Скажите, что не так. «2012», режиссер Роланд Эммерих
Странно наблюдать, с каким остервенением набросились на очередную катастрофу от Роланда Эммериха высоколобые критики, как российские, так и американские. Странно, что в наше время, когда уходит в прошлое жанр научной фантастики и полки всех книжных магазинов ломятся под грудами безответственной фэнтези, когда бестселлером номер один становится «Код да Винчи», а народ в массовом порядке на переписи населения записывается в качестве эльфов, — вдруг находится столько охотников упрекать кино в научной несостоятельности, будто состоятельность научная когда-либо являлась его добродетелью.
Авторы сценария Роланд Эммерих, Харальд Клозер
Режиссер Роланд Эммерих
Оператор Дин Семлер
Художник Барри Чузид
Композиторы Томас Уэнкер, Харальд Клозер
В ролях: Джон Кьюсак, Вуди Харрелсон, Дэнни Гловер, Аманда Пит, Джими Мистри, Чиютел Эджиофор, Оливер Платт, Златко Бурич и другие
Columbia Pictures, Centropolis Entertainment, The Bridge Studios, Farewell Productions, The Mark Gordon Company
США — Канада
2009
В сущности, это все равно что упрекать в ненаучности авторский коллектив Библии. Кощунственное, скажете, сравнение? Да нисколько; там и тут речь идет об, простите за трюизм, образности: от всемирного потопа времен Ноя до превращения воды в вино в Кане Галилейской, с одной стороны, и до нового всемирного потопа, в котором есть опасность сгинуть мальчику по имени Ной, с другой, — все это художественное преувеличение, моделирование ситуации, рассказ в дидактикоаллегоричном жанре, заключающий в себе некое поучение; иначе говоря, притча. Более того, какие-то там солнечные нейтрино, запустившие бурные процессы в земной коре, всего лишь условность, спусковой крючок, развернувший картину почти документального правдоподобия, и что вдруг на этом зацикливаться: достаточно включить телевизор и увидеть точь-в-точь кадры из «2012» — на одном конце света гигантское цунами, на другом невиданное землетрясение.
Странно, что Эммериха как соавтора сценария упрекают за нагромождение штампов, как будто вся мировая литература не есть жонглирование тридцатью шестью (по другим подсчетам и менее) известными сюжетами. Ежели кто надеялся увидеть в «2012» внезапные всплески фабульной фантазии и невиданные доселе повествовательные приемы, иначе говоря артхаус, то вам не сюда, вам на фестиваль «Санденс».
Эммерих — мастер мейнстрима, а мейнстримное кино по определению должно строиться на штампах, иначе называемых каноном. В рамках канона были написаны «Троица» Рублева и «Ночной дозор», который в зале амстердамского Rijksmuseum соседствует с четырнадцатью другими картинами, выполненными в том же самом каноне, но глаз сразу и безошибочно останавливается на той, что принадлежит кисти Рембрандта. Вот когда канон пытаются обойти (как правило, им просто не овладев), получается невнятица и несуразица, извиняемая в артхаусе (считается, что у него другие достоинства), но недопустимая в мейнстриме. Именно эта жесткая конструкция держит повествование, оперирующее архетипичными ситуациями, в которые попадают герои-архетипы.
При желании критиковать Эммериха легко, можно выставлять его фильм на семинар студентам-сценаристам: кто найдет больше штампов и сценарных натяжек. Вот персонажи — все, как на подбор, не люди, а функции: американский писатель-интеллектуал-неудачник, в разводе с женой, воскресный папа Джексон Кёртис (Джон Кьюсак), индийский умница ученый, первым сигнализировавший о грядущей катастрофе (Джими Мистри), его честный американский коллега Эдриан Хелмсли (Чиютел Эджиофор), циничный глава администрации президента Карл Анхойзер (Оливер Платт), сам американский президент Томас Уилсон — совестливый, но беспомощный, разумеется, чернокожий (Дэнни Гловер), русский олигарх Карпов (Златко Бурич) — хам, уверенный, что все можно купить за деньги, а у кого нет миллиарда, пусть идет в жопу, его упитанные и невоспитанные сынки, обучающиеся за границей, и модельная красотка любовница Тамара, но еще и русский пилот-герой
Саша и мощный русский самолет Ан-225 — а скажите, что не так?
