Сергей Дворцевой: «Мы существуем в добровольной изоляции»

Беседу ведет Зоя Кошелева

Зоя Кошелева. Какое у вас впечатление от фестивальной программы?

Сергей Дворцевой. Засилье любительских лент. Существует довольно распространенное мнение, что кино — это то, что на экране. Набор картинок.

А это совсем не так. Фильм — это прежде всего сделанная работа, в которой есть начало, середина и конец, это драматургическое решение темы через изображение. Документальное кино живет по тем же законам, что и любое другое искусство.

З.Кошелева. Судя по тому, что мы увидели, большинство авторов не считают документальное кино искусством.

С.Дворцевой. Это и есть любительщина. Документальное кино — очень опасная вещь. Ведь режиссер снимает живых людей, и как бы плохо ни был снят фильм, человек все равно остается интересным для зрителя. Поэтому даже несделанное кино трогает публику, создавая у автора, а иногда и у коллег иллюзорное представление, что сделано что-то значительное. И мы с вами это в Екатеринбурге наблюдали.

З.Кошелева. Получается, документальное кино, не озабоченное качеством изображения, звука, драматургии, все-таки имеет право на существование, потому что запечатлевает живого человека и уже поэтому интересно зрителям?

С.Дворцевой. Имеет, но только не в главном конкурсе фестиваля документального кино. Там должен быть высокий уровень конкурсной программы, а для этого необходимо четко определить критерии отбора. Есть картины, достойные быть в конкурсе, а есть не вполне удачные попытки делать кино. Для подобного рода «проб пера» существуют разные информационные программы. Беда в том, что в нашем кино потерялись критерии.

З.Кошелева. Почему?

С.Дворцевой. Прежде всего потому, что мы существуем в добровольной самоизоляции. Мировой кинопроцесс протекает для большинства российских режиссеров в параллельном пространстве.

З.Кошелева. Но большинство наших документалистов не имеют шансов попасть на международные кинофестивали по причине профнепригодности.

С.Дворцевой. Да, но те, которых не берут, делают из этого какие-то странные выводы. Они почему-то уверены, что их фильмы очень талантливые — именно поэтому их и не хотят приглашать. А коли так — нечего и стремиться оказаться внутри мирового кинопроцесса, проще и спокойней гордо изолироваться.

З.Кошелева. Советский кинопроцесс тоже был достаточно изолированной системой, но кино-то существовало самого высокого профессионального уровня, в том числе и документальное.

С.Дворцевой. Эта параллель не корректна. Советские режиссеры смотрели хорошее кино, в том числе и западное, и прекрасно понимали, что хорошо и что плохо. А сегодня, когда я говорю студентам о существовании неких критериев, они удивляются. В их представлении объективной оценки попросту нет. Мне нравится одно, а вам другое, вот и весь разговор. И когда я пытаюсь говорить о законах драматургии и композиции, то это воспринимается как что-то устаревшее, потерявшее смысл. Конечно, это не только российские проблемы, они есть во всем мире, но у нас они умножаются на живучий миф об «особом пути» России. Мол, мы, российские режиссеры, какие-то отдельные. Нас в мире никто не любит и не понимает. А посему и не приглашает на крупнейшие фестивали. Больше того, есть будто бы негласный заговор: на Западе востребованы лишь те российский фильмы, которые показывают гадости о нашей стране.

Это все глупости. Я бываю в разных местах, на разных фестивалях и точно знаю, что ценятся прежде всего талантливые фильмы. Все ждут такие фильмы и из России. Но наша самоизоляция ведет к деградации. Нас можно сравнить с двумя балалаечниками на деревне. Играем плохо, но друг друга нахваливаем, называем гениями. А мировой музыки для нас просто не существует. Мы ее не слушаем и слушать не хотим.

З.Кошелева. Есть какой-то выход?

С.Дворцевой. Может быть, для начала эти проблемы надо обсудить, чтобы преодолеть косность и непонимание? Помните конкурсный фильм «Русский заповедник»? Там батюшка долго плавает под водой с открытыми глазами. Я спросил у режиссера, зачем эти мучительные съемки под водой, что этот эпизод добавил картине? В ответ услышал, что это красиво и это символ. Но символ чего — автор объяснить не смог.

