Жертвоприношение. «Изображая жертву», режиссер Кирилл Серебренников

«Изображая жертву»

Авторы сценария Владимир и Олег Пресняковы

Режиссер Кирилл Серебренников

Оператор Сергей Мокрицкий

Художник Валерий Архипов

Композитор Александр Маноцков

В ролях: Юрий Чурсин, Виталий Хаев, Анна Михалкова, Лия Ахеджакова, Марина Голуб, Елена Морозова, Марат Башаров, Максим Коновалов, Андрей Фомин, Федор Добронравов, Александр Ильин, Игорь Гаспарян

Студия «Новые люди», «Вега Продакшн» при участии

Федерального агентства по культуре и кинематографии

Россия

2006

А к т е р. Актерам это удается лучше всего. Их талант — умирание. Они умирают героически, комически, иронически, медленно, быстро, отвратительно, очаровательно и, наконец, на котурнах.

Р о з е н к р а н ц. И это все, на что они способны, — умирать?

А к т е р. Нет, нет — они еще красиво убивают. Некоторые убивают даже красивей, чем умирают. Остальные лучше умирают, чем убивают. Это труппа.

Р о з е н к р а н ц. Который из них который?

А к т е р. Почти никакой разницы.

Том Стоппард.

«Розенкранц

и Гильденстерн

мертвы«1

Знаю, что глубоко неверно предварять текст про фильм «Изображая жертву» таким эпиграфом. Я категорически не хотела этого, сопротивлялась, как могла. Тем не менее Кирилл Серебренников так ловко подцепил всех на удочку, что крючок торчит у критика в губе, как у какого-нибудь карася (кстати, фамилия первого подследственного тоже, как нарочно, Карась), мешает говорить что-либо другое, тревожит и нервирует, обманывает, внушая бессмысленную надежду, что с крючка удастся соскочить. Не удастся. Начать свой фильм гнусным заявлением о том, что «русское кино в жопе», мог только умный, хитрый и расчетливый. Конечно, эту фразу и ее продолжение про Федю Бондарчука, прикольного чувака, который, как и его отец, обязательно получит «Оскар», написали «самые известные после Чехова» русские драматурги братья Пресняковы. Но без умысла хитрые режиссеры вслед за известными сценаристами не идут. Он точно хотел меня спровоцировать, и вот я уже послушно написала эту пустую, ничего не значащую, но сразу ставшую крылатой фразу.

Вроде бы в планы Серебренникова не входило давать оценку нынешнему состоянию российского кинематографа, да и не метил он своей иронией в Бондарчука. По крайней мере, режиссер от этого открещивается и правильно делает. Однако он нашел способ завести зал сразу, с полоборота. Причем размышлениями о кинопроцессе. Правда, в отличие от героя фильма, я не могу так вот с ходу назвать то место, где находится русское кино. Но линейный тип драматургии, основанный на психологии и внутреннем развитии характера героя, — точно там, где сказано. Героев, способных вытянуть на себе почти два часа экранного времени, не наблюдается. Конфликтов, которые могут стать центральными, тоже. Нужна толпа разнокалиберных дозоров, или вся 9-я рота, или, на худой конец, набор песенных шлягеров, чтобы сцементировать постоянно дробящееся и рассыпающееся на эпизоды сценарное полотно. Мне вообще иногда кажется, что прожившая два с половиной века драма нового времени так страшно агонизирует на наших глазах, что уж лучше бы она поскорее скончалась и уступила место античному типу построения сюжета, где центр тяжести лежит вне человека — как и в нашей жизни. В этом, простите за плохой каламбур, драма нового времени, которой вовсю пользуется так называемая «Новая драма», полностью победившая на «Кинотавре». Иван Вырыпаев со своей пафосно-надсадной «Эйфорией». Валерия Гай-Германика, чья короткометражка «Девочки» закономерно стоит в репертуарном списке проекта «Кинотеатр.doc». Певец вербатима Александр Родионов, автор пьес, идущих в «Театре. doc», который написал сценарий для получившего приз за режиссуру «Свободного плавания» Бориса Хлебникова. И, конечно, Кирилл Серебренников с черной комедией братьев Пресняковых, которым памятник надо поставить за то, что в пустыне изжеванных слов и смыслов они нашли и отличную метафору, и достойное занятие для героя нашего времени. А уж герой — такой, какой есть, других не завезли.