Вот ситуации: участники саммита G8 решают скрыть опасность от своих народов и втихаря выбрать 400 тысяч человек, которых сами сочтут достойными, плюс, отдав некую квоту, за деньги — миллиард евро за билет — эти из-бранники смогут попасть на гигантский «ковчег», который спешно строится силами китайцев в Гималаях; вот Джексон Кёртис, приехав погулять с детьми в Йеллоустонский национальный парк, обнаруживает, что их любимое место огорожено колючкой и там что-то делают ученые по распоряжению правительства; вот хипповатый независимый радиоведущий Чарли Фрост (Вуди Харрелсон), который провел независимое расследование и узнал правду о «ковчеге», но ему никто не верит; вот взявший на себя всю полноту власти Анхойзер в виду надвигающегося цунами приказывает задраить люки, оставив не успевших погрузиться в ковчег людей на гибель, — опять же, что не так? Писатель как рассказчик истории — классика повествовательной формы, кто же это сделает лучше профессионала; индийцы у нас сейчас находятся в авангарде мирового научного прогресса; президенты, как правило, наследуют монархам по части благородства и совестливости, а их «визири» — своим предшественникам по части интриганства, продажности и цинизма. Насчет образа русского олигарха, думаю, спора не возникнет: вы видали других в отечественном кино (ибо где еще можно с ними познакомиться)? Какой уж спрос с американцев... Словом, именно узнаваемость, типичность персонажей и ситуаций делает правдоподобным повествование в целом, работая на старом добром принципе идентификации. Тем самым и простой месседж Эммериха потихоньку внедряется куда ему следует — в подкорку, пусть ненадолго, пусть до выхода из кинотеатра.
Однако не так уж тупо возделывает свою делянку Эммерих; избегая эзотерической рафинированности, на скуку он зрителя не обрекает и в типичных характерах тоже предусмотрел некие неожиданные повороты и подтексты, не противоречащие общедоступным представлениям о психогенезе. Американский писатель, занимающийся извозом русского олигарха, — дивная аллегория, между прочим, льстящая нашему зрителю: Россия, вперед! Интеллигентный чернокожий американский президент (не чета Джорджу Бушу-младшему), в трудную минуту предпочитающий благородно пожертвовать собой, то есть, переводя его символический жест на обиходный язык, спасовать, уйти в кусты, дать деру — не есть ли это предчувствие финала президентского срока Барака Обамы, которому явно не сносить головы под тяжестью возложенных на него упований...
Не случайно главными героями фильма являются писатель, ученые, врач, политики — то есть культурная элита, которая в особенной мере испытывает на себе последствия размежевания человека со своей собственной первичной природой, клиническим обозначением которого является невроз, эта печать цивилизованного человека. Нормальным людям свойственно стремление исцелиться, даже если они на рациональном уровне не отдают себе отчет в своем недуге. Подспудное желание слиться с природой и рождает жадный зрительский интерес к катастрофам, связанным с разгулом водной стихии, являющейся, кроме всего прочего, символическим аналогом бессознательного. И вот эти персонажи представительствуют на экране от лица зрителя, запуская механизм идентификации. «Крещение водой» пробуждает инстинктивное начало у «отцов» — президента Уилсона и миллиардера Карпова, толкая их к самопожертвованию ради будущего детей. А на авансцену вступает главный движитель сюжета, он же двигатель будущего прогресса — сама стихия.
