Чудеса случаются только с другими. «Лурд», режиссер Джессика Хауснер

Автор сценария, режиссер Джессика Хауснер

Оператор Мартин Гшлахт

Художник Катарина Вёпперманн

В ролях: Сильви Тестю, Леа Сейду, Бруно Тодескини,

Эллина Лёвенсон и другие

Coop 99, Parisienne de Production, Essential Filmproduktion

Австрия — Франция — Германия

2009

...В 1858 году, 11 февраля, в четверг, четырнадцатилетней местной жительнице Бернадетте Субиру (фр. Bernadette Soubirous) явилась Дева Мария. Произошло это в одной из пещер, каких множество в горных отрогах, окружающих город... Позже Бернадетта свидетельствовала о восемнадцати таких явлениях... Церковь же провела тщательную проверку всех изложенных девушкой фактов.

В результате в 1933 году ее канонизировали под именем святой Бернадетты, а Лурд превратился в один из наиболее посещаемых городов не только Франции, но и всей Европы. Ежегодно в Лурд приезжают до пяти миллионов паломников. Только тех, кто надеется найти здесь излечение от своих недугов, в год приезжают более семидесяти тысяч. Источники католической церкви утверждают, что только за первые пятьдесят лет паломничества получили полное излечение от самых различных болезней минимум четыре тысяти человек.

Википедия, из статьи «Лурд»

Если бы не воспаленная Ближним Востоком атмосфера, в которой самыми актуальными территориями на Венецианском фестивале оказались Ливан и Иран, глядишь, «Золотой лев» совершил бы путешествие в Австрию, на родину Джессики Хауснер, режиссера фильма «Лурд». Впрочем, как и многие другие картины Венецианского фестиваля, эта имеет две родины. «Лурд» снят по-французски в легендарном центре католического пилигримажа, а главную роль Кристины — женщины, страдающей от рассеянного склероза и прикованной к инвалидному креслу, — играет парижанка Сильви Тестю.

Эта актриса не уступает своим знаменитым соотечественницам — ни возглавлявшей каннское жюри Изабель Юппер, ни заседавшей в венецианском Сандрин Боннер, а если честно, превосходит их, поскольку еще не наработала профессиональные штампы. Она — из той же породы дурнушек, которые изнутри светятся и вдруг становятся иконописными красавицами. Ее дальние родственницы из 50-х годов прошлого века — Джульетта Мазина, Бетси Блер и, возможно, Мария Шелл. В свое время Тестю потрясающе сыграла Ариану в экранизации «Пленницы» Марселя Пруста, в фильме «Страх и трепет» была отменным клоуном, создала впечатляющие экранные портреты Франсуазы Саган и маркизы Рене де Сад.

В «Лурде» она воплощает такие тонкие материи, как вера, надежда, любовь — без прописных букв. Лурд, по идее, и должен быть обителью этих духовных субстанций. Практикующие здесь священники (между обильными трапезами и анекдотами) при каждом удобном случае заводят песню о вере, которая должна вести человека по дороге к чуду, а при соприкосновении с последним еще больше крепнуть и углубляться. Хотя с самого начала заметно, что большинство съехавшихся сюда больных людей ведомы скорее последней надеждой, за которую хватаются, как за соломинку, и вера тут, в общем-то, ни при чем. Духоподъемности не слишком способствует и сам облик этого религиозного супермаркета: отель «Мадонна Плаза» с его коллективными застольями и вечерами танцев, с сувенирными киосками, с конкурсами на «лучшего паломника», с церковно-врачебной бюрократией, призванной документировать чудеса исцеления.

Здесь люди — не больные даже, а их сопровождающие и окружающие — без ложного стеснения демонстрируют свое несовершенство и свои мелкие пороки: праздное любопытство, зависть, злорадство. Вероятно, они считают себя религиозными, но, как и в жизни, мы видим, что это их не только не облагораживает, а, наоборот, делает эгоцентричными, неделикатными, черствыми. Они воспринимают поход за чудом как бизнес-план, в процессе осуществления которого нужно непременно приватизировать результат. Они едва скрывают бешенство, когда выясняется, что чудеса случаются не с ними, а с другими. Отсюда — разговоры исподтишка о том, что не каждое чудо может «продлиться», что бывают случаи, когда исцеление оказывается мнимым, и это не просто попытка принять желаемое за действительное, но своего рода коллективный сглаз. В конечном счете фильм ставит вопрос об эфемерности чуда и о его неизбежной двойственности, о его зиянии между какой-то непостижимой высшей справедливостью и видимой случайностью, провоцируюшей вопросы: почему она, а не я? Или: почему я, а не они?

Кристина оказывается в самом центре этих противоречий и конфликтов. Она — редкий экземпляр человеческой породы, равный самому себе, не прикидывающийся никем иным. Она и попала-то сюда просто по той причине, что это один из немногих туров, которые организованы для инвалидов, — попала в бегстве от одиночества. На вопрос священника, что она чувствует, став объектом чудесного исцеления, говорит: ничего особенного, никакого откровения, «шайнинга», удара молнии. Просто тело, раньше не способное оторваться от инвалидной коляски, само подняло ее и повело пока еще неуверенными, но совершенно реальными шагами. За всеми лурдовскими ритуалами, призванными канонизировать чудо и делающими из замарашки в красной шапочке звезду религиозной пиар-кампании, она наблюдает с покорной, но внутренне ироничной улыбкой. Особая сосредоточенность воли дает ей силы пережить внезапное чудо, среди ночи поднявшее ее с постели и позволившее наконец ощутить тяжесть плоти.