Слова про кино и Федю Бондарчука просто так, для пробной записи, говорит Валя (Юрий Чурсин), бесхребетный юноша лет тридцати, живущий «в бесплодье умственного тупика», не снимающий бейсболку даже в постели, предпочитающий прятать глаза за солнцезащитными очками даже в темноте и постоянно отключающийся от внешнего мира издевательски звучащим «дым-дым-дым-дым» из японской народной песни, которую записала японская же поп-группа «Бродяги» в 1969 году на японском, естественно, языке. Это раньше писали доклады на тему «Америка как русская мечта». Америка слишком однозначна и понятна, чтобы в нее сбегать, теперь вектор направлен в сторону Азии. Валя пытается ухватить водку из рюмки палочками для еды, машет руками, изображая фальшивое тайчи убийцы Билла, и видит сны с сюжетами для манги. Вроде бы он — современный парафраз на тему Гамлета, но на самом деле он не способен даже задаться вопросом «быть или не быть?» и предпочитает жить в темной щелке между этими состояниями. Его уникальная работа этому очень способствует: выпускник университета за неимением других занятий подрабатывает тем, что изображает жертву преступлений в следственных экспериментах. Пока капитан милиции (Виталий Хаев) ведет допрос, а его помощница Люда (Анна Михалкова) фиксирует все на видеокамеру, Валя с игривыми ужимками и прыжками, скорченными рожами и фигней про русское кино, используя палочки для еды вместо ножа и колготки с лайкрой вместо страховки, примеряет на себя чужую смерть. Именно на нем показывают арестованные, как укокошили своих родных и близких. И каждый раз все оборачивается не трагедией, а анекдотом.

Р о з е н к р а н ц. Может, надо что-нибудь сделать? Что-нибудь конструктивное? А?

Г и л ь д е н с т е р н. Что? Маленькую плоскую пирамиду из человеческих тел?

Некто Карась (Марат Башаров) заплатил скандальной буфетчице, кричавшей, что «вдвоем за одни деньги срать нельзя даже родственникам», и залез в кабинку платного биотуалета к своей неверной Маринке, чтобы зарезать ее. Она пукнула перед смертью, а он решил ее расчленить, чтобы спустить в выгребную яму, но кость не поддавалась, унитаз не хотел отвинчиваться, да и бумаги туалетной, чтобы руки вытереть, не было — и уставший Карась, подумав, будь что будет, пошел домой. Некто Сысоев (Андрей Фомин), скучный низкобюджетный неудачник, которому смерть как надоело подкаблучничать, уверяет, что жену-тиранку, которая ему назло остервенело мыла окно, сдуло сквозняком, когда он пошел на улицу вынести помойное ведро. Сысоев ей по-хорошему предлагал: давай я тебе помогу. Но она, думая наверняка о том, что жизнь с этим тютей не удалась, ответила с вызовом: ничего делать не надо, отдыхай. Последнее унижающее и оскорбляющее слово было как сорванный с петель замок — оно и заставило женщину улететь в небытие с восьмого этажа. Некто Тахиров Закир, он же Закиров Тахир (Игорь Гаспарян), коротышка с южным акцентом из ларька «24 часа», вспоминает, как в бассейне бултыхались разные женские ноги, а он под водой отыскал те, что со знакомым зеленым педикюром, и потянул их на дно. Потому что он ее любил, шоколад дарил, а она — «только притворялся». Некто Верхушкин (Максим Коновалов), явно бывший троечник и средней руки «новый русский», бубнит о том, как застрелил в японском ресторане своего более успешного одноклассника на встрече выпускников — потому что тот начал его «при всех поддевать». Жертва самодовольно шла по направлению к бару, где стояла тюзовская травести-пенсионерка, изображающая ресторанную гейшу, «пожилую японку с судьбой» (Лия Ахеджакова), и это кошмарное зрелище было последним в его жизни. Верхушкин «пульнул» ему в затылок, а он сказал «плевать» и умер.

Неудивительно, что Вале снятся кошмары, в которых недобрый мир пытается его уловить, вытащить из норки все теми же японскими палочками, а из снежной ряби невыключенного на ночь телевизора в его сознание вплывает умерший отец в парадной морской форме, чтобы раскрыть страшную тайну. Вернее, даже две. Во-первых, у всего есть счетчик — и у электричества, и у нас, поэтому телевизор надо выключать, а обидчикам мстить. Во-вторых, оказывается, его отравил родной брат, который наверняка хочет жениться на Валиной матери ради квартиры. То есть дядя Петя с его жлобской философией большой ложки — это коварный Клавдий. А выдающая ласку, как автомат с газировкой, мамаша (Марина Голуб), которая подговаривает страхолюдную подружку сына (Елена Морозова) забеременеть, чтобы он на ней женился наконец, как все люди, — натурально Гертруда, башмаков не износившая.

