Гай Мэддин: «Последний бастион мелодрамы»

По заказу Роттердамского кинофестиваля, всегда готового на риск и эксперимент, три режиссера — канадец Гай Мэддин, мексиканец Карлос Рейгадас и голландец Нанук Леопольд — сняли фильмы для проекции на городских небоскребах. Выглядело это так: каждый день с наступлением темноты Роттердам превращался в кинотеатр под открытым небом, вернее, в открытый музей современного искусства, где архитектура, кино и видеоарт существуют на равных и дополняют друг друга. Самым изобретательным из режиссеров оказался Гай Мэддин — в ленте «Отправь меня на электрический стул» он казнил свою музу и соавтора Изабеллу Росселлини, чтобы таким образом еще раз признаться ей в любви.

Беседу ведет Мария Бейкер

Мария Бейкер. Начнем с главного: почему вы не стали хоккеистом?

Гай Мэддин. Пожалуй, об этом я больше всего сожалею! (Смеется.) Мой отец тренировал национальную сборную Канады, и маленьким мальчиком я носил клюшки за игроками на тренировках. Помнится, я даже чистил апельсины для советских хоккеистов, когда команда СССР приезжала в Виннипег.

Гай Мэддин

Но у меня была проблема — я не умел кататься на коньках. Все детство я хранил этот страшный секрет, никому не признавался. Пока наконец мне не исполнилось восемнадцать лет и я не мог больше жить с этим позором. Полагаю, это чувство сродни тому, что ощущают подростки-геи, когда им стыдно признаться в своей гомосексуальности.

Мария Бейкер. Почему ваш отец не научил вас кататься на коньках?

Гай Мэддин. Когда я родился, мои родители были уже пожилыми людьми.

К тому времени они воспитали троих детей, я был четвертый. Вероятно, они просто забыли, что младенцы не появляются на свет с врожденным умением кататься на коньках. Да и сам я был довольно ленивым ребенком, всему другому предпочитал ТВ. К тому же я был своего рода звездой в школе, потому что о моем отце все время писали местные газеты и все были уверены, что я тоже играю в хоккей. Это подразумевалось.

Мария Бейкер. Получается, вы росли с колоссальным комплексом — звезда хоккея, не умеющий кататься на коньках! Полагаю, психоаналитики разглядели бы последствия этой травмы в вашем творчестве.

«Мой Виннипег»

Гай Мэддин. Да! Все растет из мучительного и страшного стыда, который я испытывал в детстве. Я вообще медленно развивался. Много прекрасных вещей в жизни пришло ко мне позднее, чем к моим сверстникам. Когда мне исполнилось восемнадцать, я купил подержанную пару коньков в магазинчике, сбывавшем краденое. Каждую ночь, когда хоккеисты заканчивали тренировку, я выходил на лед в полной темноте и учился кататься. И научился. Сам! К концу той первой зимы я уже играл в команде. Это было потрясающее ощущение — будто научился летать!

Мария Бейкер. Вероятно, у вас был талант. Если бы ваши родители вовремя спохватились, возможно, вы стали бы чемпионом.

Гай Мэддин. Ну да, я был бы величайшим хоккеистом! Знаете, ведь в кино я тоже пришел очень поздно. Мне было за тридцать, когда я начал делать первые фильмы, а у меня были приятели в Виннипеге, которые снимали кино с двенадцати лет!

Мария Бейкер. Вы закончили экономический факультет и начали карьеру в банке. Вы служили клерком, не так ли? Что вы больше всего ненавидели в своей службе?

Гай Мэддин. Сам факт того, что это была служба. Правда, сейчас я рад, что пережил и изжил то время в ранней молодости, когда находишься в состоянии непрекращающегося конфликта с собой и все время думаешь: что с тобой не так? Почему другие люди могут иметь нормальную работу, а ты нет? По правде говоря, я просто не любил то, чем занимался. И работал я плохо. В банке полагается делать карьеру: твои показатели должны ежегодно расти и ты должен получать повышение по службе. Я-то про себя прекрасно знал, что никогда не пойду на повышение. Каждое утро я спускался в подвал и плакал. Честно говоря, у меня ничто не вызывало особого энтузиазма до тех пор, пока я не начал снимать кино. Зато в кино я работал по двадцать часов в сутки.

