Скажем, когда она произносит: «Я опоздаю», мне надо знать причины этого опоздания. Мне важно знать, как эта женщина одевается. Как она держится. Горбится ли? Жарко ли ей? Холодно? Весела она или, наоборот, печальна? Что она пытается скрыть от окружающих? Все эти простые, конкретные, острые, очень схематичные вопросы я задаю режиссеру. Они носят скорее технический, чем психологический характер. Ведь мне самой, а не ему придется строить образ моей героини. Я постараюсь потом на съемке ничего не спрашивать, только — где встать, чтоб оператору было удобно. Вот почему я чувствую себя несчастной, если объяснения режиссера туманны. Так, на картине «Соммерсби» зритель недоумевал, были ли герои женаты. Когда начались съемки, финал еще не был написан, а предварительные варианты все время менялись. Я каждый день посылала режиссеру и продюсерам свои записки: «Надо непременно это решить, ибо я не могу играть, не зная, чем все кончится». В процессе работы мне много раз пришлось перестраиваться — в зависимости от предполагаемого финала.

То же в работе с текстом. Я всегда предпочитаю изложить свои сомнения и вопросы до съемок («Возможно, моя героиня может это почувствовать, но не может это так выразить»), чтобы не терять зря силы на площадке.

Надо признать, что к разным ролям готовишься по-разному. Скажем, к фильму «Нелл» Майкла Эптеда, рассказывающему историю дикарки, я готовилась долго. Вероятно, больше, чем к любому другому. Надо было придумать своеобразный язык и совершенно необычную манеру поведения. Я искала «хореографию» героини. В какой-то момент поняв, кто она, я растерялась: не была уверена, что поступила верно, согласившись сниматься. Несколько дней я была в панике, но в одно прекрасное утро роль предстала передо мной как совершенно ясная, понятная и интересная. История героини глубоко меня взволновала, я ощутила ее связь со мной: я тоже пыталась для себя решить, как следует реагировать, когда ощущаешь страшное одиночество. Лгать самой себе или притворяться? Словом, у меня больше не было вопросов, период подготовки к роли закончился. Оставалось начать действовать, играть. Подчас, действительно, когда завершается период сомнений, когда стараешься перевоплотиться в человека, совершенно непохожего на тебя, достаточно поискать понятные тебе ощущения, близкие чувства. И тогда восклицаешь: «Эврика! Ключ к роли найден!»

Работа артиста может быть и невидимой, она идет на подсознательном уровне, идет постоянно, и это иногда кончается тем, что меняется его повседневная жизнь, отношения с людьми. Когда я начинаю готовить роль, я становлюсь очень дисциплинированной и придаю большое значение своей физической форме: занимаюсь спортивной ходьбой, гимнастикой, много бегаю. Это важно, ибо хорошее состояние, бодрость, свежесть помогают обрести уверенность, не бояться столкнуться во время съемок с чем-то опасным, непреодолимым. Чувствуешь себя сильной, готовой взойти на Эверест.

"Нелл"

В ходе создания образа для меня имеют значение все этапы. В частности, этап подбора костюма, прически, грима. Я не барахольщица. Всегда знаю, как должнаодеваться моя героиня, но предпочитаю выслушать мнение художника по костюмам. Потом вместе с режиссером мы производим отбор и после двух-трех совещаний останавливаемся на чем-то, после чего я больше к этому вопросу не возвращаюсь. Возможно, это признак какого-то невроза, но если и существует нечто, к чему я не желаю возвращаться во время съемок, так это именно костюм, грим и прическа. Если что-либо не в порядке, пусть этим занимаются костюмер, гример, парикмахер и режиссер, только не я. Не понимаю актеров и актрис, которые перед съемкой смотрятся в зеркало. Я так не могу. Мое лицо — последнее, что я хотела бы увидеть перед дублем. А если бы это произошло, я бы занервничала, стала думать о себе, Джоди, а не о моей героине.

Потребность в ритуалах

У всех есть свои мелкие мании, свои личные ритуалы. Даже будучи рационалистом, ты все равно испытываешь некую, вне логики существующую потребность успокаивать себя самыми разными, порой весьма нелепыми способами. Это похоже на суеверие. Я, например, во время съемок уже в течение пятнадцати лет ношу одну и ту же водолазку и одни и те же кроссовки. Я их вынимаю из шкафа только на время съемок.

И каждый вечер, ложась спать, тщательно раскладываю все вещи, как если бы утром собиралась идти в школу. Хотя в обычной жизни такого со мной не бывает. Случается, что я ношу сувенир с прежнего фильма: какую-то одежду, аксессуар или предмет, который мне дали на съемочной площадке или подарили на счастье, когда я снималась.

