Пробка. Пьеса

Пока все собираются и усаживаются, в глубине сцены — а если сцены не будет, то не в глубине, а еще где-нибудь, на задах, на потолке, просто по телевизору, где угодно — на экране показывают девушку, сидящую за столом и отвечающую на вопросы. Мы не видим ее собеседника и не слышим, что она говорит. Короткая стрижка, неприметное лицо.

В комнате капитальная мебель — буфет, комод, обеденный стол, кресло, стулья с круглыми заклепками, кожаный диван, часы с маятником, все старое, конца 40-х годов, основательное, дубовое. Большой портрет на стене — дядя со Звездой Героя Соц-труда. Это отец бабушки, академик общественных наук Покровский Петр Серафимович.

Филипп, парень лет двадцати, в грязных тяжелых ботинках, входит в комнату и некоторое время сидит молча, вытянув ноги и отдыхая. Потом достает из рюкзака продукты, вываливает на стол. Много еды. Ест, ломая хлеб и толсто нарезая колбасу. Молчит и вкусно ест. Запивает пивом. Так продолжается некоторое время.

Входит женщина. Она худенькая, аскетичная, с гладкой прической. Издалека кажется молодой, вблизи — что-то старушечье. Это Лиза, мать Филиппа.

Л и з а. Ты бы хоть на стол накрыл по-человечески. По какому поводу такой пир?

Ф и л и п п. Так... проголодался... (Ест дальше. Откидывается на спинку дивана, потягивается с наслаждением.) Вот как жить надо — продать велосипед, накупить жратвы...

Л и з а (в ужасе). Ты продал велосипед?!

Ф и л и п п. Матушка! Зима скоро! Зимой не ездят на велосипедах. В наших географических широтах зимой носят теплую одежду. И обувь в том числе. Чтобы ее купить, продают велосипед. Так бывает...

Л и з а. Такой велосипед...

Ф и л и п п. Да ладно... Старье... Велосипедов ты не видела, вот что...

Л и з а. Да таджики за него вообще... убить могут...

Ф и л и п п. Таджики? Убить? Кого они хоть раз тронули? Тише воды, ниже травы... Пашут круглые сутки, стараются, не нарушают... Вон Сайдолла до того доассимилировался, сына Вадиком назвал. Что за имя — Вадик? Такое и русскому — удовольствие ниже среднего...

Л и з а. Если бы ты что-нибудь читал, если бы ты ходил в храм, ты бы знал, что Вадим — персидское имя.

Ф и л и п п. Да и хрен бы с ним...

Л и з а. Я не против твоей дружбы с таджиками. Они хотя бы не пьют. Но почему бы тебе не общаться с кем-то... из нашего круга? С Павликом? Почему ты не дружишь с Павликом?

Ф и л и п п. Когда с ним дружить, он на работу каждый день ездит...

Л и з а. Бабушка устроилась на работу.

Ф и л и п п. Да ну!

Л и з а. Няней. На «Княжьи пруды».

Ф и л и п п. Молодец, бабуля. Я всегда в нее верил.

Л и з а. Не паясничай! Как она будет туда добираться без велосипеда? Ей семьдесят два года! Как она будет? Как? Как? Как?

Она с отчаянием лупит его льняным кухонным полотенцем. Он перехватывает полотенце.

Ф и л и п п. Мама. А эти люди, они что, так никогда и не появлялись?

Л и з а. Люди?

Ф и л и п п. Которые были тогда там. На речке Рубашке.

Л и з а. Почему ты спрашиваешь?

Ф и л и п п. Странно это. Неужели они никогда нами не интересовались?

Л и з а. Нет. То есть сначала да, а потом — нет... Столько лет прошло... Все забывается... К тому же... Да мало ли... Слушай, что ты меня мучаешь?

Ф и л и п п. Извини.

Дом Максима в элитном коттеджном поселке «Княжьи пруды». Просторно, чисто и просто.

Лина Петровна, бабушка Филиппа, статная седая дама с надменным и брезгливым выражением лица, знакомится с хозяевами и пытается придать своему лицу более дружелюбное выражение. Но чувство собственного достоинства и неприязнь к «хозяевам жизни» мешают ей.

М а к с и м. Здравствуйте, Лина Петровна. Очень, очень рад с вами познакомиться. Катя, моя жена, тоже хотела, но у нее срочные дела по благотворительности... В принципе, Ермолаем и так занимаются, то есть всегда найдется, кому с ним погулять, поиграть. Но мы бы хотели, чтобы с ним побольше общались, понимаете?

Л и н а П е т р о в н а. Конечно.

М а к с и м. Разговаривали, читали...

Л и н а П е т р о в н а. Ну, разумеется...

Послышалась песня, восточный мотив, кто-то негромко и протяжно напевал не по-русски.

Максим выглянул в окно, и песня оборвалась.

М а к с и м. Саид, пой! Пой, если охота. Хорошая песня.

И дальнейший разговор с Линой Петровной идет под восточный напев.

М а к с и м. Вот... Да, поскольку Ермолай... Извините, секунду... (Снова выглядывает в окно.) Володя, возьми Артура и поезжайте в больницу к Сереже. Почитайте ему что-нибудь, узнайте, не надо ли чего... У нас беда, тяжело ранен охранник, Сергей. Он нам жизнь спас...

Л и н а П е т р о в н а. Да, я читала, что на вас покушались...

М а к с и м. Но вас это не касается, здесь, в моем доме, вы в полной безопасности. И если вы захотите погулять с Ермолаем, вас будут сопровождать... У нас для этого специально обученный военный пенсионер. Чувствую себя каким-то сочинителем... работы для тех, кому она нужна. Идемте, я познакомлю вас с Ермолаем...

И, словно предвкушая, как обрадуется сейчас Лина Петровна, увидев Ермолая, Максим с улыбкой протягивает ей руку.

