«Что можно сделать с телом». Мастер-класс французской художницы Орлан

Орлан

В рамках V Московского международного Месяца фотографии, организованного Московским Домом фотографии, была показана серия «Самогибридизация» известной французской художницы Орлан. Тогда же был проведен и мастер-класс, Орлан предварила его элегантной шуткой: «Сразу хочу сделать небольшое техническое сообщение. В Москве я не смогла купить особые батарейки, которые монтируются в специальное техническое устройство, находящееся в моем мозгу, — оно позволяет мне говорить на всех языках. Поэтому сегодня мне придется говорить по-французски».

Поскольку Орлан показывала и комментировала слайды своих работ разных лет, публикуемый материал носит фрагментарный характер. В него включены также и ответы на вопросы, которые были заданы художнице после мастер-класса.

Стоит заметить, что довольно шокирующий опыт, которым делилась художница, удивительным образом подтверждает наблюдение Сергея Хоружего об устойчивой тенденции современного сознания к волевому, форсированному достижению антропологической границы. В частности, он упоминал, что «…среди ареалов последней в центре внимания и активности — ареалы онтической Границы, сферы безумия и виртуальности, равно как множащиеся виды гибридных практик» («ИК», 2001, № 8).

Я начну с фотографий, которые навеяны африканскими и доколумбовыми американскими цивилизациями. Все цивилизации использовали тело в качестве изобразительного материала. И не только само по себе тело, но и его элементы, внешние и внутренние. В частности, череп: к его деформации прибегали как в африканских и американских племенах, так и во Франции во времена Каролингов. Ребенку, пока у него не зарос родничок, делают особую повязку вокруг головы, фиксируя ее противовесами. И эта повязка сохраняется до тех пор, пока не зарастает родничок, то есть пока кости черепа относительно мягкие. Мои фотографии из Музея современного искусства в Париже показывают, какое большое значение в некоторых цивилизациях придается деформации лица, тела. Так, в некоторых племенах у детей специально формировалось косоглазие. Ребенку подвешивали на переносице специальный шарик, чтобы взгляд был зафиксирован в определенной точке. Кроме того, определенным образом подпиливались зубы, их инкрустировали драго- ценными камнями. Работая с образами доколумбовых цивилизаций, я обращалась к маскам или рисункам, которые донесли до нас опыт древних племен. Что касается Африки, то кроме масок и рисунков большим подспорьем были исторические фотографии. И этнографические, и фотографии масок как бы вписывались с помощью компьютерных технологий в снимки моего лица, воспроизводящего стандарт красоты нашего времени. Впрочем, две небольшие шишечки на лбу1 этому современному стандарту противоречат. Я всегда пыталась использовать свое лицо и тело как материал, с помощью которого изучаю традиции другого времени, других цивилизаций.

Мои последние фотографии — новое тому свидетельство. Допустим, отправной точкой для фотографии «Женщина-жираф» послужила существующая в некоторых африканских племенах традиция украшать женскую шею кольцами. Они способствуют удлинению шеи и одновременно служат каркасом, который ее держит. Я наложила снимок африканки на свой. А поскольку я родилась около Нанта, в местечке Форез, я назвала фотографию «Женщина из племени Форез». Таким образом я перекидываю мостик между современной Францией и африканской историей. Понятие «метаморфоза» широко известно, нет необходимости объяснять, что метаморфозы тела несут определенный философско-цивилизационный смысл. Например, маска, которая в свое время очень часто использовалась художниками-кубистами, символизирует болезнь.