Мария Бейкер. Полагаю, до того как вы открыли для себя возможность работы в кино, вы пристрастились к кино как к зрелищу. Как это произошло? В Виннипеге были хорошие кинотеатры?

«Отправь меня на электрический стул»

Гай Мэддин. Это тоже пришло ко мне сравнительно поздно. Почему-то принято считать, что все дети смотрят кино. Особенно те, кто впоследствии становится режиссером. Если вы спросите Мартина Скорсезе, он вам скажет, что к шести годам уже пересмотрел всего Росселлини. Я же начал читать серьезные книги и внимательно смотреть серьезные фильмы только после двадцати лет.

Мария Бейкер. Что значит «внимательно смотреть»? Вы помните, какой именно фильм в первый раз посмотрели «внимательно»?

Гай Мэддин. Пожалуй, даже не «внимательно», а «маниакально». Были фильмы, которые я пересматривал десятки раз. Когда мне было двадцать четыре года, у меня было несколько друзей — умных, харизматичных и веселых. Никто из нас не знал, чем хочет заниматься в жизни. Мы нашли где-то кинопроектор и два фильма — «Золотой век» Луиса Бунюэля и «Глупые жены» Эриха фон Штрогейма. Каждый из них мы посмотрели, не знаю, по сто раз. Собирались все вместе, смотрели кино до семи утра, и это было прекрасное время. Иногда приглашали девушек, устраивали вечеринки. Мы фетишизировали эти фильмы. Проецировали Бунюэля не на экран, а на деревья на улице или на снежные сугробы. В конце концов мы выучили фильмы наизусть — знали каждый жест фон Штрогейма, каждый титр, восхищались Гастоном Модо в «Золотом веке» и его гиперболизированными проявлениями мужской ревности. Мы научились у Гастона Модо давать волю своей ревности. Поводов-то у нас, молодых и бесперспективных парней, было предостаточно — нас все время бросали женщины...

Мария Бейкер. В какой момент вы поняли, что сами хотите делать кино?

Гай Мэддин. Постепенно наши отношения с кино стали интерактивными. Когда мы вылезали из нашей квартирки в город, то продолжали цитировать диалоги из фильмов, разыгрывали целые сцены и эпизоды. Мы общались с окружающим миром на языке кино. Думаю, мы все были влюблены друг в друга и в фильмы, которые смотрели. А остальному миру было на нас наплевать. В какой-то степени это был наш способ защиты. Знаете, то было прекрасное время, я тоскую по нему... С тех пор я посмотрел много выдающихся картин, которые произвели на меня сильнейшее впечатление. Но ни одна из них не оказала такого воздействия, не стала частью моего костного мозга...

«Сумерки ледяных нимф»

Мария Бейкер. Свой первый фильм «Мертвый отец» вы сняли вместе с друзьями?

Гай Мэддин. Да. Человек, который играет сына в «Мертвом отце», сейчас юрист, кажется, даже судья. Тогда он готовился к поступлению на юридический факультет, и мы решили вместе делать кино.

Мария Бейкер. Когда вы принимались за первую картину, вы знали, что именно хотите делать? Вы сразу решили, что это будет черно-белый фильм, стилистически напоминающий раннее кино? Опыты тех лет, когда кино еще не приобрело статус искусства и считалось аттракционом? Съемка первого фильма была для вас развлечением, или вы относились к этой работе как к творчеству?

Гай Мэддин. Честно говоря, не знаю. Я просто чувствовал, что должен сделать этот фильм. И еще понял, что наделаю много ошибок. Осознал, что, не имея никакого образования и располагая очень ограниченными ресурсами, я вряд ли достигну технического совершенства. Поэтому я придумывал разные сценарные уловки, которые могли бы оправдать примитивность и даже сделать технические изъяны необходимым элементом фильма.

Мария Бейкер. То есть, снимая свой первый фильм в 1986 году, вы чувствовали себя безопаснее на территории раннего кино, поскольку современная технология вам не была доступна? Вы прятались за стилистикой молодого и неопытного кино, поскольку она давала вам карт-бланш?

