Станем китайцами. «Запретное царство», режиссер Роб Минкофф

«Запретное царство» (The Forbidden Kingdom)

Автор сценария Джон Фаско

Режиссер Роб Минкофф

Оператор Питер Пау

Художник Билл Бржески

Композитор Дэвид Бакли

В ролях: Джет Ли, Джеки Чан, Майкл Ангарано, Лю Ифэй, Коллин Чоу и другие

Casey Silver Productions, China Film Co-Production Corporation, Huayi Brothers, Relativity Media

США

2008

Если для вас все восточные боевики на одно лицо и вылетают из памяти, не задержавшись там ни на час после просмотра, то «Запретное царство» вы все равно отличите от других. Здесь впервые встречаются на экране два монстра кунфу. Для поклонников жанра это событие не менее грандиозное, чем для синефилов традиционной ориентации — встреча в кадре Аль Пачино и Де Ниро.

Но матерые бойцы не просто лупят друг друга ногами и изрекают нехитрые шутки. Каким-то образом китайские артисты внесли в голливудский блокбастер свою древнюю культуру. Едва ли не каждый кадр тащит за собой шлейф древнейшей традиции. Даже эпизод с Джетом Ли, писающим на Джеки Чана, имеет свой глубокий смысл, впрочем, об этом ниже. В сущности, «Запретное царство» — это чисто китайский проект (куда более китайский, например, чем все фильмы англизировавшегося Ли Ана), просто снятый на американские деньги.

Инициатором проекта выступил Джеки Чан. Поначалу идея была сугубо коммерческой — собрать вместе двух мегазвезд жанра, трудно переживающих кризис среднего возраста. Разумеется, кино должно было быть нехитрым семейным развлечением и завлечь максимально широкую публику. В качестве режиссера пригласили старательного и безликого труженика Голливуда Роба Минкоффа. Но в процессе съемок произошло небольшое чудо. Непредвиденные смыслы проросли сквозь аляповато красивый видеоряд. Неожиданные ассоциации расцветили стандартный приключенческий сюжет. «Запретное царство» словно калейдоскоп: можно увидеть в нем забавное семейное кино, а можно — чуть повернув — разглядеть философскую притчу или политический боевик. Как результат — фильм стал мощным идеологическим аншлюсом. Команда во главе с Джеки Чаном и Джетом Ли вторглась на территорию западного entertainment’а, все там перевернула с ног на голову, каленым железом выжгла традиционные западные предрассудки о Востоке и с неотразимой волей навязала нам аутентичные китайские идеи и представления. В основе картины — роман «Путешествие на Запад». Для зрителя же она стала путешествием на Восток.

1. Истоки

Итак, «Путешествие на Запад» У Чэнъэня. Полусказочный опус XVI века, щедро насыщенный фантастическими приключениями, сатирическими эпизодами и прекрасными стихами. Наряду с «Троецарствием», «Речными заводями» и «Сном в красном тереме» он входит в четверку классических китайских романов и много раз экранизировался. Были и телесериалы, и полнометражные фильмы, и даже анимэ. С неизменным аншлагом пьесы на темы романа идут в «Пекинской опере».

В фильме роман У Чэнъэня, натурально, сократили и перелицевали, но вышло это изящно. Кино не потеряло смысла первоисточника, а в чем-то и обогатило его. В некоторых эпизодах оно поразительно точно. Например, начинается фильм в буквальном соответствии со стихами У Чэнъэня, описывающими сотворение мира. Сначала в кадре одни облака, мало-помалу сквозь них вырисовывается — словно возникая на наших глазах — земная твердь. По облакам бойко скачет Царь обезьян. Это самый очаровательный персонаж китайского фольклора, роль-мечта для поколений китайских актеров, образ пляшущего мудреца, в котором за пятьсот лет до Ницше воплотилась идея философии как танца и игры. Царь обезьян остроумен и неотразим, как Остап Бендер, умен, как Лао Цзы, проказлив, как мартышка. Он абсолютный self-made man, то есть, разумеется, self-made monkey. Исключительно благодаря собственному уму он добивается статуса главной обезьяны, попадает на небо, обретает бессмертие и — совершенно в духе Прометея — дарит это бессмертие своим сородичам. Боги, конечно, возмущаются его проделками, но Царь обезьян с ловкостью необыкновенной уклоняется от наказания.