На экране опять появляется девушка, она плачет, ей дают платок, дают закурить, мы видим руки ее собеседника, не важно, мужчина это или женщина. Руки видим, а человека — нет.

Филипп, Лиза и Лина Петровна ужинают втроем. Лина Петровна неотрывно смотрит на экран.

Л и н а П е т р о в н а. Видеть не могу эту гадину. Давление поднимается, когда ее показывают.

С жадной ненавистью смотрит на экран.

Ф и л и п п. Ладно, бабуль, не переживай, скоро ей уже приговор вынесут, пятнашку впаяют, и лады...

Л и н а П е т р о в н а. Да ее убить мало!.. Пятнашку!..

Ф и л и п п. Бабуль, а убить мало — это как? Это потом расчленить, что ли? Или шкуру снять?

Л и н а П е т р о в н а. Ешь, не умничай. Иждивенец!

Л и з а. Мама...

Л и н а П е т р о в н а. А что? Надо называть вещи своими именами! Здоровый мужик висит на шее у матери и бабки!

Ф и л и п п. Я работаю, когда есть работа...

Л и н а П е т р о в н а. Эта твоя автомастерская? Надо получать высшее образование!

Ф и л и п п. Ты прекрасно знаешь, почему мне пришлось бросить институт...

Л и н а П е т р о в н а. Денег нет... А ты заработай! Твой прадед родился в глухой деревне, в школу за восемь километров ходил, а стал академиком-марксистом...

Ф и л и п п. Ага, а если бы школа рядом с домом была, белогвардейцем бы стал...

Л и н а П е т р о в н а. Молчи, хамло!

Ф и л и п п. Слушайте, дайте денег. На трусы.

Л и н а П е т р о в н а. Что еще?!

Ф и л и п п. Надо купить трусы. Намазывается поработать обнаженной натурой в художественном училище. Нужны специальные трусы.

Л и н а П е т р о в н а. Какая мерзость!!!

Ф и л и п п. Ага, «мерзость»... Тоже работа. Деньги платят. Поди посиди полтора часа в позе «зю».

Л и н а П е т р о в н а. Кто — посиди? Я? Мерзость, позор! И это правнук академика! Какое счастье, что прадед до этого не дожил!

Ф и л и п п. Ага, и завещал квартиру на Котельнической набережной партии КПСС.

Л и з а. Ну, пожалуйста, ну хватит. Мама, расскажи лучше, как там у тебя? Что за хозяева?

Л и н а П е т р о в н а. Типичные нувориши. Это тот самый адвокат, которого по телевидению часто показывают...

Ф и л и п п и Л и з а. Да?! Ну и как он?

Л и н а П е т р о в н а. Ну, так... Улыбается... Вежливый такой...

Ф и л и п п. Так ему уже полташ небось? У него что, дети малые?

Лина Петровна не отвечает.

Л и з а. Да, мам, а какой ребенок? Симпатичный? Мальчик? Девочка? Сколько лет?

Лина Петровна молчит и вдруг начинает плакать. Сквозь слезы, с отчаянием.

Л и н а П е т р о в н а. Это не ребенок...

Перебивка: на большом экране девушка снова отвечает на вопросы.

Лина Петровна в доме Максима. Сидят по разные стороны большого стола. Чай и угощение может подавать специальная девушка в кружевном передничке. Можно и без девушки.

М а к с и м. Я слушаю вас, Лина Петровна.

Л и н а П е т р о в н а. Я прочла вашу статью, Максим Юрьевич, и я не могу оставаться в вашем доме по идейным соображениям. Это противоречит моим убеждениям. Раньше я имела весьма смутное представление о вашей общественной деятельности, но теперь...

М а к с и м. А что такое?

Л и н а П е т р о в н а. Я имею в виду закон, который вы продвигаете...

М а к с и м. Ах, закон!.. Послушайте, Лина Петровна. Вы это что, в газетах прочитали? Ну что ж вы хотите...

И не такое напишут... Позвольте, я вам сейчас все объясню... (Задумывается, потом начинает говорить не спеша.) Чтобы поехать, к примеру, в Бельгию... Господи, что там делать? Вот где тоска... Чтобы поехать в какую-нибудь еврожопу, надо получить Шенгенскую визу. Если у тебя нет вида на жительство или нормального гражданства, то без Шенгенской визы никак не обойтись. А для этого положено показать справку о доходах и даже пройти собеседование. Чтобы получить кредит на покупку, ну я не знаю, холодильника по последнему слову науки и техники, надо опять же показать, что у тебя есть зарплата и что ты не сбежишь с заветным холодильником, поминай как звали. Чтобы поступить на автокурсы, если, конечно, у тебя нет приятеля-генерала, который пришлет к тебе на дом симпатягу майора с твоими правами, если тебе неймется на автокурсы, надо показать медицинскую справку, что ты не псих и не алкаш. И только чтобы заиметь детей, ничего не надо. Потому что в сравнении с кредитом, Шенгенской визой или правами, дети — фигня, ерунда, пустячок, ничего страшного, сами вырастут, их можно как-нибудь так, без денег и в невменяемом состоянии. Так вот, это нечестно. Давайте все-таки уже как-то посерьезнее. Собрался размножаться — покажи справку о доходах. О состоянии здоровья. И характеристику с места работы дробь учебы. А если возникнут вопросы, мы пригласим тебя на собеседование. Кто — «мы»? Компетентная комиссия по месту жительства. При департаменте здравоохранения, или там по делам семьи и молодежи, или черта в ступе.

И если все в порядке — милости просим, еще и колыбельку подарим.