История принца датского в извращенной форме вторгается в российскую бытовуху, чтобы доказать, что любое новое поколение обречено быть потерянным, потому что связь времен каждый раз распадается. И ей нужны жертвы и жертвоприношения. Поэтому Валя паясничает и юродствует, превращая в фарс и чужую смерть, и собственную жизнь. Он, безусловно, дрянной парень, с гнилой пустотой внутри, не вызывающий никакого сочувствия. Но он к этому сочувствию, надо отдать должное авторам, и не взывает, в отличие от своих кровных братьев по духу — Зилова из «Утиной охоты», Сергея Макарова из «Полетов во сне и наяву», юноши Ивана из «Курьера» или мальчика Бананана из «Ассы». Из всех лишних людей этот — самый неприкрыто лишний. Конечно, никакой он не Гамлет, а ходячий фальшак — Розенкранц и Гильденстерн в одном флаконе.

Фальшаком быть совсем непросто, если ты пока еще не умер, — как раз об этом пьеса Стоппарда. От тебя ничего не зависит, зато ты сам зависишь от всех. Все тебе всё навязывают, а вокруг сами собой группируются мнимости, составляющие твою уникальную и неповторимую жизнь. Это и явно не нужные никакой милиции фильмы о следственных экспериментах, сублимированные отчаянно перезревающей Людочкой, которая убегает в криминал от постылой «личной жизни». И неоправданно жаркие поцелуи Валиной мамы с отчимом, невесть от кого уворованные украдкой на лестнице. И замотанная в жуткое тряпье, как гусеница в коконе, любовница, причитающая, что в тридцать три года больше никого подцепить уже не сможет. И коллекция зловещих зайцев-неваляшек, украшающих комнату Вали, — будто привет от Донни Дарко своему собрату. И фальшивое сакэ из подогретой водки, поданное в ресторане богатому гурману. И разбросанная по квартире меловыми силуэтами смерть Валиных родных от неправильно разделанной круглой рыбы фугу. И бодро ставшие на Валино место, чтобы изображать Валиных жертв, такие же, как он, дрянные парни в очках и бейсболках — их сыграли авторы пьесы Владимир и Олег Пресняковы, которые даже без особой иронии называют эту историю «добрым фильмом для всей семьи». Действительно, а где как не в семье можно хоть что-то исправить? Попытаться преодолеть этот опустошающий кризис воли до того, как человек зарежет, утопит, пульнет или отравит. Мир сегодня слишком густо населен, агрессивен, требователен и неделикатен. Постоянное, начинающееся с самого раннего детства нарушение личного пространства доходит до беспредела. Ощущение себя жертвой социума, желание любым способом закрыться от внешнего мира, разрушая его в воображении, играя в компьютерные игры или просто избавляясь от собеседника, как от докучливой мухи, — характернейшая черта сегодняшних психопатий. В московском метро в час пик о высоких образцах нравственности, либеральных ценностях и национальной идее размышлять не станешь. Это только кажется, что с природой человека уже давно разобрались, раз любой троечник из мединститута может залезть к вам в кишки и худо-бедно отрезать аппендикс. Господа, мы даже не догадываемся, насколько мы примитивные звери, господа.

Р о з е н к р а н ц. Горит!

Г и л ь д е н с т е р н (срываясь с места). Где?!

Р о з е н к р а н ц. Нигде. Просто хотел показать, что значит злоупотреблять свободой слова. Чтобы убедиться, что она существует.

Насколько я понимаю, большинство тех, кого раздражают и сам фильм, и главный приз, отданный ему на «Кинотавре», ставят Серебренникову в вину эстрадность, поверхностность, новелльную необязательность композиции и отсутствие четко сориентированного на местности гуманистического посыла. Хотя это всего лишь стилевые и конструктивные особенности произведения, которые сами по себе быть плохими или хорошими не могут. Особо внятно, без умствований и с какой-то подкупающей наивностью комсомольского собрания времен позднего застоя это мнение было озвучено на радио «Свобода»: «Такое мировоззрение оказалось близко членам жюри и многим критикам. Гуманистическому фильму Александра Велединского они предпочли очередную человеконенавистническую конструкцию. Возможно, их привлекла форма, но соединение игрового кино с анимацией давно уже новаторством не является, к тому же из фильма без ущерба можно изъять практически любую сцену — каждая выглядит, как вставной номер».