В романе Царь обезьян помогает монаху Сюаньцзану совершить паломничество в Индию (это и есть тот Запад, где китайцы ищут мудрости и обретают Будду). В фильме сюжет выстроен тоньше. Герои странствуют, чтобы вызволить Царя обезьян, которого Нефритовый военачальник обратил в каменное изваяние, и отдать ему волшебный посох (именно этим посохом, кстати, утрамбовывался в свое время Млечный путь). Однако Царя обезьян играет Джет Ли. И он же занят в роли монаха, отправившегося в путь, чтобы освободить Царя обезьян. Приключенческая история обретает тем самым мистический оттенок. Герои преодолевают уйму препятствий, чтобы добраться до Бога, а Бог тем временем путешествует вместе с ними, способствуя их духовному перерождению. Словом, перед нами вариация на тему «Парламента птиц», где птицы странствуют в поисках своего царя, а в финале понимают, что царь птиц — это они сами, все вместе.

Роман не ведает границ между землей и небом. Главный герой с чисто обезьяньей ловкостью то наведывается в подземное царство, то срывает персики в небесном саду, то куролесит со своими земными собратьями. Фильм пренебрегает границами государственными и непринужденно смешивает тот мир и этот. Герой переносится из современного Лос-Анджелеса в древний Китай, оттуда попадает на небеса, потом опять возвращается в Лос-Анджелес — и все это в мгновение ока. Избыточно красивый видеоряд придает происходящему на экране необходимую иллюзорность. В какой-то момент мы уже перестаем понимать, то ли эти вишни цветут в нашем мире, то ли это вечные вишни в небесном саду бессмертных. Заметная искусственность нарисованной на компьютере красоты удваивает иллюзию. Сон обретает жизнь, зато жизнь кажется сном. Пейзажи выглядят так театрально потому, что напоминают об иных — духовных — пейзажах. И мнится, что эти ненастоящие вишни обвевает ветерок истинной реальности.

Точно так же дело обстоит со временем. Западное линейное время здесь отменено. Джет Ли играет Царя обезьян, родившегося вечность назад. И он же — обычный монах, живущий в эпоху Тан. Джеки Чан — мастер боевых искусств в древнем Китае. И он же — старый хозяин магазинчика в лос-анджелесском Чайна-тауне. Различия между эпохами иллюзорны и несущественны, как и различия между странами. Действие фильма происходит в некоем духовном «всегда».

2. Аншлюс

Главный герой «Путешествия на Запад» — монах Сюаньцзан. Изначально он человечек не самых высоких моральных качеств: и трусоват, и придурковат, и вообще не очень симпатичен. Спутники его являют образец геройства и благородства, он на их фоне заметно тушуется. Натурально, в ходе странствия он становится все лучше, и к концу романа мы его любим, как родного.

Ирония создателей «Запретного царства» в том, что на роль этого простофили они пригласили американского актера Майкла Ангарано и обставили завязку так. Живет себе в Лос-Анджелесе молодой человек, можно сказать, еще тинейджер. Переходный возраст переживает трудно, друзьями не обзавелся, девушки, разумеется, у него нет. По улицам ходить боится — хилого пацана заприметила местная банда и норовит при каждой встрече отметелить. Единственное, что пареньку остается, — уйти в мир своего хобби. Увлекается он китайскими боевыми искусствами, но при этом решительно не способен применить их на практике. В один прекрасный день местные бандиты грабят лавку в китайском квартале и обижают старичка, там работающего.

Паренек, который в лавке тусуется каждый день и скупил там сотни кассет с кунфу-фильмами, пытается заступиться за хозяина, хватает какую-то палку, но тут братки выбрасывают его в окно. Он летит на грязный тротуар, закрывает глаза... А открывает их — уже в древнем Китае.