С портретом президента и его напутственным словом, выгравированным на специальной табличке, в изголовье. А если не все и не в порядке — извините. Придется обождать. Приходите в следующем квартале. Что? Вы уже? Доходов нету, места работы дробь учебы тоже, даже характеристику взять негде, да и психдиспансер не дает добро, а вы уже? Конечно, у этих рискованных проектов могут быть спонсоры. Поручители. Воинские части, монастыри, крупные предприятия и частные лица. Тогда родители заключают договор, по которому дитятя поступает в распоряжение инвесторов. Поручителей. Но если поручителей нет... Пожалте лечиться от беременности, ничего не попишешь... В целях вашей же безопасности и безмятежного процветания нашей Родины! Вон Абдулла, дворник. Профессиональный дворник, прошу заметить, не какой-нибудь там... Он раньше в микрорайоне «В» работал по этой же специальности. Так он мне прямо сказал: «Максим-джан, я не понимаю! Я уже замучился доставать младенцев из мусорного бака! Относить их к своей Фатиме и растить из них благочестивых мусульман. Государство, Максим-джан, неуклонно расширяет ассортимент гондонов в аптеках, а некоторые несознательные представители электората игнорируют элементарные правила гигиены...» Абдулла, про него даже передача была, они с женой пятерых усыновили. Все — из мусорного бака. Как один. Славные такие...

И закон пройдет. Это несложно. Несколько душераздирающих передач по телевизору, жаркие дискуссии в газетах, может быть, даже референдум... Результаты референдума — это решаемо... Больше всех занервничают, конечно, господа попы. Люблю я эту породу! Особенно в моем поколении полно таких красавцев — в молодости валялись в канаве, строгали детей, не приходя в сознание, а потом одумались... Как бы. Мило, когда под свое разгильдяйство, под порочность свою люди подводят религиозную платформу. У вас есть вопросы, Лина Петровна?

Л и н а П е т р о в н а. Но ведь повсюду... отовсюду... везде мы слышим призывы размножаться...

М а к с и м (шепотом). Это не для всех. Чтобы те, кто надо, хорошо размножались, надо, чтобы те, кто не надо, — наоборот. Чтобы было равновесие. В процентном отношении. Ну, вы меня понимаете... (Пауза.) А у нас с Катей нет детей. Катя в детстве спортом сильно занималась... Легкая атлетика, олимпийские резервы... Таблетками кормили... Надорвалась девчонка. Мир несправедлив!.. А, Лина Петровна? Мир несправедлив! Знаете, когда так говорят? Когда все равно. Когда лень вмешаться, изменить. А мне вот иногда не лень. Я иногда вот так вот вдруг хочу сделать мир справедливее... Кстати, ваш папа, насколько я знаю, занимался исправлением мира профессионально? В пятнадцать лет сбежал на фронт германской войны, вступил в партию большевиков, всю гражданскую прошел, потом рабфак, потом НКВД...

Л и н а П е т р о в н а. Откуда вам это известно?

М а к с и м. Помилуйте! Большая советская энциклопедия! Герой Соц-труда, депутат...

Л и н а П е т р о в н а (решительно и гневно). Максим Юрьевич. Вы не любите людей.

М а к с и м. Я-то? А кто я, собственно, такой, чтобы их любить? Праведник? Угодник божий? Что за гордыня такая? А вы что, любите?

Л и н а П е т р о в н а. Да, Максим Юрьевич. Я люблю людей.

М а к с и м. Повторите, пожалуйста, еще раз.

Л и н а П е т р о в н а (с достоинством). Я люблю людей.

М а к с и м. Что вы бубните себе под нос? Зарядили, как осенний дождик. Ну-ка, громче!

Л и н а П е т р о в н а (с вызовом). Я люблю людей!

М а к с и м. Не верю! Выше подбородок! Да не сутультесь же!

Разворачивает ее плечи, берет за подбородок, поднимает.

Лина Петровна (с тупым упрямством). Я люблю людей!

(Эти экзерсисы могут продолжаться несколько минут, как хватит мастерства и куража у актеров.)

М а к с и м (с неподдельной горечью). Вот видите, как нелепо, фальшиво и высокомерно это звучит... Эх, Сталина Петровна, Сталина Петровна... Кажется, вас так по-настоящему зовут? Вас так назвал ваш ученый папа в 1937 году? (Пауза.) Я ведь этот закон не из головы выдумал. Со мной история случилась. Я вам расскажу. Я попал в пробку. На поезде. Я редко езжу поездом. Что-то такое в этом есть... Радио и льняные полотенца, пахнет мылом... Поезд... Словом, пробка. И вот поезд как-то так крадучись подбирается к городу... Города разные, а предместья все одни и те же — промзоны, свалки и гаражи. Тянутся и тянутся. Потом стоп, затык. Стоишь у окошка и смотришь, смотришь... Какие-то пустыри, гаражи, совсем рядом с железной дорогой. И вот за гаражами я увидел детей. Они там толклись, то ли что-то разглядывали, то ли что-то делали... Спрятались за гаражами, балбесики, и не понимают, что из поезда их отлично видно. Просто обычно поезда проносятся мимо, а тут пробка. Поезд стоит, стоит... И я понял, что мне обязательно надо туда, к ним.

Я сошел с поезда. Они меня не заметили, увлеченные каким-то тайным занятием. И когда я окликнул, они расступились и попятились, но не убежали, тормознутые дети от шести до десяти лет. И я успел их разглядеть: косой пацаненок в дырявых кроссовках, девочка с полуоткрытым, незакрывающимся ртом и кривые зубы торчат, малыш в соплях, девочка лет восьми то и дело яростно чесала в трусах и одна в кудряшках, хорошенькая, с облезлым пунцовым маникюром на грязных пальцах... Я смотрел на детей и тогда впервые подумал, что так дальше нельзя. Нужен закон. Закон... У детей был щенок. Черная дворняжка. (Лина Петровна кивает, а потом качает головой.) Я застукал детей за увлекательным занятием. Спалил. А ведь они скоро подрастут, эти дети, гуляющие за гаражами. И какие у них жизненные перспективы? А сколько еще таких детей? Страна большая, а такие дети из-за гаражей как раз очень быстро воспроизводят себе подобных с ранних лет. И какие головокружительные перспективы у страны, если срочно не принять закон?

