Трудно быть богом. «Самый главный босс», режиссер Ларс фон Триер

На Ларса фон Триера обиделись.

«Самый главный босс» (Direktшren for det hele)

Автор сценария и режиссер Ларс фон Триер

Художник Симоне Грау

В ролях: Йенс Альбинус, Петер Ганцлер, Фридрик Тор Фридрикссон, Жан-Марк Барр, Каспер Кристенсен, Миа Лине, Ибен Хьейле и другие

Zentropa Productions, Memfis Film, Slot Machine, Lucky Red

Дания — Швеция — Исландия — Италия — Франция — Норвегия — Финляндия — Германия

2006

Нет в нынешнем кино второго режиссера, плодящего не только фан-клубы, но и клубы ненавистников, подобно Джастину Тимберлейку или Леонардо Ди Каприо. Хотя фон Триер — не смазливый секс-символ, а стареющий мизантроп из дальнего угла Европы, который и в Америке-то никогда не был. После «Самого главного босса» ряды противников датского умника пополнились, причем за счет перебежчиков. Среди радетелей развлекательного или остросоциального кино всегда хватало ненавистников фон Триера. Теперь в нем разочаровались и умеренно левые интеллектуалы, до сих пор возводившие автора «Догвиля» в ранг духовного лидера. Поистине этот режиссер создает себе врагов так же последовательно и умело, как другие завоевывают сердца друзей.

Ни на кого из его коллег не посыпалось бы столько шишек, сделай они картину, не ответившую общим ожиданиям: один раз промахнулся, с кем не бывает. У него же права на ошибку нет. Сам виноват: смущал народ манифестами, и в нем увидели мессию. Если бы фон Триера не существовало, его следовало бы выдумать. За последние лет тридцать в кино происходило так мало революций, что неугомонный датчанин выполнял роль щуки, из-за которой караси страдают бессонницей, а каждый его фильм поневоле становился поворотным пунктом киноистории. Один из актеров фон Триера как-то даже сказал, что «Догвиль» — самое крупное изобретение кинематографа после открытия цвета (выходит, Dolby Stereo не в счет).

Сколь бы субъективным ни было это суждение, для зрителей фон Триера недлинная история кино XXI века разделилась на две половины — до и после «Догвиля». Теоретики только начали осмыслять ситуацию «после», а вот самому режиссеру она ничего хорошего не принесла. Ни денег, ни призов, ни любви широкой аудитории — одни травмы. Так, отменный фильм «Мандерлай» признали неудавшимся, и даже в Штатах он не вызвал предполагаемого скандала. Новая идеологема не прочиталась из-за повторения приема, ошеломившего публику при первом знакомстве с ним в «Догвиле». Фон Триер лечился от неудачи проверенным методом: написал манифест, где объявил, что в честь пятидесятилетия складывает с себя все ранее принятые обязательства. Для человека, привыкшего обманывать ожидания, худшая мука этим ожиданиям соответствовать.

Фон Триер начал с того, что прервал отношения с продюсером Вибеке Винделоу — до сих пор именно она вела его к фестивальной славе и обеспечивала участие международных звезд в сравнительно малобюджетных фильмах. Режиссер, осуществлявший самые безумные свои замыслы, вдруг запросто отказался, будто «на слабо», от завершения двух глобальных, суливших всемирную славу проектов — от уже прогремевшей трилогии U. S. A. и постановки тетралогии Вагнера «Кольцо Нибелунгов» в Байрейте. Решение не ездить больше в Канн и показывать свои фильмы дома, на крошечном и малозначительном Копенгагенском кинофестивале (когда фон Триеру вручали там приз «За вклад в мировое кино», он даже не появился, чтобы его принять), — нечто вроде добровольной схимы. Может, Дания больше и не тюрьма, но за монастырь вполне сошла. Запершись там, вместо очередной притчи об основах бытия фон Триер снял офисную комедию. Это жест. Отречение если не от трона, то от пресловутого духовного лидерства. За это на него и обиделись.