Быстренько выясняется, что палка — это волшебный посох Царя обезьян. Царя надо вызволять из плена. И вот уже два мастера боевых искусств (Джеки Чан и Джет Ли) помогают герою в его странствии. Каждый эпизод их путешествия — это, конечно, плевок в сторону всех Джеймсов Бондов, Джейсонов Борнов и Индиан Джонсов, которых когда-нибудь заносило на Восток. В «Запретном царстве» западный человек — комический простачок. Он не знает кунфу, не понимает, где пролегает путь Дао, не умеет себя вести и постоянно попадает впросак. Джеки Чан и Джет Ли, конечно, его учат, но не перестают изящно «опускать» вплоть до самого финала. Расстановка сил так и не меняется. Все китайцы на экране — не важно, положительные или отрицательные персонажи — воплощают мудрость и благородство. Все западные люди — или просто бандиты, или дохляки и простаки вроде главного героя.

Традиционный штамп западного боевика: герой отправляется в Азию, там быстренько изучает все тайны боевых искусств и возвращается на родину, чтобы с помощью китайских хитростей спасать мир, нести демократию и мочить злодеев в сортире. Так происходит и с начинающим Бэтменом («Бэтмен: начало»), и с Невестой («Убить Билла-2»). В «Запретном царстве» все наоборот. Герой, попав в Китай, открывает в себе внутреннего китайца и остается им на всю жизнь. Он страшно переживает, когда ему приходится вернуться из этой сказочной страны на заплеванные тротуары Лос-Анджелеса.

Дело в том, что в Китае он влюбился в девушку. Она, конечно, не просто так сама по себе девушка, а живое и симпатичное воплощение загадочной китайской души. Как и все китайские красотки, она — лучшее опровержение еще одного западного штампа о тихой и покорной восточной женщине. Девушка лихо дерется и не раз спасает от смерти своего западного возлюбленного. В пространстве древнего Китая она героически гибнет, но в современном Лос-Анджелесе возрождается вновь — в образе девушки из Чайна-тауна. Вновь ее обретая, герой словно возвращается в утраченный Китай. Нет никакого сомнения, что он моментально попадет к своей девушке под каблучок и окончательно сдастся на милость китайскому менталитету.

3. Пьяный мастер

У Джеки Чана был и свой личный — неденежный — интерес в этом проекте. Постарев и утратив былую гибкость суставов и скорость реакции, он долгое время пытался стать «нормальным» драматическим артистом и искал себе подходящую роль. Наконец-то нашел.

В «Запретном царстве» он опять играет «пьяного мастера» — роль, которая тридцать лет назад принесла ему славу на Западе. Конечно, он уже не тот живчик, которого операторы просили помедленнее выполнять свои головоломные трюки — иначе его движения просто смазывались на пленке. Но зато теперь он может изрекать философские афоризмы и обаятельно наставлять героя и зрителей на путь Дао. Со своим мудрым прищуром и добрыми шуточками он невероятно похож на Ленина из старых советских фильмов — только вместо лысины у него засаленные дреды.

Пьяный мастер, на самом деле, образ такой же древний и почтенный, как Царь обезьян. Этот романтический герой наголову разбивает еще один западный штамп — о жесткой иерархии восточного общества. Испокон века чем талантливее был китайский поэт или художник, тем приличнее ему было вести себя наперекор всем нормам и порядкам. Прославленный поэт, который, вдрызг напившись, вваливается в императорский дворец в компании певичек и наскоро набрасывает несколько иероглифов, которым суждено стать шедевром, — это традиционный образ китайской истории. Сумасшедший старик или пьяный святой — самые популярные прозвища людей искусства. Эта сверх-асоциальная поза обеспечивала артисту полный иммунитет. Вечно пьяный, полубезумный художник мог вытворять что хотел, не опасаясь наказания. Наоборот, окружающие с почтением относились к его выходкам — ведь опьянение высвобождало его творческое «ци». То самое «ци», которое с помощью алкоголя пытается высвободить в себе и пьяный мастер Джеки Чана.

Имидж пьяного мастера — постоянная пляска иллюзий. Нам кажется, что он серьезен, а он оказывается мертвецки пьяным, нам кажется, что он плетет пьяный бред, а потом мы понимаем, что он учит нас Дао. Вот-вот он упадет под ноги противнику, но в этот самый момент он воспаряет аки журавль и приземляется прямо ему на макушку. Его стратегия — и в поединке, и в жизни — заморочить врагу голову и, когда тот окончательно растеряется, врезать ему.