Она-то знает о природе этого чуда. Довольно скоро и мы догадываемся, что Кристину возвращает к жизни симпатичный молодой человек по имени Куно (Бруно Тодескини) — из группы гвардейцев Мальтийского ордена, сопровождающих пилигримов. Он флиртует с двумя волонтершами (одной — одухотворенной и набожной, другой — плотской и земной), но одновременно проявляет все больше интереса к парализованной девушке, чудесно исцелившейся и ставшей местной знаменитостью. Золушка на короткий миг обретает своего принца. Между ними завязываются «особые отношения», возможные только между здоровым и обреченным, чреватые неизбежной драматической развязкой. Но как только его интерес к ней угасает, тут же дает ущерб, начинает истаивать и чудо: оно больше не имеет подпитки.

Одновременно с «Лурдом» на фестивальные экраны вышел «Хадевейх» Брюно Дюмона, названный по имени нидерландской средневековой женщины-мистика. Героиня этой картины — еще одна современная молодая француженка — тоже взыскует чуда: хотя она физически здорова, но снедаема огнем богоискательства и в финале получает его парадоксальный урок. В сравнении особенно заметно, что фильм Джессики Хауснер лишен элемента провокации, что его «антиклерикальность» не является никаким вызовом, а только лишь результатом рационального и беспристрастного исследования нравов. Это редкий образец духовного кино без придыханий и мистического тумана, с той легкой дозой цинизма, без которой религиозность в сегодняшнем мире оборачивается примитивом или архаикой.

Это — и контрапункт фильмам Ларса фон Триера («Рассекая волны») и Карлоса Рейгадаса («Безмолвный свет»), которые возрождают на современном этапе дрейеровско-бергмановские традиции. Джессика Хауснер смотрит на «проблему чуда» гораздо трезвее, можно сказать, по-австрийски, что роднит ее с ее соотечественником Михаэлем Ханеке, автором бескомпромиссной «Белой ленты», в которой чудо присутствует только как эстетический, а не этический феномен.

«Лурд» — достойный образец минималистской режиссуры — заставил критиков вспомнить не только Брюно Дюмона, но и Аки Каурисмяки, а также Брессона, Хичкока и Тати. Сравнения выглядят немного формальными, но действительно, вглядываясь в структуру «Лурда», обнаруживаешь и высокой пробы юмор, и сладкую горечь, и меланхолию, и саспенс, рождающийся от единственной сюжетной интриги: «свершится» или «не свершится», а затем «продлится» или «не продлится» чудо. В фильме есть сцены (романтическая прогулка Кристины и Куно по горному склону, финальный вечер «закрытия сезона»), достойные войти в учебники режиссуры. Мизансцены и актерская игра, в том числе исполнителей второго плана, настолько точны, что значимой оказывается каждая деталь каждого кадра: такая насыщенность напоминает о временах Великого Немого (Сильви Тестю вообще почти обходится без слов: тем более трудная задача, что ее тело большую часть действия неподвижно). В то же время стиль изображения вполне реалистичен, лишен намека на присутствие сверхъестественных сил. А долгие операторские планы, вбирающие интерьеры и природные красоты Лурда, вмещающие большое количество как бы случайных персонажей, могут даже претендовать на качество хорошего документального репортажа.

Историю Кристины оттеняет другая история — с красавицей Сесиль (тонкая работа еще одной одаренной актрисы — Элины Ловенсон). Эта монашка-волонтерша отвечает за организацию программы пилигримов. Она заботится о Кристине, моет, одевает ее, расчесывает ее волосы. Тайна ее раскрывается неожиданно и трагически. Помогая другим справиться с болезнью, она не в силах побороть свою. Вдруг ей становится плохо, она падает, с головы слетает парик. Сесиль умирает от рака, но происходит это за рамками кадра; о ней, бывшей душой компании, никто даже не вспомнит. Так поступают в «местах с репутацией», так из Ментоны, славившейся в XIX веке чудесами исцеления от туберкулеза, таинственным образом исчезали больные. Мифология чудес не терпит компромата.

Кристина, в отличие от Сесиль, остается жить — то есть делать то, чего ей меньше всего хотелось бы. Какой смысл в жизни без любви и надежды — даже если в ней присутствует вера? В начале фильма над суетой «Мадонны Плаза» возносится мелодия «Аве Мария», что в данном случае можно расценить как вопиющую банальность. В финале банальность возводится в квадрат: на прощальном вечере звучит нестареющий шлягер «Феличита», его самозабвенно под фанеру исполняют одна из сестричек с партнером, Куно уходит с очередной сексапильной волонтершей, а Кристина стоит в уголочке, уже оттесненная на периферию фабрики чудес. Между этими музыкальными полюсами — вся трагикомедия жизни: она балансирует на котурнах амбиций в горних высях духовности, но то и дело срывается в бездну бездарной пошлости.