Стоило «Самому главному боссу» выйти на экраны, как на постановщика посыпались самые абсурдные обвинения. Например, в провинциализме — хотя на локальном материале, в нарочито ограниченных условиях одного офиса фон Триер поднял не менее глобальные вопросы, чем в предыдущих картинах. И обошелся при этом без внешних приманок и провокаций, вроде порноэпизодов, никого не расстрелял и не изнасиловал. Обвиняли его и в саморекламе, что довольно комично: уж для этих целей Канн точно подходит лучше, чем Копенгаген или Сан-Себастьян, где «Самого главного босса» показывали во внеконкурсной панораме. Бесспорно, новый фильм не расширил, а ограничил аудиторию фон Триера. Не лучшей рекламой стало и решение режиссера отказаться от общения с прессой по e-mail или по телефону, от бесед за «круглыми столами» с журналистами ради более детальных интервью с глазу на глаз.

Особенное раздражение вызвало новое «научное» изобретение фон Триера — automavision. Говоря коротко, оно сводится к отказу от оператора: его в «Самом главном боссе» заменяет компьютер, в шутку прозванный Энтони Дод Мэнтлом1. По специально разработанной формуле компьютер в каждом конкретном дубле сам, в случайном режиме random, варьирует движения камеры, выстраивает свет и звук. Но automavision способен взбесить лишь того, кто узнал о нем до просмотра и заведомо разозлен на режиссера, проводящего эксперименты на публике. Остальные, не вдаваясь в технические детали, будут следить за интригой, попутно отмечая остроумный и мастерский монтаж эпизодов, снятых в нарочито неряшливой манере, а это было свойственно и предыдущим триеровским фильмам. Только там камера беспрестанно находилась в движении, а тут она статична^; вот и вся разница.

А фабула? Зрителям фон Триера она хорошо знакома: идеалист попадает в общество второстепенных персонажей и пытается улучшить их жизнь, но преуспевает с точностью до наоборот. Прежде это проходило на «ура». Нынешнего фон Триера, который повзрослел и больше не хочет походить на своих героев, никто не желает слушать. Снял комедию — так весели народ и не выпендривайся. Это раньше ты был самый умный, а теперь стал больно умным. Так, правда, не напишут. Скажут: «Фон Триер сам себя перехитрил». Формулы такого рода — единственная благодарность автору, который пошел на сумасшедше смелый по нашим временам шаг и отказался ради творческого самосовершенствования от всех форм PR, возможных в современном радикальном арт-кино.

А стоила ли овчинка выделки? «Самый главный босс» — тот ли фильм, ради которого надо кидать Канн?

С точки зрения тех, кто видел в фон Триере моральный авторитет, художника больших форм и мастера габаритных сюжетов, призванного вывести кинематограф из затяжного кризиса, — безусловно, нет. С точки зрения тех, кто не верит в конъюнктуру фестивальных призов, но признает пользу публичных сеансов психотерапии для людей незаурядного таланта, — конечно, да. Способен ли один датский режиссер спасти кинематограф? Сомнительно. Возможно ли спасти душу режиссера, поставившего на поток производство шедевров? Пожалуй, стоит попробовать.

«Самый главный босс» удивляет переизбытком диалогов (приходится проводить все время просмотра за чтением субтитров, плохо различимых на бледном фоне) и недостаточностью действия. В нем полно бессмысленных профессиональных деталей, перечисление которых напоминает о драматургии Владимира Сорокина: сюжет крутится вокруг авторских прав на продукт под названием Brooker 5, но так и не проясняется, что он собой представляет. Сбивает с толку нехватка оригинальности в фабуле, известной со времен античной комедии и неоднократно использованной Мольером, Корнелем и Гоголем2: глуповатый самозванец садится не в свои сани, обретая больше власти, чем ему положила судьба. В финале — разоблачение. Речь о театральном актере-неудачнике, которого нанимают в качестве зиц-председателя, фиктивного директора IT-компании, чтобы выгодно ее продать, уволив всех служащих. Задумал аферу реальный владелец фирмы, давным-давно изобретший фигуру «самого главного босса», злого следователя из-за океана (директор якобы приезжает из Америки, страны-фетиша для фон Триера), а теперь материализовавший ее, дабы остаться в глазах коллег хорошим человеком.