Каждую секунду этот герой не равен самому себе. Он текуч, как ручей, изменчив, как облако. Он преображается почти так же умело, как Царь обезьян, обладавший, по поверьям, способностью превращаться в семьдесят два разных существа.

В какой-то момент его спутники понимают, что он не просто так пьяный старичок бомжеватого вида. Им кажется, что перед ними — один из восьми Бессмертных. (Это такие даосские божества, страшные шутники и затейники.) Один из них страдает хроническим алкоголизмом. Джеки Чана за него как раз и принимают, а он мудро улыбается и молчит. Только ближе к финалу — и это довольно трогательный момент — мы видим, что старый алкоголик никакой не бог, а просто старый алкоголик. Его ранят, он начинает помирать, и спутникам приходится совершать просто немыслимые подвиги, чтобы его все-таки спасти.

Но кто же тогда герой Джеки Чана? Дерется как бог, одет как бомж, ведет себя как псих. По всему выходит, что он даос. Приверженцы этой религии как раз и отличались нетрадиционным поведением и изо всех сил стремились стать бессмертными — вот только мало у кого это выходило. Народная молва приписывала им суперспособности, словно у людей Х, чувство юмора и склонность к розыгрышам.

Серьезный же Джет Ли, на котором все еще лежит отсвет его суперблагородных ролей типа «Героя», выступает в роли буддийского монаха. Он строг, справедлив, самоотвержен и постоянно предается медитациям. Так что когда две звезды сходятся померяться силами, это выглядит не просто очередным поединком. Выходит прямо-таки схватка двух религий.

Бои в фильме ставил Ву Пинь-Ен. Уроженец Гуанчжоу, он начал как хореограф в гонконгских боевиках, а в 90-е фантастически раскрутился в Голливуде — ставил бои во всех «Матрицах» и в «Убить Билла». Каждая схватка, им поставленная, — это целый спектакль со сложной драматургией и занимательной игрой смыслов. Сражаются у него не люди, а духовные сущности.

В поединке Джеки Чана и Джета Ли, например, пьяный мастер олицетворяет дикую энергию стихий, а буддийский монах — строгий расчет и целенаправленную стратегию. Это уже не просто бой, а схватка, условно говоря, дионисийства и аполлонического начала. Джеки Чан крутится волчком, скользит ужом, летает птицей, а Джет Ли невозмутимо парирует его удары, не отвлекаясь на обманные движения.

Смотришь на эти схватки, затаив дыхание и вцепившись в подлокотники. Смотришь не так, как привык западный зритель, — одними глазами, а всем существом, словно это не фильм, а футбольный матч или боксерский поединок. Именно так предписывали любоваться картинами древние китайские мастера. Именно так воспринимали мир даосы: истинный мудрец не слушал ушами, не смотрел глазами, но внимал «всем существом».

Разделавшись со всеми ориентальными штампами, уничтожив западную концепцию entertainment’а и подменив ее пляшущей восточной мудростью, китайские товарищи на этом не остановились. Они изменили наш способ смотреть кино.

4. Битва богов

Итак, Джет Ли воплощает самоотверженность и духовную сосредоточенность буддизма. Джеки Чан отвечает за отчаянный разгул даосской веры. А вот третью религию Китая — конфуцианство — воплощает Нефритовый военачальник.

Это самый, надо сказать, несимпатичный персонаж фильма. Он немолод и зануден. Его стихия — порядок, этикет и чинопочитание. Царь обезьян раздражает его своими прыжками и ужимками, а также той легкостью, с которой взлетает ввысь в иерархии бессмертных. Надувшись, словно обойденный по службе чиновник, Нефритовый военачальник долго интригует и наконец умудряется обмануть своего врага и обратить его в камень.

В финале Нефритовый военачальник, монах (Джет Ли) и мастер (Джеки Чан) долго метелят друг друга. Битва эта несмертельная, у каждого героя своя правота, и в конце концов они неплохо ладят — точно так же, как веками уживаются вместе три основные религии Китая. Но все-таки кто же побеждает в финале? Разумеется, буйный и веселый Царь обезьян. А вместе с ним — и древнейшая китайская религия даосизм. В романе «Путешествие на Запад» Царь обезьян предстает облагороженным героем, он ищет Будду и сумел укротить свои порывы. Но на самом деле, это древний персонаж фольклора, воплощающий магию и юмор совершенно незапамятных времен.