Л и н а П е т р о в н а. Вы не просто мизантроп. Вы настоящий фашист.

М а к с и м. Я патриот и забочусь о будущем родины.

Л и н а П е т р о в н а (как бы в забытьи). Куда катимся?..

М а к с и м. Хорошо, вы свободны. Зарплату возвращать не надо. Но все-таки, на те два-три дня, пока мы будем подыскивать замену... Может, порекомендуете кого? А ваш внук? Он студент?

Л и н а П е т р о в н а (с ненавистью). Бывший. Недоучившийся географ. Денег не хватило за институт платить. Всё думали — выкрутимся, подработаем, откладывать пытались. Не вышло. Вылетел. Думаете, не понимаем, зачем все это? Это вы придумали, вы все, которые в комитетах заседают. Таджики скоро кончатся. И молдаване. И хохлы. Домой поедут. А вам уже нельзя без обслуживающего персонала. Надо, чтобы были нищие, кто вам прислуживать будет, кто за пять тысяч в лепешку готов разбиться. Но не дикари, не пьянь, а из хороших семей. Нищие с хорошей родословной. Вот поэтому бесплатного образования все меньше. Поэтому по три ЕГЭ сдавать надо. Чтобы никто выучиться не мог, нормально зарабатывать. Без прислуги остаться не хотите. Да кто вы все такие? Откуда вы только повылезли? Тут раньше люди жили, люди, вы понимаете? Это поселок Академии общественных наук! Эти ваши демократы разорили ученых, и вы всё скупили! Но есть вещи, которые не продаются. Есть люди, у которых еще осталось достоинство... Так вот. Подавитесь вы своими деньгами и обедами.

Да я костьми лягу, с голоду сдохну, а внука к вам не пущу.

Лицо у Максима становится грустное-грустное.

М а к с и м. Зря вы так. Я к вам всем сердцем. Мне других предлагали, а я специально вас выбрал. Учительница, старая гвардия, порядочный человек... (Он берет рацию.) Хафиз, проводи Лину Петровну к третьим воротам. Слава, отвези Лину Петровну, куда она скажет.

Дом Лины Петровны.

Лиза одна. Она спешно собирается куда-то, надевает куртку, сапоги, рюкзак, останавливается и оглядывает комнату с громоздкой мебелью, часами и портретом своего дедушки.

Л и з а. Простите меня. И ты, дом, прости. Простите и не ищите. Какая, в сущности, жалкая слабость — жить. Когда жить незачем, да и невозможно.

Лиза машет рукой комнате, машет по-детски, всей ладонью. Поправляет рюкзак и стремительно шагает к двери. Слышится стук входной двери и зычный учительский голос.

Л и н а П е т р о в н а. Лизавета, ты дома?

Лиза опускается на стул у двери.

Л и н а П е т р о в н а. Я ему все сказала! Так прямо ему и сказала. Так и сказала... (Входит, возбужденная разговором с Максимом.) Они все, видите ли, думают, что из нас веревки вить можно... Нет, я не из таких... Представляешь, Лиза... Да ты меня не слушаешь совсем!

Л и з а. Мне снился Саша... Такой худой-худой... А сам улыбается... И не сказал ничего...

Л и н а П е т р о в н а. Лиза, сними пальто и переобуйся.

Л и з а. Только он один меня любил. Только с ним я была бы счастлива...

Л и н а П е т р о в н а. Начинается! Да ты бы с ним в канаве через месяц оказалась!

Л и з а. Нет! Если бы мы были вместе, все было бы по-другому... Ты ничего не понимаешь!

Л и н а П е т р о в н а. Закрой рот. Меньше надо строить из себя... Говорили тебе — иди в медицинский... Художница нашлась! Ишь... Где ты теперь, художница? Экскурсовод в районной галерее... Учительница рисования в центре досуга...

Хлопает входная дверь, и женщины кричат друг на друга шепотом.

Л и н а П е т р о в н а. Слушай мать, она тебе добра желает... Благодари меня, что я спасла тебя от этого...

От этого...

Л и з а. Мама, о покойных не говорят плохо!

Л и н а П е т р о в н а (гневно, с пафосом). Что ж, теперь и про Гитлера плохо не говорить?!

Л и з а. Ненавижу Новый год, малиновое платье, ничего уже никогда не будет...

Л и н а П е т р о в н а. У тебя все будет хорошо... Я мать, я знаю...

Л и з а. Что у меня может быть хорошего? Когда? Мне пятый десяток! Ничего не хочу! Не могу больше!

Она молча прячет лицо в ладонях, ее колотит.

Л и н а П е т р о в н а. Лиза, возьми себя в руки. Твои истерики никому не интересны. Лиза. Я сейчас дуровоз вызову... (Брезгливо.) Какая гадость...

Слышатся шаги Филиппа, и Лиза переводит дыхание, приглаживает волосы.

Ф и л и п п. Салют, амигос! Мам, ты чего в пальто?

Л и з а. Устала, прямо ни ногой, ни рукой не пошевелить. Представляете, удумали собрание устроить! Диспут — надо ли наряду с москвоведением вводить в школах петербурговедение?

Ф и л и п п. Во, пурга!

Л и з а. Потом еще дороги перекрыты из-за этих пожаров.

Л и н а П е т р о в н а. Да, если строительные рынки загораются, значит, это кому-нибудь нужно...

Ф и л и п п. Знатно горело! Оба строительных рынка! Пфшшш — и нету!

Л и з а. Не понимаю, чего тут смешного.

