В ожидании ООН. «Ничья земля», режиссер Данис Танович

«Ничья земля» (No Man’s Land)

Автор сценария и режиссер Данис Танович Оператор Вальтер ван ден Энде Художник Душко Милавеч Композитор Данис Танович В ролях: Бранко Джурич, Рене Битораджач, Георгес Сиатудис, Серж-Анри Ваке, Саша Кремер, Ален Элой и другие Counihan Villiers Productions, Eurimages, Fabrica, Le Fond Slovиne du Cinйma Босния — Герцеговина — Словения — Италия - Франция — Великобритания — Бельгия 2001

Читая нашу и западную критику о фильме Даниса Тановича «Ничья земля», не можешь отделаться от впечатления, что речь идет о двух разных картинах. Одна — насквозь конъюнктурная, кинематографически маловыразительная, драматургически недоразвитая, дурнопафосная агитка-однодневка. Другая — нездешней художественной силы гуманистическое послание и вообще «исключительный кинодебют, искусным образом соединяющий комический абсурдизм со страстью борьбы за правое дело» (цитата из лос-анджелесского критика Кеннета Турана, члена жюри прошедшего Берлинале, короновавшего «Кровавое воскресенье» — еще один благородный политический фильм, вызвавший почти повальную ненависть в российской киножурналистской среде). Истина, вероятно, находится где-то посередине. Не там, где какая-нибудь Мэрайя Керри в роли себя, любимой, прикидывается дочерью афро-американской певицы. Но и не там, где ксенофобия и трамвайное хамство считаются предпочтительнее заповедей политкорректности. Картины — лауреаты «Оскара» обречены у нас на снисходительно-кислый прием при любой погоде. Стоило Американской киноакадемии в этом году поощрить чернокожих Дэнзела Вашингтона и Халли Берри, как с этой стороны океана раздался неистовый зубовный скрежет и оглушительные стенания на предмет пагубности политкорректности для киноискусства. (Последние, по моим наблюдениям, с особой пронзительностью издавали люди, не видевшие ни «Бал монстров», ни «Тренировочный день» и потому не способные оценить вполне выдающееся качество актерских работ черных актеров.) Стоило «Оскар» за лучший иноязычный фильм отдать первому в истории человечества «боснийскому» фильму (по факту он франко-итало-англо-словенско-бельгийский), да к тому же еще со злободневным политическим кукишем, гордо выставленным из кармана на всеобщее обозрение, как последовали понимающие ухмылки: а мы, дескать, ничего другого и не ожидали.

Между тем ожидали. С поистине детской наивностью, даже после раздачи «Золотых глобусов», ожидали, что «Оскара» увезет к себе на Монмартр всеобщая любимица «Амели». Однако фестивально-призовая судьба девушки за пределами Франции не сложилась: дальше Карловых Вар ее не пустили, из Канна отсеяли. Все международные награды, на которые мог рассчитывать созревший для них Жене, ушли на «Ничью землю», к незрелому дебютанту Тановичу, который о них знать не знал и думать не думал. «Амели» пришлось удовлетвориться деньгами: этот безукоризненный коммерческий проект и любопытен-то разве что тем рецептом, по которому проворному Жене удалось приготовить пришедшийся всем по вкусу мелодраматический сироп из гремучей смеси своих болезненных фантазий и наваждений.

Ловкостью рук американских киноакадемиков, действительно, не возьмешь. Тамошние критики могут путать боснийцев с хорватами, но за актуальность, политизированность, открытый гражданский пафос шпицрутены в ход не пустят. Кроме того, им очень хорошо известно, что в обязанности «подлинного искусства» непременно входит раскрытие глаз редких его потребителей на вещи, недоступные им в каждодневной житейской практике. Монмартр — место затасканное и туристическое, оказаться там ничего не стоит. То ли дело вонючая траншея на сербско-боснийском фронте, где происходит действие «Ничьей земли»… Лента Тановича — произведение отчетливо театральное («Сюжет кажется искусственным только до тех пор, пока не осознаешь, что подобные вещи и вправду случаются в суматохе военных действий», — пишет о картине критик Роджер Иберт). Лучший сценарий, по мнению каннского жюри 2001 года, без особых переделок можно превратить в пьесу, достойную трагического пера самого Бартона Финка, каковую и исполнять потом на лучших бродвейских площадках. В спектакле будет три акта. Для будущих продюсеров прилагаю либретто.

Действие первое

Происходит в густом молочном тумане. Компанию вышедших из ниоткуда небритых боснийских мужчин возглавляет обрюзгший сталкер с вечно удивленным лицом — с таким «даже кофе небезопасно пить», не то что на передовую соваться. Туман рассеется, обнаружив, что проводник вывел бойцов аккурат на вражеские позиции, за что и будет немедленно вознагражден пулей в свой медный лоб. В результате залпа орудий двое из солдат окажутся в окопе на нейтральной полосе. Один из них, Чики, ранен, другой, Чера, контужен и без сознания. Сербы отправляют в окоп на разведку своих людей — немолодого и умудренного опытом служивого с тщательно скрываемой наклонностью к педерастии и не догадывающегося об оной новобранца Нино. Успев подложить под задницу Черы прыгающую мину, служивый в результате перестрелки отходит в мир иной, предоставляя зрителям возможность сосредоточиться на сложных взаимоотношениях представителей двух враждующих сторон.