Что-то подобное было с первым балабановским «Братом», в котором гуманисты увидели только очередного киллера с заткнутыми «Наутилусом» ушами, пошлые американские схемы и возмутительную «гниду черножопую». Мировоззрение героя и автора, не укладывающееся в прописи, полностью перекрыло то, как точно был задет воспаленный общественный нерв фильмом, сделанным по лекалам коммерческого кино. Тогда протесты против Гран-при были еще яростней. И что? Ни киллеры, ни американские схемы, ни эстрадность, ни соединение игрового кино с анимацией, ни даже поверхностность или гуманистический посыл сами по себе не являются поводом для конечных «объективных» оценок. На мой вкус, в фильме «Изображая жертву» все приемы выбраны и использованы точно и уместно. Действительно, Серебренников, борясь с корневой театральностью и драматургической основы, и своего большого режиссерского опыта, старался ввести в фильм разные типы визуализации. И умудрился не переборщить ни с тайм-кодами цифровой камеры, ни с анимированными вставками-кошмарами, ни с синхронизированным с темой очередного следственного эксперимента телефонным трепом Людочки с мужем, сохранив баланс между намеренной игрой на публику и жизнеподобием, которое прорывается в множестве деталей — от интерьера кухни до неловких попыток капитана ухаживать за своей помощницей. К тому же постоянная «расчлененка» кадра заменяет расчлененку в кадре: все эти визуальные слои выполняют в картине ту же роль, что и прослаивающие фильм «Брат» затемнения, — они уберегают откровенную игру в жанр от ненужного вторжения психологизма, реализма и натурализма, которые заставили бы автора при такой-то истории просто залить экран тоской, болью и кровью.

Даже то, что пожилая гейша слишком долго нудит свое караокэ, полностью уравновешено накатывающей сразу вслед за этим эстрадным номером матерной истерикой капитана, длящейся целых десять минут. Убери одно — действительно сразу придется убрать и другое. Но совсем не потому, что это не драматургическое целое, а цепочка вставных номеров. Сценарий очень крепкий и уверенно держит внимание. Здесь все «закрючковано», как говорила когда-то Рената Литвинова. Перед глазами зрителей разыгрывается ровно столько примеров человеческой подлости, пошлости и глупости, сколько надо, чтобы нормальный, угрюмый и молчаливый мужик, видавший в этой жизни всякое, наконец взорвался от детского слова «пульнул» своими вопросами: «Откуда у тебя пистолет? Откуда у вас вообще всё? Вам что надо в жизни? Вы где колготки взяли такие блядские?» И т.д. и т.п. Ответ извне находится только на последний (из мной приведенных) — за колготками один из молодых милиционеров, напоивших участкового и нарядивших его, как проститутку, съездил домой и взял у мамы. Ответ изнутри капитан и сам знает: они поняли, чтобы от них от…бались, надо притвориться.

А вопрос совсем в другом: кто эти они? Относится ли к ним лермонтовское: «Печально я гляжу на наше поколенье! Его грядущее — иль пусто, иль темно, меж тем, под бременем познанья и сомненья, в бездействии состарится оно»? Или же все это оборачивается «насмешкой горькою обманутого сына над промотавшимся отцом»? Поколения тут ни при чем. Все мы с разной степенью талантливости притворяемся, ничем не жертвуя ни злобе, ни любви, надеясь, что сработает эффект мимикрии и нам удастся отползти под шквальным огнем вечных вопросов в сторонку, отлежаться в окопе, изображая жертву жизненных обстоятельств, но не становясь ею на самом деле. Именно поэтому для жертвоприношений ненасытному року и воле случая используем искусство, чтобы потом свалить всю вину на автора, растворяя личную ответственность в безликом гуманизме. Серебренников, вполне как Ларс фон Триер, заставляет зрителя самого выбирать: «достойно ль смиряться под ударами судьбы, иль надо оказать сопротивленье», искать ли гуманистический свет в конце туннеля или просто попытаться выйти из него.

Р о з е н к р а н ц (взрываясь). Случайность! Все, что мы делаем, случайность!

Боже мой, да неужто мы не имеем права на хоть сколько-нибудь логический ход вещей?!

Г и л ь д е н с т е р н. Но ради всего святого: что нам делать?!

А к т е р. Расслабьтесь. Реагируйте. Как все люди. Нельзя же идти по жизни, на каждом углу задавая проклятые вопросы.

1 Фрагменты пьесы Стоппарда процитированы с купюрами.