Ф и л и п п. Что, рыдать теперь? Смотри! (Вынимает ананас.)

Л и н а П е т р о в н а. О!

Ф и л и п п. Правда же, лучше, чем цветы?

Л и н а П е т р о в н а. На какие шиши?

Ф и л и п п. Если я скажу, что отработал смену обнаженной моделью, ты расстроишься.

Л и н а П е т р о в н а. Невыносимый идиот!

Л и з а. Керосином каким-то несет...

Ф и л и п п. От ананаса?

Л и з а. От тебя, по-моему.

Ф и л и п п. На то и пожар... И главное, чисто сработано. В санитарный день, а? Никто не погиб. Так, для острастки — знай наших, вы, азера! (Пауза.) Только не надо вот этого вот... «Ах, если бы твой прадед...» Не зарабатываю — плохо, заработал — опять плохо. Я, что ли, виноват, что здесь никак нельзя заработать? Только воровством, поджогами и разбоем.

Л и н а П е т р о в н а. Надо учиться! Надо работать честно! Не забывай, кто твой прадед!

Ф и л и п п. А я и не забываю. Жизнь напоминает. Чего мне рыпаться, если мой прадед отрекся от своего отца-священника... А потом служил в чека и приговаривал к расстрелу еще много-много таких сельских священников и просто людей. А может, и расстреливал сам. Так что я по жизни — свободен. Могу не напрягаться.

Пауза.

Л и з а. Филипп. Твой отец — герой. Он спас чужого ребенка, и это стоило ему жизни. Ты должен думать о своем отце, что ты его сын, ты сын героя, а не потомок этого безумного большевика!

Пауза.

Л и н а П е т р о в н а. Предательница. Этот дом построен этим безумным большевиком, забыла? Уходи вон!

А? (Хватает Лизин рюкзак, встряхивает. Выпадает зубная щетка, мыльница, какие-то вещи.) Что? Тихушница! Собралась, а идти некуда. Некуда идти? Неудачница! А ты, иждевенец? Сколько вам платят за поджоги? А почем возьмешь человека убить? Гостинчик мамочке принес! Чтобы завтра же шел на работу, вместо меня к этому...

Лина Петровна выходит из комнаты. Филипп и Лиза смотрят друг на друга.

Ф и л и п п. Мама, давай уйдем. Пошли отсюда. Куда угодно. Надо к этим людям, у тебя есть их адрес? Надо им написать. Они нам помогут. Они должны помочь. Мой отец утонул, спасая их дочку. Они должны...

Л и з а. Никто никому ничего не должен.

Ф и л и п п. А я буду их искать! Я найду их!

Л и з а. Господи...

Ф и л и п п. Ну кто-то же поставил памятник на его могиле? Совсем недавно! Кто? Кто?! Белый, каменный крест! Это они...

На большом экране: девушка сидит за столом. К столу подходит человек, кладет папку с бумагами, усаживается. Это Максим. Он оглядывается по сторонам и говорит: «Нет, камер не будет. Я понятно говорю?» Экран гаснет.

Максим и девушка на сцене, «живьем», за тем же столом, та же казенная лампа на столе.

М а к с и м. Так, Романенко Юлия Игоревна, восемьдесят второго года рождения... Уроженка... Проживаете... Место работы...

Р о м а н е н к о. ЦФПУ РБ. Старшим менеджером.

М а к с и м. Но вы также и учитесь?

Р о м а н е н к о. Да, в МСНУЭП.

М а к с и м. На кого?

Р о м а н е н к о. На менеджера.

М а к с и м. То есть учитесь на менеджера, а работаете уже старшим менеджером? Ну, понятно, понятно... Значит, Юлия, меня никто не нанимал, не направлял, о вашем деле я узнал из средств массовой информации, и я сейчас здесь просто потому, что хочу сам, лично разобраться.

Р о м а н е н к о. Спасибо.

М а к с и м. Если можете, расскажите поподробнее, как прошел день накануне... Накануне происшествия. Было воскресенье?

Р о м а н е н к о. Да.

М а к с и м. Вот и расскажите.

Тут возможна импровизация. Актриса может говорить что-либо от себя, как она чувствует этот персонаж. Выражать характер, повадки и привычки серой мышки, средненькой неприметной девушки, не имеющей пристрастий, стремлений, равняющейся на то, что навязывают глянцевые журналы и реклама по ТВ. Но в целом она не должна выглядеть однозначно отрицательно.

Р о м а н е н к о. Ну... выспалась как следует. А там уже Лёха звонит. Мы с Лёхой, Ленкой и Алиской в «Мегу» договорились...

М а к с и м. Лёха, Ленка и Алиска — это?..

Р о м а н е н к о. Брат мой старший с женой и дочкой. Он там себе кроссовки посмотреть хотел... еще чего по мелочи... Вот. Ленка еще просила, чтобы я за ними заехала, они в Коровине живут, ну что я в Коровино-то, крюка такого давать, я уж сразу в Химки. Встретились на катке, пока Алиска каталась, мы с Ленкой в «Ив Роше» пошли. Мне открытка как раз пришла, специальные скидки и подарок. Ну, набрали с Ленкой всего, там, гель-пилинг, для ног, по уходу за волосами, вокруг глаз с энзимами молодости... Идем такие, а там парень купоны на скидки раздает — кто три пары лыж купит, тому четвертую бесплатно. А Ленка, она вообще ненормальная, если скидкой не воспользуется, спать не будет. Лёха ей говорит: «На кой нам четверо лыж? Столько ног нету!» А она все равно, говорит, пару можно у Зюзиных на ласты обменять. Набрали лыж, как эти. Пока в машину запихивали, вообще загеморроились, есть захотелось. Пошли в ресторанный дворик.

М а к с и м. Что вы ели?