На службе у режиссера

Мне кажется, что задача актера — служить режиссеру. Фильм — это праздник по случаю дня рождения режиссера. Он, именинник, приглашает — выбирает — гостей и заказывает музыку, он решает, наденем ли мы, приглашенные, шляпки или нам можно будет прийти в джинсах. Это он решает судьбу картины. Стало быть, если ты актер, надо быть уверенным, что сделал правильный выбор — пошел к «своему» хозяину и хочешь рассказать ту же историю, что и он. В противном случае работа будет загублена. Даже если режиссер имеет свое мнение обо всем, он не может заменить оператора, написать музыку, сыграть вместо актеров. Это значит, что от всех нас зависит, сумеет ли режиссер придать своей картине нужные краски, нужный смысл. Тот факт, что я сама стала режиссером, внушает мне еще большее уважение к режиссерскому труду, точнее, к его, создателя фильма, праву видеть вещи по-своему. Сегодня я не говорю себе: «Я расскажу свою историю», ибо знаю, что речь идет о его, режиссера, истории. Мне долго было трудно справиться с этой необходимостью рассказывать чужие истории. Теперь, имея возможность снимать свои собственные фильмы, я не испытываю прежней напряженности в отношениях с режиссером.

Отныне я не только всецело служу режиссеру, но и учусь у него множеству вещей. Мне нравилось работать с Джонатаном Демме над «Молчанием ягнят». Этот милый смешливый человек научил меня тому, что можно снять драматичный, исполненный напряжения фильм в легкой, даже веселой обстановке.

Помнится, когда я пришла на съемочную площадку «Ягнят», я подумала: «Что тут происходит?» Вся группа была в гавайских рубашках, все постоянно шутили. Через несколько недель я поняла, что для максимальной отдачи важно, чтобы люди во время работы испытывали счастье. Работа с Дэвидом Финчером приносила удовольствие иного рода. Это были настоящие уроки кино, уроки режиссуры. Я постоянно задавала ему вопросы: «Почему ты берешь этот объектив? Как ты это смонтируешь?» Сегодня я мечтаю снова поработать со Скорсезе. У меня остались прекрасные воспоминания о двух его фильмах, в которых я снималась («Алиса тут больше не живет» и «Таксист»). Работа с ним дает такое вдохновение, общение так обогащает… Всякий раз, когда я узнаю, что он собирается снимать новую картину, я бросаюсь к нему, сажусь рядом и шепчу: «Я свободна!» Но тщетно.

Я жду от режиссера, чтобы он указал мне направление, по которому намерен идти. Но я также жду, что он будет прислушиваться к актерам и сумеет наилучшим образом использовать их специфику, понимая, что кто-то нуждается в разогреве и будет хорош после многих дублей, а кто-то хорош уже в первом.

"Молчание ягнят"

Отсутствие доверия со стороны режиссера может меня расхолодить. У меня опускаются руки. Однажды я снималась в фильме, о котором вспоминаю с дрожью. Режиссер все время орал на меня. Даже в момент съемки, когда я была в кадре! Он обзывал меня всякими словами. А так как я не из тех, кто пускает слезу, то держалась стоически. Я словно заледенела и спустя две-три недели совсем не могла играть. Я очень плохо сыграла в этом фильме, просто провалила роль. Так что режиссер добился обратного результата. Его имя не назову. Это было давно.

Съемки

По правде говоря, я работаю скорее как ребенок, чем как взрослая актриса. Поэтому мне страшно нравилось сниматься с Мелом Гибсоном в «Маверике». Он из тех партнеров, с которыми я была абсолютно счастлива. Быть может, потому что он работает, как я. Вместе мы не обсуждаем ни характеры героев, ни сцену, которую надо играть. Мы несем чепуху до того самого момента, когда слышим команду «мотор!».

Кристин Стюарт, играющая дочь в «Комнате страха», работает таким же образом. Если то, что нам говорят перед съемкой, важно, мы используем это в игре, если нет — выбрасываем на ветер. Нам прекрасно известно, что можно сосредоточиться на двух-трех элементах, а не на двадцати пяти! Что сближает Кристин, Мела и меня, так это то, что мы не принимаем себя всерьез. Я очень ответственно подхожу к своей игре. Я, как лучник, который перед выстрелом должен учитывать направление ветра, достоинства тетивы и стрелы: в голове полно всякой всячины, но даже в момент самого большого эмоционального напряжения актер не должен забывать о технических параметрах — о свете, маркировке на полу, партнерах, движении камеры. Многие актеры ненавидят камеру и сходят с ума от необходимости выполнять все технические предписания. Я — наоборот. Чем больше меня к чему-то принуждают, тем я счастливее. Во-первых, потому что это те решения, которые принимать не мне самой. Во-вторых, несвобода лишь обостряет мое понимание задачи.

