Сериал «Клиент всегда мертв». Другая смерть

«Клиент всегда мертв» (Six Feet Under)

Автор идеи Алан Болл

НВО

США

2001–2005

«Шесть футов под землей» — это то же самое, что «быть мертвым». Выражение обозначает могилу, расположенную на глубине шести футов (примерно двух метров).

Cтатья из Википедии

— Покойники, — объясняли мне мои собственные мысли, — народ неважный. Их зря называли покойники, они скорее беспокойники. За ними надо следить и следить.

Даниил Хармс. «Старуха»

Н а т а н и э л ь. Как жизнь?

К л е р. Как смерть?

Из сериала «Клиент всегда мертв»

В одном из самых красивых городов Латинской Америки, в мексиканском Гуанохуато, есть очень странный музей — музей мумий. Когда-то городская администрация решила расширить местное кладбище, для чего потребовалось уничтожить некоторые заброшенные могилы. И тут оказалось, что благодаря странным свойствам местных почв в сочетании с климатом трупы в кладбищенской земле не гнили, а мумифицировались. Не долго думая обрадованные горожане сволокли их в специально отведенное для этого здание, какие-то из них приодели, какие-то оставили как есть, в живописных лохмотьях, положили их в стеклянные ящики и открыли музей. Мумии получились совсем не страшными, а в чем-то даже и милыми. Музей этот очень популярен не только среди туристов, но и среди местной публики. Приходят целыми семьями, с разновозрастными детьми. Дети бегают по залам, смеются, тыкают пальцами. Смерть для них является естественной частью жизни, что тут такого...

Смерть страшна прежде всего своей несоизмеримостью с жизнью. А смерть, заключенная в рамки жизни, вовсе не так ужасна. Она может даже представляться любопытным курьезом, над которым отчего бы и не посмеяться. Можно назвать такое умаление смерти обыкновенным самообманом, можно кощунством, а можно своего рода психотерапией, прививкой от всепоглощающего, в любой момент готового наброситься страха, который стоит у каждого из нас за спиной.

Скорее всего, сериал «Клиент всегда мертв» — оригинальное название Six Feet Under («Шесть футов под землей») — был задуман как сеанс массовой психотерапии по такому вот мексиканскому рецепту. Тем более что и действие его разворачивается в Лос-Анджелесе, практически на мексиканской границе. И хотя все его серии крутятся вокруг производственного процесса обработки покойников, ужас смерти как раз очень успешно выносится за скобки. С демонстрации момента чьей-нибудь смерти начинается каждая серия. Сначала мы знакомимся с персонажем, который должен через несколько минут умереть на наших глазах. Как правило, более или менее нелепо, часто трогательно, обычно смешно и никогда не страшно. Поскольку смерть обычно происходит не от естественных причин (так интереснее), на выходе получается труп в той или иной степени органической поврежденности. Труп демонстрируется зрителю, но каким-то особым ненавязчивым образом — несмотря на произошедшие изменения, внешний вид умершего приятен. Дальнейшее действие так или иначе развивается параллельно с процессом восстановления трупа и его последующим захоронением. В промежутке между этими двумя процессами поправленный труп предъявляется зрителю в еще более замечательном виде. Впрочем, для детских трупов делается исключение. Их не показывают. Но интерпретировать эффект от просмотра этого сериала в чисто психотерапевтических терминах было бы совершенно несправедливо. Вероятно, «Клиент всегда мертв» является самым радикальным американским телевизионным проектом нулевых годов. Трудно себе даже представить, каким образом Алану Боллу, продюсеру, руководителю проекта, а также сценаристу и режиссеру ключевых серий, удалось раскрутить руководство HBO на демонстрацию телесериала из жизни похоронных работников. Кстати, неуклюжее название профессии «похоронный работник» или «похоронщик» никак не соответствует тому, чем на самом деле занимается семья Фишеров. Но как перевести на русский язык и на русские реалии термин «funeral director»? Распорядитель похорон? Или, может быть, «постановщик похорон»?

Похоронный ритуал, повсеместно принятый в Соединенных Штатах, может вызвать у несведущего человека некоторый культурный шок. В покойника вкачивают литры физиологической жидкости, накладывают на лицо толстый слой косметики, причесывают, придают лицу приятное выражение и в таком виде на несколько часов выставляют на всеобщее обозрение. В некотором роде большинство американских покойников превращаются в Ленина на час. Странный этот обычай когда-то так поразил Ивлина Во, что он написал замечательную сатирическую повесть из жизни похоронных работников: «Незабвенная». Эта книжка вся построена на эффекте многократно отраженного глумления: живые глумятся над мертвыми, а смерть глумится над живыми. Новый Свет представился писателю в виде разодетого ярко накрашенного трупа, на лице которого похоронные постановщики изобразили улыбку счастливого идиотизма.