Роланд Эммерих давно к этому подбирался: и лучи смерти насылал на старушку Землю, и гигантских рептилий на нее натравливал, и все силы природных стихий обрушивал. Осталось нанести последний, решающий удар — потопить все к чертовой матери, как это однажды уже проделал — видно, сокрушенный непоправимо испоганившимся миром — господь бог, и, конечно, взяв при этом на спасительный ковчег всякой твари по паре. На сей раз дело это даже совсем не божеское, ибо всемогущий, вероятно, отказался от венца своего творения, о чем свидетельствует символический кадр: разрыв по плафону Сикстинской капеллы на знаменитой фреске Микеланджело «Сотворение Адама» как раз в том месте, где вот-вот должны соприкоснуться руки бога-отца и первочеловека.
Итак, все испробованные клише катастроф, как и типажи, на месте: прагматичный цинизм правительств, спокойно обрекающих на уничтожение свои народы, самопожертвование отцов, разлученная семья, гибель самых безответных и благородных (включая невинных деток), искупление вины героической смертью и, конечно, обретение хорошими молодыми людьми чистой любви к финалу. Они, наверное, народят таких же чистых и светлых детей, и род людской (до поры) будет лучше прежнего. Эти надежды подготовлены намеком на восстановление разрушенных семейных и социальных связей, с предъявления чего и начинается фильм, где отец семейства (Джексон) отлучен от семьи и своей основной патриархатной функции, а отец нации (президент Уилсон) отлучен от нации своим циничным «заместителем».
Пиротехника в руках Фолькера Энгеля и Марка Вайгерта, под руководством которых трудились пятнадцать компаний, специализирующихся на спецэффектах, и более тысячи сотрудников, пятьсот тысяч тонн стали для со-здания платформ, предназначенных к разрушению, и гигантский синий экран около двухсот метров в длину и двенадцати в высоту — все это оправдало многомиллионные затраты на «уничтожение» символов культур и цивилизаций — мгновенно обратившийся в руины собор св. Петра и гибель тысяч собравшихся на площади людей перед лицом папы римского, низвержение статуи Христа-Искупителя на вершине Корковаду в Рио-де-Жанейро и смытый гигантской волной Лос-Анджелес.
Однако искомый ударный эффект достигается не столько действительно невиданными прежде потрясающими спецэффектами, сколько психологически подготовленным ожиданием-нагнетением смешанного с любопытством страха перед наступлением 2012 года, отмеченного в календаре народа майя некоей катастрофой, а может, просто общественным или духовным сдвигом, но, в общем, дело в том, что старый мир кончится и, может быть, откроются врата в какой-то новый. В ситуации ожидания апокалипсиса, который, по мнению многих, уже идет полным ходом, это ожидание превращается в упоение бездны мрачной на краю, активизируя инстинктивное стремление к смерти, заглушающее инстинкт жизни. В картине Эммериха, жирно написанной маслом, не хватает только мотива однополой любви как последнего довода природы, ужасающейся бесконтрольным саморазрушением человечества, выбравшего для этого камуфляжную форму избыточности. Зато ветхозаветный сюжет красноречиво символизируется лохматым бородатым «пророком» Чарли Фростом, вещающим с горы о судном дне с неизбежным в данном случае юмором, потому что конец света наступал уже столько раз, что серьезно говорить о нем сложно. Но слезы умиления невольно катятся из глаз при виде транспортируемых в ковчег слонов и жирафов; очень, знаете ли, приятно, что при всем беспримерном эгоизме человечество в тяжелый момент не забыло про братьев меньших. Хотя тут же эту радость вытесняет другая мысль: а ведь это делается как раз из-за эгоизма — чтобы было, кого кушать...
Слава богу, мейнстрим по канону, им самим над собой признанному, требует хэппи энда, этого голливудского правопреемника античного катарсиса. Как бы то ни было, проведя нас через ад апокалипсиса, Эммерих милосердно показывает, что на затопленной мировым океаном Земле остался островок каких-то африканских гор и ковчег движется в направлении мыса Доброй Надежды, а фильм кончается титром: «День 27, месяц 01, год 0001».