Вот тут дуэт уже более понятный, чем таинственный мир информационных технологий: автор и исполнитель, режиссер и артист. Рассмотрев его, удивляешься еще раз, и так сильно, что повод для прочих недоумений пропадает. Как мог фон Триер — человек с репутацией циника — снять столь саморазоблачительный, самокритичный, беспощадный по отношению к самому себе фильм? И как это могли не заметить и не оценить? К примеру, здесь прямо цитируется «Зеркало» Тарковского, на сеансе которого актер и зашифрованный директор проводят конспиративную встречу. Тарковский — последний духовный лидер той эпохи, которая в этих лидерах нуждалась^; по иронии судьбы день выхода комедии фон Триера в российский прокат совпал с 75-летним юбилеем Андрея Арсеньевича. Фон Триер — страстный поклонник Тарковского, а «Самый главный босс» — его «Зеркало». Впрочем, кривое: отражение двоится. Фон Триер — и глава студии Zentropa, финансист, продюсер (расчетливый делец, наживающийся на подчиненных), и маньяк-творец, влюбленный в свои безумные, мало кому понятные идеи (актер, помешанный на театральной практике вымышленного драматурга Гамбини).

Вместе или попеременно они обладают властью. Они и есть самый главный босс, ведущий свои шизофренические диалоги не только в кинозале, но и в других местах, отражающих эгоистический инфантилизм обеих ипостасей господина директора, — у палатки с хот-догами, в зоопарке или парке развлечений верхом на карусельной лошадке. Симулякром вечно отсутствующего в кабинете фиктивного босса в картине служит плюшевый медвежонок, которого в момент катарсиса и обретения реальной власти начальника над подчиненными скидывают со скалы в море. Своей любви к детским играм, компьютерным или более старомодным (в его рабочем кабинете стоит старинный пинбольный автомат), многодетный отец фон Триер не скрывал никогда. Ну а временное впадение в детство — базисный принцип любого психотерапевтического сеанса, каковым в конечном счете и является «Самый главный босс».

Исполнители Триер-дуэта — Йенс Альбинус (актер) и Петер Ганцлер (наниматель). Первый уже в «Идиотах», выступая под именем Стоффер, был alter ego режиссера: на съемках фон Триер сам играл роль идиота-лидера, являвшегося на площадку без штанов и призывавшего актеров присоединиться к игре, а по сюжету это амплуа принадлежало Альбинусу. Второй — известный телеактер, чьим наибольшим успехом в кино стала роль мягкосердечного портье в «Итальянском для начинающих» (фильме производства Zentropa, кстати). Один — театральный гуру, исполнявший главную роль в «Гамлете», поставленном в декорациях реального Эльсинора: его герой — тварь дрожащая, но власть имеющая. Второй — неизменный симпатяга, артист стабильного амплуа: тем лучше ему удается роль мерзавца. Остальные персонажи — по большому счету зрители интерактивного спектакля на двоих. А эти двое сражаются за власть над аудиторией, и битва показана фон Триером столь комично, что к его отстраненной позиции невыездного отшельника сразу проникаешься симпатией.

И сам фон Триер как автор «Королевства», и актеры «Самого главного босса», сплошь звезды датских сериалов, хорошо знакомы с телевизионной эстетикой и ее властью над публикой. Потому они чуть пародируют стиль малобюджетных ситкомов: не хватает лишь смеха за кадром (но фон Триер признается, что нарочно перегрузил фильм текстом, чтобы не оставлять зрителю времени посмеяться). Телевидение, а не кино — портрет нации, и «Самый главный босс» — самый национальный из проектов фон Триера. В этом смысле решение устроить премьеру в Копенгагене было логичным. Датчане толерантны и эксцентричны, больше склонны к подчинению, чем к доминированию. Они демократы, либералы, социалисты… Стоп, а при чем тут датчане? Не идет ли речь об обобщенном образе европейской публики — той, которая сделала славу фон Триеру, превозносила или ругала его фильмы, находилась с ней в коммуникации все эти годы?

И не пора ли покончить с этим садо-мазо мезальянсом? С годами чувства слабеют. До «Танцующей в темноте» публика ломилась на фон Триера, теперь поостыла. Да и сам он, двинувшись после «Догвиля» в сторону литературы, начинает чувствовать себя чужаком в мире кино. Чужак может пытаться ассимилироваться (в разномастной компании офисных креативщиков «Самого главного босса» работает и американец — давний друг фон Триера актер Жан-Марк Барр тут вволю поглумился над своей ролью в «Европе») и стать предметом для насмешек. А может взглянуть на когда-то родной мир со стороны. Такой взгляд — удел другого персонажа. Он исландец, житель литературной страны с 99-процентной грамотностью населения и почти полным отсутствием кинематографа, знает наизусть «Эдду» и понимает, как мало реального смысла в кажущейся демократии. Как скудна почва, на которой датчане-идеалисты взращивают столь милые им нравственные ценности. Он бизнесмен — и покупает компанию, разгоняет персонал, разрушает грядущую идиллию, компенсируя датскую обходительность отборной бранью. Забавно, что в этой роли выступает единственный человек в Исландии, хорошо понимающий в кино, — глава Киноинститута и режиссер Фридрик Тор Фридрикссон. Фон Триер, впрочем, пригласил симпатичного усача не как кинематографиста, а как исландца: ни одного фильма Фридрикссона он не смотрел.