Гай Мэддин. Да, можно считать, что это был акт разумной трусости с моей стороны. Честно говоря, я и не представлял себе заранее, какую картинку получу. Но когда материал стал поступать из лаборатории, я понял, что если приглядеться, то можно обнаружить в нем легкий намек на немецкий экспрессионизм. Когда я начинал снимать, у меня были 16-мм камера и три осветительных прибора. Я прочитал, как ставить приборы, и направил свет на моих актеров, как полагалось. В результате у меня вышли три тени. Тогда я отключил один прибор и получил две тени. Потом убрал еще один — вышла одна тень. А потом я начал переставлять этот прибор, пока тени не стали выглядеть прилично.

Мария Бейкер. Получается, вы учились снимать кино по ходу дела и действовали так, будто до вас кинематограф вообще не существовал. Вы изобретали велосипед?

Гай Мэддин. Да, заново изобретал. Полагаю, я проскочил самый ранний этап кинематографа, когда люди снимали на крышах и использовали солнечный свет даже для интерьерных съемок. Я сразу же оказался в немецком экспрессионизме. Во всяком случае, мой способ освещения походил на немецкий экспрессионизм. К тому времени я прочел достаточно книжек, чтобы понять, что эта стилистика предполагает определенные стереотипы и сказочный нарратив. Я начал настраивать свое сознание таким образом, что любая книга или фильм, который я смотрел, и сценарии, которые я сам писал, представлялись мне сказками. Я работал с типическими героями и сказочными канонами. Однако я понимал, что меня будут критиковать со всех сторон, поэтому старался делать сюжеты своих фильмов как можно более личными. Я решил, что буду говорить только о вещах, которые знаю. А единственное, что я знал — потому что я терпеть не могу учиться, — это мои собственные чувства. Хотя мои фильмы кажутся холодными, это фильмы о чувствах. О чувствах, иногда постыдных и дурных, а иногда дурных прекрасных чувствах, которые всех посещают, но мало кто решается о них говорить. У Бунюэля это очень здорово получалось.

Мария Бейкер. А как в ваше кино проник цвет? У вас черно-белое зрение?

Гай Мэддин. Я могу мысленно переключаться в черно-белое изображение, если захочу. Особенно когда смотрю в объектив камеры. Иногда бывает, что я отхожу от камеры и спрашиваю себя: а был ли вообще какой-то цвет в картинке, которую я видел? К тому же, в современном кино такие высокие стандарты дизайна и к цвету предъявляют такие жесткие требования, что в своих низкобюджетных картинах я просто не могу позволить себе использовать цвет.

Мария Бейкер. Вы хотите сказать, что выбираете черно-белое изображение из экономии?! Мне кажется, сегодня в цвете снимать дешевле.

Гай Мэддин. И легче. Но делать цветовой дизайн труднее. Нужно быть очень осторожным в выборе оттенков цвета и их координации. Если вы хотите, чтобы цвет имел значение. Или, наоборот, если не хотите, чтобы цвету в вашей картине приписали значение. Конечно, если б у меня было чуть больше денег и чуть больше времени! Но пока со мной происходит странная история — чем громче мой успех, тем скромнее бюджет моих картин. Печально. Сейчас, к примеру, я делаю игровой фильм всего за пару сотен тысяч долларов. С таким бюджетом не можешь позволить себе обращать внимание на цвет вещей, которые снимаешь. Денег хватает только на то, чтобы найти сами вещи и сделать из них фильм.

Мария Бейкер. Как вы думаете, влияет ли канадский климат с долгими месяцами зимнего освещения на ваше восприятие цвета?

Гай Мэддин. Место, где я живу, климатически идентично Сибири. Когда я снимал «Мой Виннипег», я задумался, стоит ли делать его цветным. Все-таки это документальный фильм. А потом меня осенило: постой-ка, в Виннипеге ведь не бывает цвета! В «Моем Виннипеге» есть несколько цветных кадров, но они, скорее, только подчеркивают общее отсутствие цвета. Лишь изредка вспыхнет красный сигнал светофора или еще что-то в этом роде. Вот, пожалуй, и все...

Мария Бейкер. Расскажите, пожалуйста, о ваших исландских корнях.