Р о м а н е н к о. Мы с Ленкой обед «будь в форме», Алиска «хэппи-мил» из «Макдоналдса», а Лёха пиццу.

Ну и по домам. Я их до Коровина довезла. Дома машину помыла. Я всегда перед понедельником мою.

М а к с и м. Сами?

Р о м а н е н к о. Я люблю машину мыть. Снаружи и салон. Меня батя приучил. Он всегда сам мыл тоже. У него «шестерка» была. Всегда «шестерка». Прямо, сколько мы с Лёхой себя помним, столько эта «шестерка». Она старше нас была! И он всегда ее чинил... У него мечта была голубая — «сто двенадцатую» купить. Мечтал, мечтал, а сам свою старушку чинил... Да... Не получалось никак по деньгам, чтобы вот машину поменять... По деньгам вот никак... А он все равно не унывал, говорил: «Погоди, Юлена, мы еще всем покажем...» Я когда свою «реношку» в кредит взяла, ему сказала, типа, вот, батя, смотри, радуйся. Даже шампусиком с ним чокнулась. В мыслях. С фотографией батиной.

М а к с и м. А...

Р о м а н е н к о. Он в дорожном отряде работал, а их расформировали что-то. Стали они как частная лавочка, то тут, то там. Армяне какие-то пионерлагерь под дачу купили, батя им асфальт ложил, а это — что потопаешь, то и полопаешь. Много за один раз положил, пришел домой, лег чего-то, вздыхал, ворочался. Я еще спросила: «Бать, может, врача вызвать?» А он: «Ничего, отлежусь, погоди, Юлена, мы еще всем покажем...» И умер. Видно, не судьба ему на новой «реношке» покататься. (Пауза.) Короче, вымыла машину, сама намылась, села телик смотреть — «Минуту славы».

М а к с и м. Хорошо, а как сложился понедельник?

Р о м а н е н к о. Да нормально, обычный день. К вечеру, конечно, устала. А тут еще пробки эти. Главное, все едут, как хотят, и идут тоже. Это в протоколе зафиксировано — нам дали зеленый, мы и поползли, но медленно, и пешеходы тоже идут. Так и бродят между машин, как я не знаю. Стадом вообще. И дед этот, потерпевший, он кулаком мне по капоту как двинет. Я еще окошко открыла и говорю: «Не имейте привычки стучать по машинам». Я ему на «вы», а он как пошел на меня матом грубить! И палкой своей, тростью этой по лобовому! Тут меня переклинило, я из машины выскочила, трость выдернула у него... От него водярой разит, пьяный совсем, главное, старый такой дед, а пьяный, только с виду здоровый, а я его пхнула маленько, он и бухнулся... Ну я и... Вдруг злость такая, даже в голове шум... Потом уж, когда кровища булькать стала, я сама и «скорую» вызвала. Только она поздно приехала. Счас ведь как — мигалки отменили, так крутые «реанимацию» или «скорую» нанимают, она паровозом идет, дорогу им расчищает. А люди, они что, они же не знают — это «скорая» к больному спешит или крутые. На всякий случай думают, что крутые, и не пропускают... Потому что...

М а к с и м. Пробка!..

Р о м а н е н к о (соглашаясь). Пробка...

М а к с и м. Пробка... Скажите, кто-то попытался вмешаться? Когда вы... С потерпевшим... Кто-то пробовал воспрепятствовать?

Р о м а н е н к о. Да нет, тут как раз зеленый дали, все и поползли... Пробка. Всем домой охота... (Помолчав.) Вот если бы я начальством большим была, я бы вообще по-другому все организовала.

М а к с и м. Что бы вы организовали?

Р о м а н е н к о. Да все! Движение в городе. И про стариков тоже. Чтобы под колесами не мотылялись. Еду бы им на дом приносили. А на воздух выводили бы организованно. Прогулочными группами.

М а к с и м. Мысль хорошая. Понятно. Скажите, Юлия. Вы спортом занимаетесь?

Р о м а н е н к о. Да не особо.

В детстве плаванием маленько... Плавать люблю, только редко, когда мне плавать-то, если и учеба, и работа, в бассейн не получается, только если вот летом выберусь куда...

М а к с и м. Как же вам это удалось? КФ и л и п п. Не знаю, не встречал.

М а к с и м. Но вы же сами собирались стать учителем?

Ф и л и п п. Да ничего я не собирался. Про универ я и думать не смел, где мне... Поступил в пед, на географию, на платное... Там бюджетные места за три года вперед расписаны, такие детишки, из хороших семей... Самые бедные...

М а к с и м. А почему география?

Ф и л и п п. Люблю. Да фигня все это, на самом-то деле. Учитель по гео-графии! Смех... У нас в школе географичка дальше Мытищ никуда не выезжала. Очень любила про Латинскую Америку рассказывать.

Максим пристально смотрит на Филиппа. Филипп ставит чашку на блюдце. Вопросительно смотрит на Максима.

М а к с и м. Извини, показалось... Ты на одного человека похож...

Ф и л и п п. Все на всех похожи. Особенно, кто в телевизоре. Я даже иногда думаю, может, на самом-то деле никого и нет? Это вместо всех людей артисты работают? Один президента играет, другой — маньяка, третья — еще там кого... И артистов уже не хватает...

М а к с и м. Это известно, в психологии описано, такие заблуждения характерны для тех, кто в замкнутом мире живет...

Ф и л и п п. В замкнутом, не в зам-кнутом...

Помолчали.

(Тут должна быть именно такая вампиловская интонация, мужская дружба, ни в коем случае не надо решать этот диалог как гомосексуальное соблазнение!!!)

М а к с и м. Слушай, а хочешь?.. Хочешь путешествовать? Пошлем все к чертям собачьим... Махнем куда-нибудь вместе? В Коста-Рику? Ты же географ, тебе надо... Прошерстим обе Америки, чтобы мало не показалось, а? И гори оно все огнем... Надо видеть мир смолоду, пока охота, пока интересно...