Из серии «Африканские самогибридизации». 2000—2003

Продольные полосы на лице «евро-форезийской» женщины также передают определенный ритуальный смысл. Обычно я пользуюсь только теми деформациями, которые в принципе не вызывают болевых ощущений, потому что я против насилия. Мне бы очень хотелось, чтобы у нас были мутирующие тела. Скажем, была бы такая кнопка, нажав на которую, человек смог бы говорить на любом языке мира. Нажал другую кнопку — и меняется цвет глаз или цвет кожи. Характерна в этом смысле черно-белая фотосерия 1964 года, и в первую очередь фотография «Орлан рождает сама себя». Игра слов на французском подразумевает возможность иного толкования — «Орлан любит сама себя». Уже в этой фотографии заложены те принципы, которые я использую позже. Если хотите, основная проблема — это личность и ее проекция на окружающее. Самовоспроизводство или самоклонирование личности: на снимках возникают лишние руки, ноги. Это символ борющегося тела. Тела, растущего изнутри себя. Меня чрезвычайно волнует эта его потенциальная способность. Не случайно на одном из автопортретов я изобразила себя вылезающей из некоей позолоченной буржуазной рамки. Смысл прозрачен — я пытаюсь выйти за рамки.

У меня есть серия фотографий, где в различных позициях изображено тело без лица. Вместо лица маска. Тело в этом случае рассматривается как архитектурный образ, как некое произведение искусства. Я попыталась понять, как художники разных эпох использовали женское тело в качестве предмета изображения. В конце концов я убрала все лишние детали антуража, оставив только простыни. Именно простыни символизировали ту традицию, против которой я выступала. Часто они использовались в постановочном плане в качестве иллюстрации «меры» и «чрезмерности». Например, были фотографии, которые соответствовали вполне определенным размерам картины, потом появились снимки, формат которых соответствовал реальным размерам моего тела; наконец делались фото еще большего формата. Так появилась серия изображений с постоянным использованием простыни, начиная с изображения так называемой Бургундской Мадонны. Эта серия стала своеобразной иллюстрацией эволюции искусств. Завершает ее образ, похожий на личинку бабочки: непонятно, что из нее получится, пока процесс метаморфоз не завершился. Разнообразные способности и «амплуа» тела исследует и фиксирует один перформанс, который я делала на протяжении довольно продолжительного времени. Замысел был такой — использовать тело как инструмент измерения пространства. На снимках я запечатлела музей, который измерила именно этим способом. Видеозапись последней части перформанса сохранила сам процесс. В этой части я меряю шагами пространство музея Гугенхайма в Нью-Йорке. На мне было платье, скроенное из простыни. Я сохраняла его в качестве реликвии и стирала на глазах у публики. Потом в музее продавались запечатанные флакончики с грязной водой, которая осталась после стирки.

Из серии «Африканские самогибридизации». Маска Януса племени Экои из Нигерии и лица европейских женщин из Фореза. 2003

Одно время я очень увлеклась копированием манекенов, которые обычно выставляются в магазинах. Получались своеобразные эфемерные скульптуры. Иногда я делала целую инсталляцию, где было до тридцати фигур.

Использовала я также — в качестве объектов вдохновения — различные произведения искусства барокко. Причем свои работы я создавала в той же технике — драпировка из простыней. Очень интересен святой Бернар, который потрясает крестом. Это экстатический образ. Барокко, если хотите, показывает противостояние добра и зла. Так на снимках возникает противостояние белого и черного… Богоматерь белая — Богоматерь черная, которая находится на заднем плане и словно поигрывает пистолетом.

Завершает эту барочную серию фотография скульптуры, созданной из простыней и стоящей на постаменте, который сложен из телевизоров. На их экранах транслируется видеозапись спектакля. Этот образ показывает, что существует полный разрыв между настоящим и прошлым, между нынешней реальностью и традицией.

Я принадлежу к поколению, в котором женщины вели активную борьбу за легализацию абортов, за право использовать контрацептивные средства — считали это способом обретения свободы. Иначе говоря, мы выступали против того, чтобы роль женщины сводилась исключительно к материнству, чтобы ограничивались возможности ее профессионального развития, вообще полноценной жизни. Борьба за право женщины, за ее свободу в моих работах предстает как борьба за право свободно распоряжаться своим телом: я хотела доказать, что тело женщины существует не только для того, чтобы принадлежать мужчине и рожать детей.

Так возникла серия инсталляций, довольно острых, даже шокирующих. Одну из них сопровождает текст — цитата из французского философа Мишеля Серра, которая вдохновила меня на проведение хирургической операции.