Гай Мэддин. Я вырос в исландском доме. Все женщины в моей семье говорили по-исландски. Они рассказывали мне сказки, и исландский фольклор стал частью моего сознания. Я даже собственную жизнь представлял в таком романтическом фольклорном свете. К примеру, мой брат покончил с собой на могиле возлюбленной. Мне тогда было семь лет, и мои родственники объяснили мне, что брат и его девушка отправились на небеса, чтобы там пожениться. Мой дед умер в сезон наводнений, и его гроб был залит водой. Все шестеро детей должны были буквально стоять на гробе, чтобы его не смыло. Моя жизнь полна таких драматических жестов и странных совпадений, их не со-считать. Когда мой отец был годовалым ребенком, бабушка случайно выколола ему глаз. Она была страшно этим травмирована, потом всю жизнь прокалывала глаза на своих фотографиях. В жизни нашей семьи было много странностей.

Мария Бейкер. Вы говорите по-исландски?

Гай Мэддин. Нет. Хотя в детстве я читал вслух исландские сказки своей бабушке, когда она ослепла. Я бываю в Исландии. Был там, кстати, прошлой осенью — до кризиса. Там тоже совсем нет цвета. Лунные пейзажи: лава, черные пляжи и штормовой океан. Я там плавал этой осенью. Боже, это было потрясающе! Немного севернее — уже Арктика.

Мария Бейкер. Вы сказали, что работаете сейчас над малобюджетным проектом. Расскажите, пожалуйста, что это будет.

Гай Мэддин. Это подарок от Центра Вакснера — музея современного искусства в Колумбусе, штат Огайо. Династия Вакснеров, как известно, производители женского белья Victoria’s Secret. Так вот, этот замечательный музей в Колумбусе подарил мне значительную сумму денег, которой я могу распорядиться по своему усмотрению. Я обещал им игровой фильм. Он будет называться «Замочная скважина». Впервые я решил начать не с текста сценария, не со слова, а с изображения. Я устраиваю коллаж-вечеринки (collage parties) — приглашаю друзей-художников к себе в коттедж, в студии моих приятелей или даже в другие города. Иногда наши сборища длятся всего сутки, а иногда — целую неделю. Я предлагаю своим гостям несколько строчек текста-темы и сто пудов старых журналов и книжек. И получаю от них готовое изображение. Они создают тысячи коллажей, выпивают тысячи бутылок спиртного, засыпают на своих картинках, просыпаются с обрезками бумаги, прилипшими к лицу... Они создают великолепные образы, блестящие картинки. Эти картинки меня вдохновляют и становятся частью фильма. Знаете, меня всегда устраивало изображение в моих фильмах, но однажды мне нужно было сделать постер к картине, и я понял, что у меня нет ни единого сильного образа, который бы хорошо смотрелся на рекламном плакате. Ну вот, на этот раз я решил большим количеством алкоголя оплатить труд выдающихся художников, которые создадут сильные и запоминающиеся образы для моего фильма.

Мария Бейкер. Фильм будет черно-белый?

Гай Мэддин. Да, он же малобюджетный. К тому же это «фильм нуар». Это мой первый детектив. История достаточно закрученная.

Мария Бейкер. И, видимо, неплохой формат для продакт-плейсмента белья от Victoria’s Secret?

Гай Мэддин. Обязательствами я с ними не связан, но, конечно, надо быть идиотом, чтобы не использовать такую возможность. Я уже начал получать от них посылки. Почтальон приносит целые коробки очень эротичного нижнего белья... На самом деле я планирую сделать на этом материале полнометражный фильм и еще штук двадцать короткометражек, которые будут показывать в галерее в качестве инсталляций, дополняющих коллажи. Мне хотелось бы, чтобы демонстрация фильма сопровождалась живым звуком или каким-то перформансом. Мы воссоздали по чертежам начала прошлого века инструмент под названием телегармоника — старейший в мире музыкальный синтезатор. Его изобрели в 1904 году. Я даже знаю человека, который умеет на нем играть. Так что, если нам удастся транспортировать эту машину в кинозал, получится, по-моему, довольно интересное представление.

Мария Бейкер. Вы хотите сопровождать показ живой музыкой? В новом фильме звука не будет?