Ф и л и п п. А супруга ваша тоже поедет?

М а к с и м. Она тут подождет.

У нее храм, приют собачий, дом малютки... Да и ну их всех совсем... Без баб обойдемся... (Пауза.) Правильно мне бабуля говорила, что вы чудак большой.

М а к с и м. Поехали, а?

Филипп не отвечает. Максим начинает сумбурный монолог.

М а к с и м. Знаешь, у меня был друг... Давно. В молодости. Мы с ним мечтали путешествовать, а тогда нельзя было... То есть мы, конечно, ездили там в Крым, на Кавказ, в Прибалтику... Автостопом, а то еще в поездах, зайцами, на перекладных... То есть мы нормально как раз поездили, по тогдашним-то временам... Я все ему обещал, что скоро разбогатею... Я хотел разбогатеть, чтобы ему помочь... Он был художник... И я раньше тоже рисовал... У меня не получалось... Мура какая-то... Я и стихи писал, стыдно вспомнить... Пень я в этом смысле...

А у него все получалось... Он был гений... Но тогда, знаешь, было сложно... И вот я ему говорил, погоди, я скоро разбогатею, у тебя вообще будет своя галерея и черт в ступе и мы поедем с тобой по белу свету, куда захотим... Так он и не дождался... Припоздал я разбогатеть...

Ф и л и п п (медленно). Что же с ним случилось? С художником?

М а к с и м. Там такой мрак был, нищета такая... У него девушка была, родила от него. А мать ей не разрешила с ним регистрироваться, вообще его за человека не считала. Общаться с ним запрещала, нормально? Она ей нарочно не говорила, если он звонил. А ему сказала: «Не звони ей, у нее жених математик, умнющий, она с ним в Америку уезжает, а тебя знать не хочет...» И он тогда запил конкретно и из окна выбросился, утром, я потом на опознание ходил... (Пауза.) Это я про него, что он мечтал путешествовать...

Ф и л и п п. А что же девушка с ребенком?

М а к с и м. Уехали вроде... Я потом звонил, на меня эта мамаша — не смей сюда звонить, рвань... Дрянь баба, в общем... Давно все было... Саня мой... Хорошо, хоть крест ему на могилу поставил. Белый. Каменный.

У Максима слезы на глазах. Филипп молчит в полном оцепенении.

М а к с и м. Ладно, прости, что-то я разнюнился... Старею, что ли? Ты молодой... Похож на него чем-то... Только у тебя все по-другому будет, хорошо будет. Ты так и знай. Столько всего тебя ждет... Путешествия... Корабли и города... Вдали музыка и огни... Сколько на свете прекрасных, светлых, белых городов, где с океана дует свежий ветер, а люди веселые и красивые...

Пауза. Филипп молча встает и идет к двери.

М а к с и м. Ты что?.. Я что-то не то?.. Погоди, ты меня не так понял!

Ф и л и п п. Извините, мне сейчас домой надо.

М а к с и м. Я скажу, тебя отвезут...

Ф и л и п п. Я лучше пешком... Мне пройтись... Подышать...

М а к с и м. Завтра придешь?

Не ответив, Филипп уходит.

Экран: зал суда. Кто-то в мантии долго читает. Лицо девушки постепенно изменяется — от угасшего до изумленного. Мы четко видим, без звука, что она переспрашивает: «Я? Меня?» Она закрывает лицо ладонями. Много-много вспышек фотоаппаратов.

Дома у Филиппа мать и бабушка смотрят телевизор. Филипп приходит с мороженым в руках.

Ф и л и п п. Бабушка...

Он напряженно смотрит на нее. Она досадливо машет на него рукой, жадно глядя в телевизор. Тишина.

Л и н а П е т р о в н а. Он ее выкупил... Он выкупил убийцу.

Л и з а (робко). Он адвокат. Он сумел доказать...

Л и н а П е т р о в н а. Он богач! Он ее выкупил! Убийцу! Освобождена из-под стражи в зале суда... Она теперь будет жить, как ни в чем не бывало! Разъезжать на своей иномарке... Нет, это конец света... Какое грубое попрание всего...

Ф и л и п п (кричит). Бабушка!

Л и н а П е т р о в н а. Что тебе?

Ф и л и п п. Хочешь мороженого?

Не понимая, мать и бабушка смотрят на него. Филипп встает.

Ф и л и п п. Спрашивается, за что я всю жизнь ненавидел речку Рубашку? Разве она виновата? Выясняется, что она вообще ни при чем.

Обе женщины помертвели.

Ф и л и п п. Мама! Ты правда собиралась выходить замуж и увозить меня в Америку? Да? Жених у тебя был, такой умный весь, математик какой-то...

Мать молча с ужасом смотрит на него.

Ф и л и п п. Не собиралась? Нет?

А вот бабушка говорила, что собиралась. Бабушка сказала моему отцу, что ты уезжаешь в Америку и чтобы он больше нам не звонил. Бабушка, ты пошутила, что ли? Вы обе, что ли, пошутили немножко?

Л и н а П е т р о в н а. Как это просочилось?.. Кто?.. Это бред! Это все бред, вранье! Это какие-то бывшие друзья, пьянь, алкоголики, художники...

Филипп хватает бабушку обеими руками за горло и душит. Она борется с ним, сопротивляется, впивается ногтями в предплечья, в запястья...

Лиза жует и отрешенно смотрит, как Филипп душит бабку, и не делает ни одного движения, чтобы прекратить это. Затем не спеша подходит к ним, неловко топчется и тоже принимается беспомощно стучать по бабкиной голове маленьким, сухим, почти старческим кулачком.

Начинается пресс-конференция Максима.