Пока мы не поймем, что надо учиться драматургии, композиции, форме, пока не ощутим себя частью мирового кинопроцесса, шансов остановить деградацию нет. Ну и, конечно, бороться с ней должны фестивали, в том числе «Россия». Прежде всего надо менять систему отбора. Чтобы уровень конкурса был высоким, а критерии четкими и ясными: в программу попадают только те фильмы, в которых есть изобразительное решение, композиция, драматургия, профессиональная работа со звуком. Пусть таких картин будет не 35, как в этом году, а 15—20 или еще меньше. В мировой практике параллельно с отсмотром того, что прислали, дирекция фестиваля сама активно ищет. И только потом программный директор составляет программу.

З.Кошелева. И тогда есть надежда, что возникнет профессиональная конкуренция?

С.Дворцевой. Разумеется. Жюри практически всегда недовольно отбором — знаю это по своему опыту. Талантливых фильмов всегда мало. Сейчас речь о другом. Главное, чтобы в конкурс не попадало такое количество откровенно плохих фильмов. Замечу, что организован фестиваль очень хорошо, лучше многих. Может быть, стоило бы этот фестиваль сделать международным. Уровень организации это позволяет. Для начала можно пригласить директоров западных смотров, вступить в фестивальную ассоциацию. Это, возможно, повысит его статус, заставит отборщиков больше заботиться об уровне собственного конкурса.

З.Кошелева. Может быть, было бы полезно, чтобы по окончании фестиваля жюри не просто отвечало на вопросы журналистов, а подробно и аргументированно объясняло свои решения, проводило публично нечто вроде расширенного итогового заседания, чтобы критерии оценки картин были очевидны для всех и никого не удивляло расхождение во мнениях жюри и зрителей.

С.Дворцевой. Приз зрителей практически никогда не совпадает с мнением жюри, это нормально. Во всем мире критерии оценки определяют не зрители, а эксперты.

Что касается обсуждений, да, действительно, такие обсуждения могут быть полезными. Авторам важно услышать мнение жюри. Обсуждать надо и те картины, которые ничего не получили. Странно, что на этом фестивале не проводятся мастер-классы, они тоже помогают определить критерии.А размытость и среды, и критериев, которую мы сегодня наблюдаем, обычно поддерживается теми, кто хочет спрятать собственную некомпетентность и серость, чтобы удержаться на плаву. На любой самый плохой фильм найдется два маргинала, которые скажут, что фильм хороший, для того чтобы мнение маргиналов не становилось нормой, как раз и нужны фестивали. На сегодня Екатеринбург, безусловно, является центром российского документального кино именно благодаря тому, что есть этот фестиваль, имеющий свою репутацию и историю.

З.Кошелева. А те картины, которые в этом году были премированы, могли бы попасть в конкурс международных фестивалей?

С.Дворцевой. Безусловно. Они сделаны на хорошем профессиональном уровне. По крайней мере, «Глубинка 35×45», «Занавес» и некоторые другие фильмы достойны участия в программе самого требовательного западного фестиваля.

З.Кошелева. В российском документальном кино долгое время тема была важнее ее художественной интерпретации. Многие режиссеры считают, что если они нашли интересного героя или тему, то фильм практически готов и обречен на успех.

С.Дворцевой. Возможно, это так и есть. Вот фильм Александра Гутмана «17 августа». Тема, безусловно, очень важная: человек в одиночном заключении, пожизненном, ему всего тридцать пять лет. Но на экране нет самого главного — не найден оригинальный ключ к раскрытию характера этого персонажа. Поэтому фильм не волнует, герой не вызывает ни сочувствия, ни даже просто интереса. Вспомните Герца Франка, его знаменитый «Высший суд», и можно не комментировать более.

З.Кошелева. В программе практически не было картин, снятых на пленку.

С.Дворцевой. На мой взгляд, это значения не имеет. Всё определяется только качеством продукта. В конкурсе может быть и работа, снятая на мобильный телефон, но это должен быть фильм. Произведением искусства может быть и журналистское документальное расследование, в котором изображение в какой-то мере отступает на второй план, но такое кино тоже должно волновать и быть профессионально сделано.

Еще раз скажу: кино не интересно в первую очередь тогда, когда оно плохо сделано. Если мы забудем, что неигровой фильм — это кино, а не телепередача, — это гибель. Причем очень скорая. Мы присутствуем при начале процесса превращения документального кино в нечто аморфное.