Гай Мэддин. Нет, нет, он будет звуковой. Я решил, что больше не хочу снимать немые картины. Я их уже достаточно много сделал — может быть, даже слишком много для режиссера, работающего в XIX веке! Люди настолько привыкли к тому, что все мои фильмы немые, что, даже когда я снимаю со звуком, меня все равно спрашивают: «А почему в вашем фильме нет звука?!» Знаете, в 1996 году я снял «Сумерки ледяных нимф» — там были и цвет, и звук, и столько диалогов, что даже самые преданные мне французские прокатчики не решились переводить его целиком. Но журналисты все равно обозвали этот фильм «немым»! Видимо, потому что мои актеры играют в особой манере... Так что, полагаю, я покончил с немым кино! Но, конечно же, мне нравится экспрессия картин, в которых мало диалогов. У меня даже есть такая идея: хочу написать сценарий с большим количеством диалогов, а потом, в последний момент, прямо на площадке перед началом съемки выбросить процентов восемьдесят актерского текста! То есть актеры окажутся в ситуации, когда им придется продумывать этот текст про себя, но произносить его они не смогут. А я буду снимать их в этом состоянии, перемещать камеру. Двигать камеру всегда проще, когда сцена идет без диалога.

Мария Бейкер. Вы думаете, произойдет замещение — вербальная выразительность воплотится в визуальной?

Гай Мэддин. Да. К тому же зрительское терпение ограничено. Я сам не очень люблю фильмы, где много разговаривают. У меня такой же дефицит внимания, как у тинейджера, подсевшего на смс-общение. То же самое вам сказал бы какой-нибудь голливудский киномагнат 30-х годов. Как говорил Эрнст Любич, есть множество разных способов рассказать историю. Диалог — всего лишь один из них.

Мария Бейкер. А музыка? Насколько важна для вас музыка в кино?

Гай Мэддин. О, это совсем другое дело! Я думаю, что музыка — лучший медиум для продвижения визуального образа. Из всех видов искусств музыка — самый доступный. Она воздействует непосредственно на эмоции. И если вам удается создать прочный сплав кинематографического образа и музыкального сопровождения, вы скорее попадете в цель.

Мария Бейкер. Ваше сотрудничество с Изабеллой Росселлини представляется удивительно гармоничным. Она у вас и актриса, и соавтор, и даже сорежиссер. Кажется, что это совершенно равноправные отношения. То вы «берете верх» над ней как режиссер над актрисой, то она берет бразды правления в свои руки — как это было в фильме «Моему отцу сто лет».

Гай Мэддин. Надо же, я только сейчас подумал: у нас с ней совсем неплохие отношения! Таким мог бы быть идеальный брак, но в жизни, увы, таких браков не бывает... Да, мне кажется, мы оба чувствуем себя очень комфортно, когда контроль переходит от одного из нас к другому. И, конечно, поскольку фильм «Моему отцу сто лет» был проектом Изабеллы, мне казалось естественным, что она контролировала ситуацию и генерировала идеи. Это происходило так же естественно, как смена позиций в сексе.

Мария Бейкер. А почему именно Изабелла Росселлини?

Гай Мэддин. Я очень долго существовал и снимал в герметичном пространстве, населенном анонимными персонажами, виннипегцами, о которых никто слыхом не слыхивал. Но когда пришло время работать со звездами, мне хотелось, чтобы эти звезды обладали определенными качествами и некоторыми, я бы сказал, анахроничными свойствами...

Мария Бейкер. Так что же, в Изабелле вас привлекла фамилия?

Гай Мэддин. Вы знаете, это имело большое значение. Это помогло отчасти. Когда я смотрел на нее через объектив камеры и видел ее в черно-белом изображении (как я всегда вижу, когда смотрю в камеру), Изабелле достаточно было слегка повернуть голову — и передо мной возникала Ингрид... А потом она снова чуть меняла ракурс и превращалась в Роберто. Тогда у меня начинали подгибаться коленки и я чувствовал, как происходит волшебное путешествие во времени. Потом ее акцент — странный гибрид шведского и итальянского произношения — идеально подходит для мелодрамы. Обеим культурам, и итальянской, и шведской, близка природа мелодрамы. Там только градус разный. Дома, в Северной Америке, я чувствую себя в абсолютном меньшинстве. Я — последний бастион мелодрамы, со всех сторон осажденный воинственно критичными зрителями, которые бросают в меня камни. Поэтому мне необходимы надежные союзники, мастера мелодрамы. А Изабелла — хорошая мелодраматическая актриса.