И з з а л а. Это сенсация. Беспрецедентный случай.

М а к с и м. Просто ей попался внимательный адвокат.

И з з а л а. То есть вы считаете, что это законно?

М а к с и м. Я разобрался и сумел доказать, что Романенко может отбывать наказание условно. Я нахожу это справедливым. Это мой ей подарок.

Я люблю делать подарки. Чудеса. По-моему, встретить Новый год дома, а не в сизо — неплохой подарок, а? Я также оплачиваю двух телохранителей для Романенко, на случай дубины народного гнева.

И з з а л а. Да вы просто любите эпатировать общество! Вы эпатажник! Скучающий богач!

М а к с и м. В зале есть доктор? Дайте даме успокоительное.

И з з а л а. И все же, чем вы руководствовались?

М а к с и м. Мне показалось, что из нее может что-то выйти. Ну, какой-нибудь там самый старший менеджер. Что у нее есть перспективы. А у потерпевшего, как мы видим, их вовсе не было. Просто девушки — честные труженицы нравятся мне больше, чем старые пьяные матерщинники.

И з з а л а. А закон, который вы продвигаете?

М а к с и м. Вы еще взмолитесь, чтобы он был принят.

И з з а л а. Зная вас, трудно поверить, что вы помогли обвиняемой освободиться бескорыстно.

М а к с и м. Я только попросил ее позаботиться о Ермолае...

И з з а л а. Кто этот Ермолай?

М а к с и м. Моя собака. Дворняга. Слепой пес. Я отобрал щенка у детей, которые выкалывали ему глаза.

И з з а л а. Я согласна, что это может произвести тяжелое впечатление, но проблема детской жестокости...

М а к с и м. Тут проблема не детской жестокости, а проблема детей, которым не следовало бы появляться на свет. Их тут не ждали. На них не рассчитывали. Их никто не хотел. И когда масса этих детей превысит критическую, могут начаться неприятности... Да, я всего лишь попросил ее позаботиться о Ермолае, в том случае, если меня и моей супруги не будет на свете.

И з з а л а. Умирать собираетесь?

М а к с и м. Мало ли что... Скоро война.

И з з а л а. С кем?

М а к с и м. Со всеми. Всех против всех.

Пауза. Журналисты смеются. Никто не задает вопросы. Максим улыбается. Говорит совсем по-другому. Говорит тепло, доверчиво, словно радостно делясь своим открытием.

М а к с и м. А знаете, что собаки видят все черно-белым? Смотрят, смотрят, смотрят черно-белое кино про людей... Так вот, людям надо бы жить так, чтобы собакам не было скучно и стыдно смотреть это кино. Если, конечно, им еще не выкололи глаза какие-нибудь детишки... Спасибо за внимание. Всего доброго...

Уходит.

Экран. На экране Романенко в больших темных очках идет по предновогоднему городу, музыка звучит, Деды Морозы тусуются возле украшенных елок на площадях и бульварах, иллюминации искрятся, клубится морозный пар, автомобили, толпящиеся в пробках, сигналят...

Громкая веселая музыка... И под музыку — Новый год у Филиппа. Трое мирно наряжают елку и накрывают на стол. Филипп в белом свитере. Бабушка в шейном корсете. Пишут желания на клочках серпантина... Поджигают клочки... Кидают пепел в бокалы с шампанским... На матери малиновое платье.

Музыка звучит все громче.

Затемнение.

Свет.

Новый человек стоит на сцене, неловко щурясь.

Н о в ы й ч е л о в е к. Я знаю, я! Меня учили, я читал, мне рассказывали, я знаю! Я расскажу, как все на самом деле было. Я с самого начала... Был Советский Союз. Там было плохо. Люди стали уезжать в другие страны и увозить Советский Союз с собой. Его со-всем не осталось. Стало другое. Было много чего, и президенты жили в мавзолеях. Молодежь из соседних стран приезжала в Москву, там ходила в оранжевых жилетах и собирала мусор. Смотрят соседские правительства: где молодежь? Стали звать ее обратно. Но молодежь уже не понимала на родном языке, всё собирала мусор, плохо выглядела и боялась милиции. А в Москве государство хотело, чтобы все жили хорошо и богато. Чтобы бедных не было. Но бедные всё были и были. Не кончались никак. Государство стало думать. Создали комиссию... Спасаясь от закона о стерилизации по социальным показаниям, православные и просто малообеспеченные семьи прятались в лесах. Мои родители в числе прочих тоже бежали в нежилые деревни между Псковской и Смоленской областями, и на реках Курочка, Вишня и Рубашка основали что-то вроде коммуны. Там много детей родилось. И я! Места укромные, глухие, природа нетронутая, далеко... Так что когда начались все эти неприятности, мы их совсем не почувствовали. Жили себе и жили. Жалко, что мы никогда не увидим Москву и Питер — говорят, это были необыкновенные города. Мама даже плакала, когда узнала, что их больше нет. Говорят, теперь будут строить новую Москву и новый Питер одновременно, в одном городе, чтобы больше не было войны. И наша страна будет называться Суверенное административно-территориальное образование Свято-Москвоград и Сочинское благочиние. Длинновато, но лучше, чем совсем без страны. А мы станем в этой стране населением. Закон о стерилизации отменили, потому что народу и так почти совсем не осталось. Я даже думаю, может, это нарочно кто-то так хитро придумал, чтобы мы спрятались и уцелели?

Война между Москвой и Питером, начисто уничтожившая оба города, нас не коснулась, но мы счастливы, что она кончилась и что с Божьей помощью в результате кратковременного военного вмешательства к власти пришла ее величество госпожа верховный менеджер по стабильности и демократии... Я уже видел газету, настоящую газету с ее портретом... Она хорошая.

У нее старая, совсем слепая собака... Все позади... Все впереди...