Земля и безволие. «Фландрия», режиссер Брюно Дюмон

«Фландрия» (Flandres)

Автор сценария и режиссер Брюно Дюмон

Оператор Ив Кап

В ролях: Аделаида Леру, Самюэль Буаден, Анри Кретель и другие

3В-Production, Arte, Le CRRAY, Le Fresnoy

Франция

2006

В 1999 году мало кому известный за пределами Франции (мир-то уже успел наградить его рядом призов за дебютную «Жизнь Иисуса») режиссер Брюно Дюмон одержал в Канне беспрецедентную победу. Его второй фильм «Человечность», несмотря на прохладный прием у зрителей, был удостоен трех престижнейших наград: Гран-при и призов за лучшие роли, мужскую и женскую. Причем актеры-лауреаты были непрофессионалами, что можно было заметить даже по их поведению на сцене каннского Дворца фестивалей. Скандал.

Со временем стало возможным оценить провидческий дар тогдашнего президента жюри Дэвида Кроненберга, который проигнорировал асов 1990-х — Китано, Линча, Джармуша, Гринуэя и других — ради награждения безвестного Дюмона и братьев Дарденн. Братья в 2005-м получили свою вторую «Золотую пальмовую ветвь», а Дюмон в 2006-м — второй Гран-при, уже за «Фландрию». И вновь обошел лидера зрительских симпатий Педро Альмодовара. Разница, однако, велика. Теперь Дюмона заранее включали в список возможных фаворитов. И встречали не как неофита, а как классика. «Фландрия» — первый его фильм, который не был освистан. После финала, шокирующего и резкого (хотя впервые в карьере Дюмона отдаленно напоминающего хэппи-энд), публика расходилась молча.

Путь сорокавосьмилетнего экс-преподавателя философии, подавшегося в кино ровно десять лет назад, можно проследить по названиям четырех его фильмов. «Жизнь Иисуса» — несколько абсурдная претензия на всеобъемлющий смысл: ни персонажа по имени Иисус, ни прямых отсылок к Евангелию в картине нет. В слове «Человечность» (или даже «Человечество», другой вариант перевода) звучит откровенное морализаторство, не вполне подтвержденное многоплановой структурой фильма. «29 пальм» — уже географическое название, на первый взгляд интригующее, по факту абсолютно нейтральное. «Фландрия» — вновь топоним, еще менее значимый. Не каждый поймет, что речь идет не о родине Тиля Уленшпигеля, а о маленькой северной части Франции, где в городе Байоль появился на свет сам Дюмон. В том же Байоле снимались «Жизнь Иисуса» и «Человечность».

«Фландрия» — ничуть не возвращение к родным пенатам. Дюмон уверяет, что к деревенским пейзажам, которыми открывается картина, равнодушен, и прустовское шествие по заросшим тропам памяти его не интересует. Напротив, в пику всякому реализму, перед съемками режиссер опустошает улицы родного города, стирая любой намек на конкретное место действия. Пейзажи для него — единственный способ выразить то, что на душе у пассивных и косноязычных персонажей. Контраст ландшафтов понадобился Дюмону, чтобы нагляднее проиллюстрировать эволюцию человека: «Фландрия», как и американские «29 пальм», — путешествие с севера Европы в экзотические пустыни, куда на войну отправляются простые французские фермеры. На-звание страны, где идет война, не знает не только зритель, но и сами волонтеры. Едут деньжат подзаработать и сменить обстановку, а на остальное им плевать.

Фландрия — отправная точка и точка возврата в этом маршруте, не более того. Мать сыра земля, которую пашет в первых сценах фильма главный его герой Андре Деместер, податливая, неприветливая, безразличная, когда ее взрезает плуг. Почва, куда должны упасть зерна простой истории, рассказанной Дюмоном, — его публика, его актеры, да и он сам, не признающий за автором право на окончательное знание смысла собственного произведения. «Фландрию» можно было бы назвать попросту «Земля» — в духе натуралиста Золя, одного из духовных учителей Дюмона. Или вовсе оставить без названия — как фильм, в котором нет ничего избыточного (в «Человечности», к примеру, были резкие звуки барочного клавесина, а тут вместо них в динамиках — лишь прерывистое дыхание персонажей).

Во французском кино последних лет уже есть фильм «Без названия», снятый Леосом Караксом — одним из тех, кто проиграл Дюмону в Канне-1999. Лишенный упорства Дюмона и также не слишком любимый на родине, Каракс не снимал с того самого года. Именно от него Дюмону досталась актриса «29 пальм» Катерина Голубева (к слову, и Каракс, и Голубева появились в Канне-2006 параллельно с Дюмоном, как актеры русского фильма «977 / Девять Семь Семь»). Каракс и Дюмон — «проклятые поэты» благополучного европейского киноландшафта. Совсем, правда, разные. В кинематографе Каракса ощущается трепетность и нервность Верлена, а антрополог Дюмон по-бодлеровски поет «величье низкое, божественную грязь».