Мария Бейкер. Ваш последний фильм с Изабеллой Росселлини, снятый по заказу МКФ в Роттердаме, называется «Отправь меня на электрический стул». Особенность проекта в том, что семиминутный фильм, изображающий экстаз Изабеллы на электрическом стуле, предназначен для показа на городском небоскребе, а не на стандартном киноэкране. Рутгеру Волфсону, директору Роттердамского фестиваля, захотелось проверить, смогут ли фильмы мастеров авторского кино успешно существовать на площадке, отведенной для рекламы. Какие задачи вы ставили перед собой, когда согласились участвовать в этом эксперименте? Полагаю, для «рекламного» формата нужно было найти особый тип нарратива?

Гай Мэддин. У этого фильма кольцевой нарратив. В принципе, это просто набор образов. Но людям всегда свойственно сочинять историю и видеть ее даже там, где она не подразумевается.

Мария Бейкер. Сюжет фильма прост: Изабеллу Росселлини пытают на электрическом стуле.

Гай Мэддин. Ну да. Только не думаю, что мы пустили достаточно тока, чтобы Изабелле действительно стало больно. Кажется, она просто наслаждалась происходящим...

Мария Бейкер. Длительность фильма имеет какое-нибудь значение? В чем разница между полнометражной картиной и короткометражкой?

Гай Мэддин. Иногда я снимаю короткометражки просто от одиночества. Знаете, Джуди Гарланд и Микки Руни, когда они были актерами-подростками, иногда от нечего делать говорили друг другу: «Эй, давай-ка поставим спектакль! Сцена будет в нашем сарае, а музыкантов позовем с соседней улицы». Вот и я так же. Иногда мне просто ужасно хочется повидать каких-то интересных людей или встретиться с друзьями, которых давно не видел. И вот я говорю им: «Эй, ребята, давайте-ка снимем фильм! У меня есть студия, приезжайте на уик-энд, будем делать кино». И, конечно, тут я не должен беспокоиться о бюджете — обычно съемки длятся всего один день. Это просто такой образ жизни у нас в Виннипеге. Я даже некоторые свои полнометражные фильмы снял всего за пять-десять дней.

Мария Бейкер. Ваш Виннипег кажется оазисом романтической свободы в стране, давно живущей под диктатом политкорректности. Канада, как известно, одна из самых политкорректных стран мира. Моя приятельница, эмигрировавшая в двадцать лет из Москвы в Оттаву, недавно в первый раз приехала в Европу. Знаете, что ее больше всего поразило? Она гуляла по улицам европейских городов и наслаждалась вниманием, которое ей — красивой молодой женщине — оказывали встречные мужчины. «Представляешь, — говорила она мне, — здесь мужчины еще смотрят на женщин на улице! У нас в Канаде за такое они могут угодить под суд!» Как вы относитесь к законам политкорректности? Вы чувствуете себя комфортно в таких условиях?

Гай Мэддин. О, я уже слишком стар для подобного! Думаю, на меня просто все махнули рукой как на чудака и оставили в покое. Хотя я достаточно серьезно отношусь к таким вещам. К примеру, в моих картинах часто появляются инвалиды или возникает тема увечности и ущербности. Я и студентам своим часто показываю такие фильмы. И вот недавно я задумался о том, что в некоторых из них, мягко говоря, не очень деликатно, тактично и уважительно изображены инвалиды...

Мария Бейкер. Значит, на вас тоже давит цензура политкорректности? Появились темы, которые вы считаете запретными?

Гай Мэддин. Я предпочитаю называть это не цензурой, а тактичностью или разумным отношением. Хотя на женщин я все равно продолжаю пялиться! И если делаю это реже, чем десять лет назад, то не из-за политкорректности, а просто потому, что старею. Может, мне надо просто больше пить. Или женщинам надо больше пить...

Мария Бейкер. Вы курите?

Гай Мэддин. Нет. Знаете, я совершенно не способен отказаться от дурных привычек. К счастью, курить я никогда не начинал — иначе ни за что не смог бы бросить. Но не беспокойтесь, я вас уверяю: что бы ни случилось, я никогда не буду вести себя политкорректно!