Действие второе

Происходит в декорации окопа на «ничьей земле». Нино и Чики — в общем и целом совсем не плохие люди, но абсурдизм войны делает невыносимым их пребывание вместе. Автомат переходит из сербских рук в боснийские, и в зависимости оттого, у кого оружие, меняется и ответ на животрепещущий вопрос: «Так кто же все-таки начал эту войну?» Дискуссия разгорается, и сильно раненные герои, позабыв о своих увечьях, предаются диспутам, временами переходя на зонги и пляски. Разборки сменяются приступами кратковременного дружелюбия. Выясняется, что враги на гражданке трахали одну и ту же девушку.

Действие третье

Оборачивается чистым водевилем и отмечено быстрой сменой картин: из корпункта назад в траншею, оттуда — в офисы представителей ООН и опять назад, в залитый кровью и мочой окоп. Журналистам, понятно, нужно во что бы то ни стало запечатлеть, как из-под несчастного Черы извлекают мину, а еще лучше, как она под ним взрывается. Средь «миротворцев» же согласья нет: бравый французский сержант, осатаневший от безделья, рвется вызволять застрявших на «ничьей земле» врагов-братьев, английский же полковник с опереточной фамилией Софт верен стратегии невмешательства, то бишь полнейшей расслабухи и ничегонеделания (концертный номер с секретаршей на подтанцовках прилагается). И пока вокруг вершится весь этот балаган, на мине, боясь пошевелиться, лежит всеми брошенный человек и, остекленелым взглядом уставясь в разверстые небеса, сильно хочет по-большому. Спасения нет: «разминировать» устройство можно, лишь взорвав все в радиусе пятидесяти метров. Облегчения тоже не будет…

«Пессимист — тот, кто думает, что хуже быть не может. Оптимист — тот, кто считает, что еще как может!» — говорит один из героев фильма. Данис Танович, конечно же, оптимист. А в Голливуде оптимистов любят. Может быть, именно в этом секрет успеха «Ничьей земли» в Америке, где ей вряд ли светило бы что-нибудь, если бы не события 11 сентября. Внезапно оказалось, что не только боснийцы лежат на сербской мине, русские — на чеченской, англичане — на ирландской и т.д. Локальный военный анекдот, рассказанный Тановичем, таким образом вырос в сознании американского интеллектуала до притчи вселенского масштаба. Ступор же отечественного сознания ни анекдотами, ни притчами не пробить. Наслушались мы и того и другого. Поначалу тоже пробовавший рассказывать абсурдистские притчи Алексей Балабанов, к примеру, пытается сейчас расшевелить население видом отрезанных голов. Получается, правда, не очень.

Что касается политкорректности, то ее Танович выдерживает как раз не до конца. Хотя в своих интервью молодой режиссер предстает личностью гораздо более непримиримой — открыто рассуждает о «сербском фашизме» и даже поминает дурным словом русских, «свирепствующих в Чечне». В фильме же как будто поначалу стремится приличия соблюсти: и изрытый оспинами босниец Чики (Бранко Джурич), и доброжелательный серб Нино (Рене Битораджач) предстают персонажами равно положительными, равно отрицательными. Серб симпатичен даже чуть больше: всем руку при знакомстве подает, только никто ему ее не пожимает — ни свои, ни чужие. Босниец же в майке с логотипом «Роллинг Стоунз» (Танович испросил разрешение на его использование у самого Мика Джаггера, тот прислал ему полное комплиментов письмо и обещал посетить премьеру, но, впрочем, обманул) — существо анархическое и бесконтрольное, грубиян, задира, выскочка. И, несмотря на утверждение Тановича, что боснийцы остались «цивилизованными людьми, способными попробовать понять мотивации своих агрессоров», впечатление цивилизованного человека решительно не производит. Но всё ставят на свои места документальные кадры с Радованом Караджичем, угрожающим Боснии геноцидом, и финальная дуэль Чики и Нино, когда и без того не проработанные их характеры оборачиваются чистой воды функциями, и именно серб стреляет в боснийца первым, после чего и сам гибнет от «миротворческой» пули. Данис Танович написал сценарий и снял фильм о том, что лучше всего знал. А лучше всего он знал войну, поскольку несколько лет снимал видеохронику в самом ее пекле. Но не кровавый разрыв в семье некогда братских народов подтолкнул его на художественное высказывание. Гнев, ставший источником и мотором его творчества, направлен вовне, на Организацию Объединенных Наций, усердно маскирующую бездействие своих представителей бесконечными апелляциями к Генеральной Ассамблее и раздачей крох гуманитарной помощи. «У меня часто возникало ощущение, что конфликт, переживаемый боснийцами, нашел свое определение в прекрасном названии одной из пьес Сэмюэла Беккета — „В ожидании Годо“, — говорит автор фильма в одном из интервью. — Потому что мы действительно ждали Годо. Мы не переставали ждать его во время всей войны. Мы ждали, что кто-то придет и спасет нас». Свою иждивенческую по сути позицию Танович и выразил в форме черного анекдота, героями которого стали братья-враги, антигероями — наблюдатели, блюдущие свою нейтральность.

«Всякая угнетенная нация имеет ум, склонный к осмеянию, сатире, к карикатуре: она мстит за свое бездействие и унижение сарказмами», — писал проницательный маркиз де Кюстин. Неугнетенные нации приняли сарказмы боснийского дебютанта близко к сердцу. Англичане и французы, чья позиция по отношению к Боснии является главным поводом для его издевок, вложили деньги в свое осмеяние. Американцы отплатили боснийцу гуманитарным «Оскаром».