Впрочем, в случае «Фландрии» логичнее помянуть прозу; например, «Путешествие на край ночи». Герои Дюмона попадают дальше, чем селиновский Бардамю, куда-то уже сильно за край ночи. Существует общее место, согласно которому «любой фильм о войне — антивоенный по сути», однако даже среди каннских лауреатов 2006 года оказалось как минимум два фильма о войне оправданной — полемический «Ветер, что колышет ячмень» («Золотая пальмовая ветвь») и патриотические «Туземцы» (коллективный актерский приз). Дюмон недаром отказывается сообщать любые детали о войне, показанной в «Фландрии»: не дай бог, кто-нибудь сочтет эту бойню осмысленной. Война у него — не безличная сила, корежащая судьбы, и не лакмусовая бумажка, проявляющая подлинные свойства мужского характера. Это рукотворный ад, созданный человеком сознательно и добровольно, за что человек и несет в этом аду заслуженное и бесконечно страшное наказание.

Вхождение в ад происходит постепенно: как завещали классики, по спирали. Сперва — чистая агрессия немотивированного мордобоя среди солдат одного подразделения (между чернокожим и французом; ксенофобия — первый из животных инстинктов, разбуженных войной). Затем неожиданная атака, изнурительный марш по жаре, столкновение с партизанами в полуразрушенном селении и акция возмездия, в ходе которой обученные и хорошо вооруженные солдаты убивают двух десятилетних мальчишек со ржавыми автоматами в руках. Безмолвное и деловитое изнасилование мирной жительницы, которая, впрочем, оказывается солдатом вражеской армии и в этом качестве пытает, оскопляет и убивает пленного — единственного из солдат, отказавшегося от насилия над ней и заслужившего от братьев по оружию презрительную кличку Педик. Даже самая примитивная логика на войне отменяется, испаряется. В том числе та, по которой грешники должны быть наказаны, а праведники вознаграждены. Шанс сбежать домой Деместер получает лишь после того, как предает боевого товарища и убивает пару местных жителей.

Но и здесь он не столько действует по своей воле, сколько подчиняется законам вывернутого наизнанку мира. Персонажи Дюмона — наследники литературной традиции ХХ века, в которой герой потерял право на героический акт. Сама история вынуждает его в лучшем случае сопротивляться ее мощному безжалостному потоку, а в худшем — равнодушно плыть по течению. Ни на свою, ни, тем более, на чужую судьбу повлиять он не в состоянии. Единственный способ проявить волю — принести себя в жертву.

Поле напряжения между преступником и жертвой — зона кинематографа Дюмона. Сама возможность веры во второе пришествие отменялась в «Жизни Иисуса» убийством, которое совершал неразговорчивый паренек из провинции. Герой «Человечности», напротив, брал на себя вину маньяка-убийцы, спасая друга и любимую женщину, и совершал таким образом свой единственный поступок за весь фильм. «29 пальм» же рисовали мрачный ритуал жертвоприношения — инфернальную антитезу христианским идеалам, безнадежную погоню за которыми Дюмон ведет во всех своих фильмах.

Заклание солдат в «Фландрии» — добровольное лишь по неведению, и Деместера ведет вперед инстинкт выживания, а не моральный императив. Однако именно его безволие, нежелание занять чью бы то ни было сторону позволяют ему выжить. Есть и еще кое-что, самое важное в фильме. Перед отправкой на войну пассивный Деместер отказывается признать даже свою очевидную привязанность к подруге детства Барб, главной жертвенной корове «Фландрии». Быстро и жадно соединяясь друг с другом на окраине ближайшей пустынной рощицы, Деместер и Барб не столько берут друг друга, сколько друг другу отдаются. Барб ближе всего к дюмоновскому идеальному человеку, так полно выраженному в герое «Человечности» Фараоне. Она пытается облагодетельствовать и спасти всех встреченных ею мужчин, и ей ничего не нужно взамен. Она — больная, блаженная. В видениях ей являются сцены войны, где один из ее односельчан-возлюбленных бросает на смерть другого. Пока мужчина пыхтит между ее ног, уставившись в землю, она безотрывно смотрит в сторону неба.

Как левитировавший в заброшенной оранжерее Фараон из «Человечности», Барб тянется вверх на носках, будто пытается взлететь. Тщетно. И намека на мистику в «Фландрии» нет. Есть, однако, бытовое чудо. Женская жертвенность и пассивность побеждают безволие Деместера, и в финале фильма, признавшись во всех неочевидных грехах, он совершает свой первый поступок: собравшись с силами, признается ей в любви.

Дюмон — наследник Робера Брессона, нашедший окончательную формулу «актера-модели». Исполнители-непрофессионалы, имена многих из которых даже в титрах не упомянуты, сливаются с карикатурными и оттого еще более непознаваемыми героями Дюмона, образуя единое целое. Садовник Самюэль Буаден, уже игравший в эпизоде «Жизни Иисуса» и ставший главным героем «Фландрии», не обучен и азам профессии и склонен после громкой каннской премьеры вернуться возделывать свой сад, а студентка Аделаида Леру (Барб) мечтает стать «настоящей» актрисой. Если мечта осуществится, сильнейшей ее ролью может остаться дебютная. Представить актеров Дюмона вне его фильмов невозможно. А в них они не только существуют потрясающе органично, но и жертвуют режиссеру единственное, чем обладают: свое тело. От лица до самых интимных частей. Благодарный Дюмон учится довольствоваться малым. «Фландрия» — самый целомудренный из его фильмов.

Тем более что на много тел в нем приходится один дух, пренебрегающий интеллектом ради импульсивной эмоции. Тот самый, который открыл неведомую Фландрию и развязал войну в тысячах километрах от нее (съемки велись в Тунисе) с единственной целью: снова придать смысл самой стертой фразе мирового кино, а также театра и литературы. Фразе «Я тебя люблю».