Об отношениях доминирования Дании над Исландией можно рассуждать долго, но политический подтекст в «Самом главном боссе» не главное. Затрагивая тему пагубности власти, фон Триер имеет в виду не мягчайший монархический строй своей родной страны, а творческую диктатуру. Себя то есть. Эта комедия — самый честный его фильм. Ведь здесь фон Триер не только постулирует давно знакомую по его картинам истину: «Идеализм ведет к злу», но и отвечает на вопрос «почему?». Идеализм требует стремления к изменению мира (хотя бы воображаемому, как в «Танцующей в темноте»), а для этого нужна власть. Кинорежиссер обладает властью. Такой, как фон Триер (сам пишущий сценарии, монтирующий, хватающийся за камеру и т. д.), — вдвойне. Может ли власть быть использованной во благо? Хотя бы в ограниченном пространстве одной комедии?

Ответ отрицательный. Власть позволяет жульничать, лгать, пользоваться кошельком и телом подчиненного, требовать к себе любви или вызывать ее при помощи обмана. Власть идеи, абстракции, каковой является Самый главный босс — он у каждого из сотрудников свой, индивидуальный, а актер лишь является многоликой проекцией, — особенно сильна. Самозванец Кристофер получает в финале полную власть над ситуацией и тут же употребляет ее во зло: он тоже подчинен идее. Идея носит имя Гамбини. Это магическое сочетание звуков списано фон Триером с грузовика, возившего овощи.

О гениальном Гамбини мы знаем крайне мало — в основном то, что он утвердил свою мифическую власть над мозгом Кристофера, ниспровергнув авторитет Ибсена и заявив, что тот был полным дерьмом. Гамбини — очевидная автопародия фон Триера. А сняв «Самого главного босса», он, по сути, признался, что предпочитает имиджу гения имидж полного дерьма.

В этом проявлен не только мазохизм, который Ларс фон Триер считает национальной чертой датчан, но и концептуальное нежелание властвовать. Даже в умах. И automavision изобретен не для улучшения качества картинки, а в подтверждение концепции: как минимум от контроля (то есть власти) над камерой фон Триер уже демонстративно отказался. Трудно быть богом, а стать им — проще простого. Быть идеалистом нехорошо, но идеей — стократ хуже. Фон Триер, успевший за свою жизнь сменить убеждения иудея, атеиста и католика, в последние годы все более упорно склоняется к признанию существования Высшей Воли и к последующей борьбе с этой Волей. Если Самый главный босс при всем желании не может нести благо, каковы же масштабы зла, исходящего от Босса самого главного босса? Этому будет посвящена следующая картина фон Триера «Антихрист». Тоже, кстати, жанровое будет кино — заявлено как фильм ужасов.

«Самый главный босс» сопровождается закадровым авторским комментарием. Последняя реплика гласит: «Я приношу извинения как тем, кто ждал большего, так и тем, кто желал меньшего^; те, кто получил то, за чем пришел, заслуживают этого». Звучит, как ритуальное прощание со зрителями, но в реальности Ларс фон Триер имеет в виду то, что сказано: впечатление от этой комедии определяется тем, чего ты от нее ждал. Перед нами фильм-зеркало — то ловко законспирированный манифест об основах эстетики и этики, то непритязательная комедия.

А сделал ее не Христос и не Антихрист, а очень умный человек и неправдоподобно талантливый режиссер. Когда он был никем и ему не терпелось стать знаменитым и важным, он приделал к фамилии приставку «фон». Теперь, войдя в аристократию мировой культуры, пытается от нее отделаться. Просто Триер.

1 Датский оператор, снимавший «Догвиль», «Мандерлай» и многие фильмы «Догмы».

2 Сам фон Триер предпочитает ссылаться на Людвига Гольберга, «датского Мольера».