Из серии «Африканские самогибридизации». Женщина племени Сурмас с губной вставкой и европейская женщина из города Сент-Этьен с бигуди. 2000

Я экспериментировала со своим телом с помощью хирургических вмешательств в течение трех лет — с 1990 по 1993-й. Каждая операция отталкивалась от определенного текста — философского или литературного, иногда — от живописи, костюма, например от коллекции Пако Рабана. Для каждой операции создавался специальный декор и костюм.Снимки запечатлевали процесс операции. Так, есть фотография, мотив которой я позаимствовала в изображениях Мадонны. Во время операции я держу два креста — белый и черный, символы добра и зла. На другом снимке я держу сосуд, наполненный муляжами фруктов и овощей. А рядом стоит другой сосуд — с настоящими плодами. В ходе операции я смешивала натуральные плоды и искусственные.

На другой операции я в костюме Арлекина. Тут я опиралась на слова Мишеля Серра, который считал, что Арлекин — результат наложения персонажей друг на друга. Костюм Арлекина состоит из элементов разного цвета и различного происхождения. Арлекина можно рассматривать как результат некоей гибридизации.

Человек состоит из множества костей, сухожилий, которые в свою очередь состоят из молекул. В какой-то момент исчезает грань между человеком как целостностным структурированным существом и теми элементами, из которых он состоит. Мы видим различные клетки, видим кровь.

В конце концов человек и есть Арлекин — наложение нескольких субстанций, разноцветных, многообразных, существующих одна в другой.

Операции, которые я делала себе, не имели целью конечный косметический результат. Целью был сам процесс. Ход операции фиксировался фото- и видеокамерами. Одна из операций шла в сопровождении пения негра, переодетого женщиной. Мои жесты в ходе операции должны были символизировать определенные этапы моей трансформации.

В ряде случаев ход операции транслировался в центр Жоржа Помпиду, в музей в Лондоне, в несколько художественных галерей, находящихся в разных странах мира. Публика, присутствовавшая в тот момент в музеях и галереях, могла общаться со мной в режиме on-line.

«Африканские самогибридизации». 2004

Мои фотографии можно рассматривать как манифест телесного искусства, которое я создала и которое отличается от знакомого нам искусства, изображающего человеческое тело. Это так называемый «новый примитивизм». Когда-то в искусстве боди-арта велось зондирование предельных возможностей человеческого тела, его болевого порога. Мне это представляется в принципе совершенно бесполезным. Современные препараты позволяют снимать ощущение боли. Первое, о чем мы договаривались с хирургом,- у меня не будет никаких болевых ощущений ни во время операции, ни после нее. Для того и существует огромный набор обезболивающих средств.

У меня даже была такая мысль — сделать хирургическую операцию, во время которой открыть тело изнутри. Показать как бы изнанку тела. При этом, конечно, труднее всего показать, как я при этом читаю, чем-то занимаюсь, не испытывая никакой боли. Я хочу сказать, что существует фундаментальное противоречие между тем, чем мы являемся, и тем, чем хотим казаться. Можно быть ангелом с виду и дьяволом по своей сути. И наоборот, в шкуре крокодила может прятаться ягненок. На некоторых фотографиях этой «хирургической» серии — бинты и окровавленные повязки, снятые с меня после косметической операции. Издалека они похожи на плащаницу. После каждой операции я быстро делала свой мини-портрет — кровью, разумеется, действуя прямо пальцами, без всяких кисточек. В чаше — кусочки моего тела. Там написано, в частности: «Сие есть программа моего тела». Кусочки плоти кладутся внутрь стеклянного сосуда. Стекло очень прочное. У меня восемнадцать таких сосудов с текстами из Мишеля Серра на восемнадцати языках. Каждый раз клочок плоти сопровождается текстом на другом языке. Собственно, сама плоть расположена внутри, в шарике из смолы. Этот образ иллюстрирует отношения между словом и плотью. Смысл заключается в том, чтобы создать огромное количество таких сосудов до полного исчезновения тела как материальной субстанции.

Последние три инсталляции были сделаны для музея в Иерусалиме. Там были тексты на древнееврейском, на арабском, на английском языке, расположенные параллельно.