"Соммерсби"

Но бывает, что технических требований столько, что голова идет кругом. Оператор требует, чтобы актеры находились в освещенном пространстве, звукоинженер просит не перекрывать реплики партнера, ассистент оператора — не выходить за маркировку… К концу смены все это выматывает. Я уже говорила, что требую от режиссера точных указаний и знания дела. Скажем, предпочитаю услышать: «Повернись спиной на этой реплике», а не: «Твоя героиня поворачивается тут спиной, потому что не может прямо смотреть на этого человека». Ведь все это должна проделать я сама, а не он. Мне куда интереснее узнать, как он собирается раскадровать эту сцену, каким объективом воспользоваться, как намерен смонтировать снятые планы. Я не всегда хожу смотреть материал. Лишь в первые дни, чтобы проверить освещение, понять, правильно ли я выбрала манеру говорить. Потом у меня нет ни желания, ни потребности снова увидеть то, что я уже видела. Есть актеры, которым лучше не смотреть отснятый материал. Ибо тогда они замечают вещи, которые обычно делают бессознательно. Я знала актрису, которая, увидев материал, убедилась, что у нее маленькие глаза. Потом она только и делала, что таращилась. Тогда как именно эти маленькие глазки были самым красивым, что было в ее лице. Они придавали ей вечно смеющийся вид. Нельзя впускать в игру честолюбие. Надо, конечно, оценивать себя со стороны, но только без подобной самовлюбленности.

Актерские достижения

У многих актеров, которыми я восхищаюсь, иной подход к профессии, чем у меня. Рядом с ними у меня подчас появляются комплексы. Например, рядом с Шоном Пенном. Он больше чем актер. Он весь погружен в работу, он горит внутренним огнем. Стиль его вдохновенной игры отличается особым блеском. Он способен на великолепные импровизации. Я же на это никогда не была способна. Когда работает камера, я не умею найти точные, правильные, интересные фразы, жесты, детали поведения… Я никогда не работаю с режиссерами, которые любят импровизировать. Я не хочу их разочаровать!

Быть может, мой главный актерский козырь — то, что я умею чувствовать и думать одновременно. Когда я играю, то всегда осознаю интеллектуальную, физическую, техническую сторону действия, но умею ощутить и выразить чувства. Я знаю актеров, которым трудно сочетать то и другое. Мои лучшие актерские достижения, как мне кажется, связаны с «Нелл» и «Молчанием ягнят». В других фильмах тоже есть несколько сцен, которые я ценю благодаря мне одной известным деталям. В некоторых картинах мой актерский «вызов» носит скорее физический или технический характер. Во всяком случае для меня. В «Комнате страха» я не боялась выразить некоторые эмоции, но я была тогда беременна, и необходимость все время держаться прямо — чтобы зритель ничего не заметил — была поистине вызовом. Это чудо, что я справилась…

Джоди Фостер

Фильмы, в которых я чувствовала себя наиболее остраненно, — «Нелл» и «Обвиняемые». Последний был и самым трудным. Во-первых, в нем речь шла об изнасиловании. Для женщин, особенно молодых, это трудная тема, о ней очень тяжело говорить. Во-вторых, к подобной роли чрезвычайно сложно подготовиться. В то время мне было двадцать пять лет, и я сама не знала, почему согласилась сниматься. Я прочитала книгу до съемок, а это для меня является симптомом страха, волнения. Я не была подготовлена к тому, что мне предстояло пережить эмоционально. Кстати, я закончила фильм с ощущением, что снялась в своей худшей — искусственной, вымученной — роли. Тогда я в который раз подумала бросить кино и вернуться в университет. Впечатление, которое произвел фильм «Обвиняемые» на зрителя с самого начала проката, меня смутило. И тогда я поняла, что работа была проделана где-то в глубине. И если я считала, что переигрываю, то лишь потому, что сам характер героини был построен на крайностях. Это был образ страстной женщины, которая с трудом выражает свои эмоции и которой приходится заставлять себя о них говорить. У неебыли не очень понятные мне — во время съемок — реакции, ибо сама я вела бы себя иначе. Передавая ее состояние, я думала, что на экране все будет выглядеть фальшиво. В кинотеатре же я убедилась, что зрители этого не почувствовали. Они считали, что все мои сцены органично вписываются в сюжет, правдиво раскрывающий сложную личность страдающей женщины.

Есть фильмы, которые помогают мне понять себя. «Нелл», например. Эмоции моей героини легко выплескиваются наружу, игнорируя барьеры, которые общество, жизнь, инстинкт предлагают для самозащиты. Этот образ внушал мне страх, ибо он очень далек от моего. Но я поняла, что способна передать подобные чувства.