Собственно, пилотная серия «Клиента...» как будто продолжает ту же традицию. Не случайно действие постоянно прерывается псевдорекламой различных похоронных товаров — от специально предназначенной для покойников косметики до черных автомобилей-гробовозов. Первая в фильме смерть является в виде некоего заблудившегося автобуса, смачно наезжающего на новенький катафалк Натаниэля Фишера-старшего, владельца похоронного заведения «Фишер и Сыновья». Фишер только-только приобрел эту дорогую игрушку, как иные стареющие мужчины покупают себе роскошные спортивные автомобили — и надо видеть, с каким счастливым выражением лица он закуривает, выезжая на ней на перекресток за полсекунды до встречи со злосчастным автобусом.

Последующие жутковатые, гротескно-смешные и очень американские похороны отца семейства воспринимаются как начало сатирической комедии нравов с элементами бунюэлевского макабрического абсурда. Нечто похожее на нашумевшую в начале нулевого десятилетия «Красоту по-американски», сценаристом которой был тот же Алан Болл. Однако заявка эта оказывается ложной, потому что, начиная со следующих серий, фильм вроде бы превращается в традиционную семейную сагу: пять лет из жизни семейства Фишеров. За эти пять лет Фишеры — мать, двое старших сыновей и дочь — решают производственные и семейные проблемы, заводят и рвут отношения, сходятся-расходятся со своими сексуальными партнерами, учатся в школе и колледже, сдают экзамены, потребляют наркотики, попадают в опасные положения, впадают в депрессии, выходят из депрессий, разговаривают о политике, рожают и усыновляют детей, болеют, живут и умирают. «Пять лет и вся жизнь» — такое традиционно советское название подошло бы этому сериалу гораздо лучше, чем бессмысленно-залихватское «Клиент всегда мертв», с которым он был выпущен в российский телепрокат.

При этом очень важно, что пять лет экранного времени, пять лет из жизни Фишеров совпадают с реальным зрительским временем. Очередная серия выходила примерно раз месяц. Этот месяц проживается Фишерами, но проживается он и зрителем. Через какое-то время эти жизни синхронизируются, Фишеры входят в зрительскую жизнь, от них уже никуда не деться, они как бы родственники. Эта синхронизированность часто оборачивает слабости сериала в его достоинства, делает его жизнеподобным.

Вводные титры каждого нового эпизода заканчиваются картинкой — символическое деревце, вырастающее из могилы. На поверхности — дерево жизни, смерть — там, где корни. И в самом деле, все, что есть в этом фильме интересного, живого, оригинального, вырастает из смерти. Смерть делает его жизнеспособным. Смерть превращает его из обыкновенной «мыльной оперы» в удивительное телевизионное зрелище длиной в пять лет. Смерть — его главный герой.

Сериал буквально перенаселен покойниками. Причем все они довольно-таки живенькие. Они постоянно вмешиваются в происходящее, навязчиво лезут с собственными, довольно идиотскими мнениями, часто просто несут какую-то невообразимую чушь, все время путаются у всех под ногами и неизменно производят впечатление наиболее живых (или жизнеподобных) действующих лиц. Это не штампованные «блокбастерные» зомби-вампиры, плоские экранные человечки, которые являются, как правило, только психофизическими функциями — раздражителями, повышающими содержание адреналина в крови.

Мертвецы из «Клиента...» — живые трехмерные люди. Смерть как бы придает им третье измерение. Оно возникает из того, чего мы про них не знаем. Ведь чтобы кто-то был для нас живым (по крайней мере, в кино), мы обязательно должны про него не знать чего-то такого, что нам очень нужно знать. Беда в том, что нам всегда рассказывают все, что нам нужно. Про мертвецов же нам по определению неизвестно самое для нас главное. В этом смысле любой мертвец стоит тысяч самых что ни на есть живых персонажей. Как это — быть мертвым? Как это вообще возможно быть, если ты мертвый? Вдруг он хотя бы намекнет?

Роль ответчика за мертвых берет на себя Алан Болл. Могильную плиту с его именем мы видим перед началом каждого эпизода. Он медиум. Посредник между двумя мирами. Самые оригинальные, самые интересные серии «Клиента...» — это те, которые написаны и/или поставлены Боллом. Можно вообще поспорить, что большинство эпизодов, в постановке которых Болл не принимал непосредственного участия, являются только промежуточными звеньями, существующими для соединения болловских шедевров между собой. И это при том, что ему принадлежит не более двух-трех эпизодов в каждом сезоне. А лучшие из них — те, в которых он говорит про смерть от лица мертвых.