А теперь я отвечу на ваши вопросы.

— Кем вы себя считаете: инсталлятором, фотографом, создателем перформансов?

— Прежде всего я художник.

Я не ограничиваю себя определенными рамками. Раньше существовала семейная традиция. Если отец был скульптором и работал с камнем, то сын занимался тем же самым. Ему и в голову не приходило перейти на другой материал, скажем, на металл.

Я всегда считала и считаю, что художественное творчество отражает идеи, рожденные современным состоянием общества. Я могу использовать каррарский мрамор для выражения художественных идей своего времени. Но сейчас я использую свою собственную плоть. Даже не плоть, а клетки своего тела. У меня есть проект фильма, рассказывающего об истории человечества, начиная с клеточного уровня.

Зрители часто рассматривают фотографии как иллюстрацию перформанса. Но фотографии бывают разные. Точно так же, как существует мраморная скульптура, монументы из жести или бетона, есть и разные фотографии. Есть такие, которые получены в результате технических приемов, монтажа. Есть полностью сконструированные, полученные при помощи новейших цифровых технологий.

«Африканские самогибридизации». 2004

Публике иногда очень сложно определить, что есть что. Например, два года назад у меня была выставка в Европейском Доме фотографии. Зрители решили, что на ней представлены снимки, сделанные после моих хирургических операций. На самом деле это были фотографии, сделанные с помощью программы Photoshop, где использованы образы африканских и доколумбовых цивилизаций, о которых я говорила в начале мастер-класса.

Я никогда не противопоставляю реальное виртуальному. Я перехожу из одного в другое, и наоборот. Во время операций иногда приходилось просить хирурга немножко отойти в сторону, чтобы показывать публике наиболее, с моей точки зрения, убедительные и символические кадры.

— Вы могли бы сказать о своем отношении к современному искусству?

— Я думаю, сама постановка вопроса не совсем корректна. Есть масса художников, работающих, скажем так, во взаимоисключающих направлениях. Например, те, кто сегодня интересуется человеческим телом, работают в совершенно иной манере, чем во времена боди-арта. Художники в прошлую эпоху пытались снять исторические табу в отношении обнаженного тела, в отношении сексуальности. Тело рассматривалось, как тюбик с краской. Современные художники рассматривают человеческое тело в свете современных технологий. Они исследуют, как одно сочетается с другим: искусство и СПИД, искусство и недоедание, голод, наконец искусство и биотехнологии, искусство и новые технологии в медицине. Мир меняется на глазах. Мне было бы скучно заниматься сегодня тем, чем я занималась десять лет назад. Я думаю, что художник, если он не зациклен на прошлом, в творчестве отражает свое время.

— Кто из мастеров вам близок?

— Вообще-то многие художники меня интересуют. И если бы я была побогаче, то, наверное, стала бы коллекционером. В целом я на стороне тех людей, которые исповедуют новаторские, радикальные принципы в подходе к искусству.

— Вас можно считать духовной сестрой Мэтью Барни…

— У него возможностей побольше во всех отношениях. Мне очень нравились его первые работы и последняя выставка, которая была в музее Гугенхайма. Там он весьма любопытно организовал семь различных перформансов. Ощущение, будто он альпинист и поднялся на гору, которую символизирует музей Гугенхайма. Но у него есть чисто коммерческие вещи — фотографии, сделанные для крупных коллекционеров из Техаса. Это достаточно скучно.

— Какие средства ухода за лицом вы используете после перенесенных операций?

— Во-первых, я не «переносила» эти операции. Это операции, которые я сама организовала и которыми сама дирижировала. Во-вторых, я считаю, что это несколько странный вопрос — он не касается искусства, о котором мы сегодня говорим. Повторюсь: конечный результат меня совершенно не интересовал. Смысл операций, которым я себя сознательно подвергала, был в том, чтобы уйти от общепринятой практики. Показать публике, что можно сделать с телом.

А если вас интересует уход за лицом, обратитесь в косметические салоны.

Материал подготовила Жанна Васильева

Публикуется на основе синхронного перевода с французского.

1 Результат художественной практики Орлан. — Прим. ред.