Быть или не быть актрисой

Когда я была молода, мне не очень хотелось выкладываться в своих ролях. Я не была уверена, что хочу стать актрисой, не знала, почему занимаюсь этим делом. Меня оно даже смущало. Я всегда была застенчива, не умела рассказывать анекдоты, смешить людей. Зато мне нравится смешаться с толпой, наблюдать за другими. Нравится играть, но я никогда не раскрываю до конца свой внутренний мир. Я из тех, кто любит принимать решения, размышлять о построении фильма и о том, как его снять, как руководить людьми. Поэтому мне куда ближе профессия режиссера. Самое неприятное в актерской профессии — необходимость позировать фотографам. Я считаю, что давать интервью — обязанность актера и составляющая часть профессии, а вот иметь дело с фотографом для меня тяжелая работа. Во время сеанса я ни о чем не думаю — только о покупках. Составляю в голове список того, что надо купить, — морковь, огурцы, молоко. Я нахожу съемки у фотографа скучным, искусственным и совершенно ненужным занятием. Все, что я терпеть не могу, связано с внешним миром, с видимостью. Промоушн в чистом виде — нечто иное. Львиная доля наших профессиональных забот определяется одной задачей: продать товар. Вот и приходится рассказывать о фильме, чтобы у людей появилось желание его увидеть. Даже если уже невыносимо отвечать во всех странах мира на одни и те же вопросы. Я не виню журналистов за то, что им приходится втягивать нас, артистов, в подобный марафон. Напротив, считаю, что должна наладить с ними контакт, проявить в ходе разговора хоть малую толику непосредственности. Иные актеры придают своей профессии почти мистический характер. А для меня это работа и ремесло, психологически изматывающий труд. Актер постоянно должен черпать вдохновение в собственных эмоциях, в личном опыте, в интимных переживаниях. Есть люди, которых это делает слабыми, особенно если они и так обладают излишне эмоциональной, пылкой, чересчур самовлюбленной, даже истерической натурой. Не случайно в среде актеров столько трагедий. Особой опасности подвержены те, кто испытывает безумную потребность быть любимым, абсолютно уверенным в себе. Им постоянно кажется, что они не получают в достатке знаки сердечного расположения. Меня, вероятно, защищает то обстоятельство, что я не обладаю подлинной природой актрисы. Наверное, это спасло мне жизнь. Когда я покидаю съемочную площадку и снимаю грим, я сажусь в машину и больше не ощущаю себя актрисой.

Джоди Фостер

Не следует забывать, насколько опасен мир кино — мир, в котором теряешь ощущение реальности. Это действительно опасно. Не случайно у Мела Гибсона семеро детей! Когда вокруг тебя семь малышей, трудно изображать из себя героя Мела Гибсона, звезду Мела Гибсона. Лично мне рождение детей помогло изменить собственное поведение и даже избавиться от профессиональных амбиций, хотя особыми амбициями я никогда и не отличалась. Сегодня я предпочитаю сняться в картине, которая принесет мне радость, либо не сниматься вообще. Ни один фильм не стоит того, чтобы жертвовать своим счастьем. Благодаря детям повседневная жизнь становится главной. Они принимают вас за того, кто вы есть, а не за того, кем вы себя представляете. У меня нет оснований жаловаться. Мне не пришлось бороться со своим имиджем. На 75 процентов имидж, который приписывают мне люди, соответствует действительности. Но есть 25 процентов, о которых зрители и не догадываются. Иные думают, что я очень серьезный человек, что целыми днями размышляю на глобальные темы. Это объясняется тем, что меня спрашивают о серьезных вещах, а не задают легкомысленные вопросы: что, например, я люблю носить, каким тоном пользуюсь для макияжа, какие танцы люблю и вообще люблю ли танцевать… Я не жалею об этом, но часть моего «я» так и остается неизвестной.

Ответственность

Мне становится не по себе, когда слышу, что актеры говорят о своей профессии как о даре, ради которого они готовы на любые жертвы. Мы не хирурги, не психиатры. Правда, нельзя отрицать, что мы оказываем реальное воздействие на зрителей. Я придаю огромное значение сюжету фильма: он должен побуждать людей стать лучше. Это не значит, что все картины должны содержать некое послание и рассказывать об Иисусе или о гражданских правах и свободах. Фильм достигает цели, когда помогает зрителю что-то глубже понять, разобраться в себе, измениться в лучшую сторону. Вот, например, «Прирожденные убийцы» — во всех отношениях профессиональный, превосходный фильм, но чему он служит? Если мне и хотелось бы сыграть, скажем, Лени Рифеншталь, то исключительно потому, что в этой роли можно поднять важные нравственные проблемы. Сыграть ее — значит, понять очень многое в природе человека, предложить зрителю серьезную моральную притчу.

Интервью вел и записал Жан-Пьер Лавуанья

Studio, 2002, № 177, Avril

Перевод с французского А. Брагинского