Главный герой сериала Нейт Фишер, старший сын Натаниэля, в первый раз умирает в начале третьего сезона. Во время операции на мозге по удалению доброкачественной опухоли что-то идет не так. На экране, как и в начале всех предыдущих эпизодов, появляется мраморная могильная плита. На этот раз на ней выгравировано: «Натаниэль Фишер. 1965—2002». Смерть эта застает зрителя врасплох. Как это главный герой может умереть в самом разгаре сериала? Но сериал тем и отличается от обыкновенного фильма, что его сюжет рождается одновременно с его показом. То есть создатели сериала так же, как и зрители, не знают, что будет дальше. Получается как в жизни. Каждый миг содержит в себе бесконечное число равных возможностей, это развилка, на которой встречаются десятки, сотни миллионов разных вариантов жизней и, соответственно, смертей. И все они происходят на самом деле. И нет ни единственной жизни, ни единственной смерти. И вот мы видим умершего секунду назад Нейта, которому смерть дает возможность заглянуть в коридоры этого лабиринта. Вот он присутствует на ритуале прощания с самим собой. Благообразный розовый труп помещен в солидный буржуазный гроб. И светится гладко выбритым перед неудачной операцией розовым черепом. Родные и близкие прощаются с покойным. «Я же просил меня кремировать!» — сердито говорит он брату, с отвращением глядя на труп. Брат не видит и не слышит. А вот он муж женщины А и отец ребенка Х. Нет, это он муж женщины Б и у них ребенок Y. Да нет, ничей он не муж. Операция превратила его в овощ, и брат заново учит его говорить.

Или нет, пусть все начнется сначала. Пусть его отец не умер и все они вместе сидят за рождественским столом, поедая жаркое, то самое, которое мать безнадежно испортила в первом эпизоде сериала, узнав о смерти Фишера-старшего. А вот он сын совершенно других родителей. У него другая мать, как в детской сказке. И другие брат и сестра. А вот он и сам другой Нейт — удолбавшийся дюд (dude) с косяком в зубах на чужой рваной кушетке. Нейт все дальше отдаляется от Нейта.

Другая жизнь Нейта будет продолжаться три года. Точнее, три сезона. Вплоть до его другой смерти. За это время герои как-то выцветут и станут привычными. А самым занятным останется чужая смерть, которой нас будут исправно угощать в начале каждой серии. И еще покойников добавится. Только все больше будет казаться, что они в основном появляются для комической паузы. И вот, когда все это уже подойдет к своему естественному завершению, Алан Болл устроит массовую казнь своих героев. Наверное, «Клиент всегда мертв» — это единственный в истории телевидения сериал, в конце которого все умерли. То есть вообще все.

Последний эпизод в чем-то является зеркальным отражением самого первого. Если первый пропитан уксусом, то последний сочится патокой. Это единственный из эпизодов, начинающийся не с чьей-то смерти, а с рождения ребенка. И если тема первого — смерть отца семейства, то в последнем дочь навсегда покидает родительский дом. И если первый — жесткая социальная сатира, то последний — нахальная пародия, объектом которой является сам зритель со всеми его ожиданиями.

Эпизод так и называется: «Все ждут...» И нет, кажется, ни одного голливудского слезомоечного приема, который тут не отыгран. Балом правят кровожадные Семейные Ценности и Американская Мечта. Все внутренние конфликты разрешаются. Все действующие лица непрерывно друг друга понимают, а поняв, начинают рыдать, как сумасшедшие. Даже покойники из беспокойников превращаются в каких-то успокойников. Они по-прежнему шастают среди живых, но теперь вместо ядовитых гадостей разражаются напыщенными тирадами в духе воскресных проповедей и книжек по прикладной психотерапии «Помоги себе сам». И снято все это настолько сентиментально-безукоризненно, настолько манипулятивно безупречно, что трудно представить себе зрителя, который не почувствует подозрительную влагу в глазах и щекотку в носу.

И вот когда все любимые герои уже окончательно убиты фальшью, Алан Болл приступает к массовой экзекуции. И тогда название открывает свой второй смысл. «Все ждут...» Я, ты, он, она, они — мы все на железнодорожной станции в ожидании подходящего поезда. Этот поезд непременно заберет нас куда-то, и про эту станцию мы навсегда забудем.

Маленькая рыжая Клер Фишер садится в машину и ставит в плейер сидишку, которую ее возлюбленный записал ей на дорогу. Она нажимает на газ. И вместе с началом музыки начинается парад смертей. Рут, Дэвид, Кит, Бренда, Фредерико... Они все умрут в разное время и по разным причинам. Потому что мы смотрим сериал. И создатель сериала, как и зритель, теперь знает про героев всё. Так что им пора умирать.

Маленькая Клер с упрямо-беззащитными трогательными глазами, рыжая Клер, которой Алан Болл подарил целых сто лет жизни, вцепилась в руль и плачет. В плейере автомобиля сентиментальная песенка. Впереди бесконечное шоссе. Позади Лос-Анджелес. В боковом стекле виден покойник Нейт, бегущий за автомобилем Клер. 2025 2029 2044 2049 2051 2086. До свидания, Клер! Здравствуй, Клер!