Победа даосизма в китайском фильме, ориентированном на западный рынок, выглядит очень актуально. Даосизм идеально подходит обществу потребления и может стать отличной статьей идеологического экспорта. Это в высшей степени физиологичная и эгоцентричная религия. Буддизм требует от человека самоотречения во имя духа. Конфуцианство — самоотречения во имя закона. В награду верующим предлагаются ценности сугубо нематериальные. Даосизм же, религия древняя, тесно связанная с языческими культами, предлагает своим адептам вещи более простые и понятные. Даос усиленно работает над собой не из каких-то высоких духовных побуждений, а ради того, чтобы добиться личного бессмертия или — на худой конец — богатства и здоровья. Очень, по-моему, современная мотивация.

Даосы зациклены на собственном теле точно так же, как и современные потребители. Специальная диета, особые техники секса, физические упражнения — даос тренируется, словно сегодняшний денди. И все ради того, чтобы научиться творить чудеса и победить своих врагов. К тому же эта прекрасная религия помогает отключить мозги и подменяет интеллект интуицией. Все религиозные прозрения случаются у даосов по наитию. При этом культурный багаж и интеллектуальный уровень совершенно не важны. Неграмотный крестьянин может с ходу познать Дао. А ученый философ потратит на это всю жизнь, да так ничего и не поймет.

А еще важнейшее свойство даосизма — ирония. Даос ко всему — прежде всего к самому себе и своей вере — относится с большим юмором. Он вечно подкалывает окружающих и устраивает забавные перформансы. У него нет убеждений. Он просто следует своему Дао. Поэтому ему в голову не придет устраивать религиозные войны и как-то отстаивать свои убеждения. Этот мирный характер тоже очень точно ложится на современный западный менталитет.

Помните, как Джет Ли писает на Джеки Чана, а потом оба смеются?

Выглядит сцена так. Герои изнывают от жажды в пустыне. Пьяный мастер в исполнении Джеки Чана достает какие-то амулеты, набожно возводит глаза к небу, бормочет заклинания. Наконец, о чудо! Сверху на него льется водичка. Мастер шепчет благодарственную молитву, не замечая, что это буддийский монах забрался на близлежащую скалу и писает на своего соратника.

Это наплевательское отношение к традиционной набожности объединяет даосизм и дзен-буддизм. Очень в китайском духе — взять и высмеять веру во всякие смешные амулеты и заклинания. В этот момент герои Джета Ли и Джеки Чана становятся настоящими друзьями. А мы что-то понимаем о глубинной сути восточных религий.

Вы скажете — смешно вчитывать глубинные смыслы в обычный блокбастер. Эти китайцы давно и с потрохами продались Голливуду. Все, что они снимают про свой Китай, — просто дешевая поделка на экспорт.

Мне же кажется, что пустяковый фильм зачастую проговаривает вещи куда более серьезные, чем самое умное артхаусное кино. «Запретное царство» упорно и успешно меняет наш стиль восприятия — сначала кино, а затем и жизни. Посмотрев его, задумываешься о том, с какой скоростью Запад путешествует навстречу Востоку.

Наше нёбо привыкло к вкусу китайской еды, наши глаза натренировались смотреть китайское кино. Мы восхищаемся их секссимволами, мы знаем, что такое ушу, кунфу и тайзи-цюань, мы умеем обжаривать свинину в воке. Соевый соус стоит на нашем столе рядом с горчицей. Наши дети знают Джеки Чана не хуже, чем Джонни Деппа. Мы уже наполовину чувствуем себя китайцами, возможно, лет через десять мы окитаимся окончательно.

Может быть, сами того не зная, мы живем на передовой линии тихой, бескровной, необычайно приятной третьей мировой войны, в ходе которой одну за другой сдаем свои позиции Поднебесной, покоряясь той грации, с которой они нас пленяют. Ведь именно такой стратегии учил китайских полководцев величайший военачальник древности Сунь Цзы. «Тот, кто преуспел в военном деле, подчиняет чужие армии, не вступая в битву, захватывает чужие города, не осаждая их, и разрушает чужие государства без продолжительного сражения», — писал он две с половиной тысячи лет назад.