З.Кошелева. И фестиваль может незаметно для себя быть втянутым в этот губительный процесс.

С.Дворцевой. Тогда ни я, ни другие профессиональные люди просто не станут принимать в нем участие. Почему я должен потратить свое время на то, чтобы смотреть чье-то home video? Собрать экспертов станет невозможно, статус этого смотра упадет, будут собираться тусовщики, чтобы говорить друг другу приятные вещи.

З.Кошелева. Программа Екатеринбурга так обширна, потому что отборщики хотят как можно больше показать зрителям. Ведь проката этой продукции нет, а то, что на TВ называется документальными фильмами, дискредитирует само это понятие.

С.Дворцевой. Я вижу два варианта: либо фестиваль-панорама, либо конкурс, очень небольшой, плюс дополнительные программы. Вообще, должен сказать, не секрет, что сейчас и в России, и в мире к руководству документальным кино приходит все больше людей телевизионных, плохо понимающих его природу и технологию. Они диктуют свои условия, объясняют, что и за какой срок режиссер должен снять. Документальное кино довольно бодро мигрирует на телевидение и там оно может пропасть как вид искусства — ведь это тоже размывание критериев. В результате изображение играет роль неких обоев, фона, на который накладывается нужный текст, причем изображение само по себе там не только не несет информации — оно бывает совершенно случайным. А я исхожу из того, что визуальный мир имеет свою силу и энергию, и так с ним обходиться по меньшей мере неразумно. Фестиваль должен определиться. Телевизионная продукция не должна быть в конкурсе.

Тематически значимые картины могут и не отвечать художественным критериям — тогда их надо показывать на фестивале вне конкурса, как спецсобытие. В любом случае, если фестиваль в Екатеринбурге хочет оставаться кинофестивалем, дирекции следует к отбору в конкурс подходить очень строго. Руководители фестиваля должны принимать самое активное участие в отборе, выбрать тех экспертов, которым они доверяют.

Идея показать на одном смотре весь спектр российской документалистики кажется мне очень привлекательной, но она не должна уничтожать критерии отбора в конкурс.

В сложившейся в нашем неигровом кино ситуации объявить о том, что существуют критерии оценки картины, — уже смелость. Пока еще в мире существует понятие «российское кино», пока наши фильмы ждут, с интересом к ним относятся, хотелось бы, чтобы это понятие не растворилось окончательно.

З.Кошелева. Мне кажется, это все-таки иллюзия, будто «российские фильмы ждут». Есть несколько режиссеров, чьи работы интересны в мире.

С.Дворцевой. Если есть пять режиссеров из одной страны, чьи фильмы интересны, то это замечательно и означает, что документальное кино в России еще не умерло.

З.Кошелева. Кстати, все пятеро приблизительно одного возраста...

С.Дворцевой. Именно поэтому я и поехал в Екатеринбург. Наша задача не потерять связь поколений. Из-за ее утраты может исчезнуть отечественный документальный кинематограф. Очень важно, чтобы опыт, знания, представления о кино передавались.

З.Кошелева. Мы видели на фестивале работы студентов Сергея Мирошниченко, фильмы учеников Марины Разбежкиной. Не вдохновляющее зрелище.

С.Дворцевой. Конечно, обучение — процесс сложный, требующий участия обеих сторон, но делать что-то в этом направлении, безусловно, нужно. Надо что-то придумывать с системой отбора и дебютов, советоваться с мастерами, просить их принять участие в отборе, чтобы и в этой части не получился такой слабый конкурс, как в этом году. Ведь приз за дебют мы дали с большой натяжкой и только потому, что изначально договорились о том, что надо все призы раздать. Я думаю, остальным дебютантам было обидно, потому что наше решение не было по-настоящему очевидным. А так хотелось неожиданно увидеть талантливый, ни на что не похожий дебют и дать ему, нарушив регламент, даже Главный приз. С полнометражным фильмом у нас все-таки не получилось, хотя мы очень старались. Я, кстати, рад, что наше жюри было строгим, это правильно, иначе такая работа теряет смысл. За принятые нами решения мне не стыдно. Критерии оценки и ее строгость особенно важны для молодых режиссеров. Одна из главных задач фестиваля — помочь им в понимании критериев. Только тогда они смогут снимать кино, а не шифровать пустоту в условиях самоизоляции.