Твори сегодня

Локарно-2010

Люди терпеть не могут документальное кино. Говорящие головы, грязная репортажная съемка или замызганная, в проплешинах да еще и тенденциозно смонтированная хроника, бесчувственные или, наоборот, проникнутые кликушеским пафосом закадровые комментарии — тоска зеленая. Люди, которые терпеть не могут документальное кино, заблуждаются. Или не находят нужных слов. Просто язык не повернется назвать документалистом киноживописца Сергея Лозницу или эзотерика Александра Сокурова, в фильмографии которого «Духовные голоса» или «Повинность» значат не меньше экранизаций сценариев Арабова. Неигровые фильмы давно вышли из гетто узкоспециализированных смотров и непраймтаймового телеэфира. Конкурс 63-го кинофестиваля в Локарно «Режиссеры настоящего», Cineasti del presente, чуть более экспериментальный, чем основной международный, дал слово и вручил награды новому документальному кино, уничтожающему уже не только оппозицию «игровое — неигровое», но и более глобальную — «реальность — искусство».

"Джо как Джонатан", режиссер Максим Жиру

Традиционные игровые фильмы тоже были — и по большей части интересные, пусть и оказались вне поля зрения жюри при наградном раскладе. Единственный курьез — «Мандо» Эбрагима Саэди, роуд-муви, снятое с точки зрения старика курда. Принять всерьез это благородное произведение о человеке, возжелавшем умереть на родине в Иране, не получается, — старик, трясущийся в минивэне, преодолевающем иракские минные поля и террористические засады, дышит, как Дарт Вейдер, родственники, сопровождающие героя, ведут себя, как пылкие персонажи ориентальных «мыльных опер». Анекдотом, правда, сделанным сознательно, выглядит и «Чрево кита» румынских режиссеров Аны Лунгу и Аны Сел, своеобразный дружеский шарж на важные фильмы Пую и Порумбою: тут все проблемы сведены к невозможности посмотреть в домашнем кинотеатре комедию M.A.S.H. из-за того, что хозяйка дома потеряла телефон и волнуется, как бы не пропустить звонок одноразового любовника. Две Аны подтрунивают и над пристальным вниманием своих старших товарищей к быту: они его не мифологизируют и замечать в нем мистическую глубину отказываются. В то время как канадец Максим Жиру, автор фильма «Джо как Джонатан» про юношу с легкими паранормальными способностями, пасмурный быт поэтизирует, иногда — очень талантливо. Вот, например, момент абсолютного, не поддающегося пересказу образного кино: бутылка с минералкой танцует на крыше машины — то ли оттого, что в салоне врубили динамики, то ли по воле главного героя, молодого волшебника-недоучки.

"Грандиозная жизнь", режиссер Даниэль В. Вильямедиана

Даниэль Бурман спродюсировал аргентино-уругвайскую комедию Даниэля Хендлера «Норберто едва не опоздал», где в историю современного риэлтора вплетены чеховские мотивы: дабы избавиться от комплексов, Норберто записывается в драмкружок, взявшийся за «Чайку». Чеховским по атмосфере оказался фильм француза Микаэля Эрса Memory Lane с долгими прогулками в августовских сумерках и диалогами как будто ни о чем: ненавязчивые параллели придают смысл даже существованию тихой богемно-буржуазной молодежи.

Тайванец Чун Мун Хун, дебютировавший в каннском «Особом взгляде» назидательной комедией «Парковка», представил панорамный фильм про детство «Четвертый портрет», завершающийся простой и емкой метафорой взросления: четвертым портретом маленького героя становится его собственное отражение в зеркале.

Самым традиционным — в смысле жанровым, дружелюбным по отношению к зрителю, предпочитающему проверенные развлекательные ходы, — оказалась канадская комедия Адама Трейнора о братьях-шахматистах «Башня из слоновой кости» с рокершей Peaches в главной женской роли. На территории жанра и бельгийский «Пульсар», рассказ об «аналоговом мужчине цифровой эры». Здесь меланхоличная европейская лав стори вкрадчиво развивается в камерный триллер о паранойе и отчаянии. Режиссер Алекс Стокман — кинокритик, судя по первому постановочному опыту, толковый, способен и создавать атмосферу, и интриговать, и деликатно цитировать классиков.

Повторюсь — все эти фильмы достойны внимания, но энергетическим ядром «Режиссеров настоящего» стали не работы, сделанные на съемочных площадках, с хлопушками, дублями и репетициями, а кино, стирающее границы между вымыслом и реальностью.

"Мандо", режиссер Эбрагим Саэди

Один путь взаимопроникновения этих составляющих продемонстрировали внешне полярные авторы — сербский режиссер Никола Лезаич в «Красном холме» и американец японского происхождения Китао Сакураи в «Муравьеде». Первый фильм — романтический гимн подросткам, исполненный без ларрикларковского сладострастного любования, но с соучастием недавнего ровесника. Второй — история слепца, «анонимного алкоголика», увлекшегося джиу-джицу и ненароком попавшего в пряный криминальный мир, напоминающий лабиринты Дэвида Линча. Сходство в том, что вымыслы Лезаича и Сакураи вырастают из реальности. Лезаич работает с настоящими подростками из загибающегося промышленного города Бор. Членовредительское видео, снимаемое этими безбашенными скейтерами, подлинное и обнаружено режиссером в Интернете; постановочные эпизоды — вроде незабываемого и поэтичного разгрома супермаркета — соседствуют с документальными, запечатленными в режиме реального времени. Фильм Сакураи до поры выглядит стопроцентно документальным жизнеописанием реального человека, слепца и завязавшего алкаша Ларри Льюиса, тем неожиданнее шокирующий поворот в сторону шизофренического нуара.

Не так явно, но не менее последовательно размывают границы doc и art конкурсанты из Испании и Швеции. Протагонист «Грандиозной жизни» Даниэля В. Вильямедианы не просто так, от избытка времени и туристического интереса, повторяет путешествие деда, посещая Кастилью, Севилью и Кадис. Парень отправляется на поиски утраченного мифологического времени богов и героев. По структуре же фильм складывается из серии «исторических» диалогов — о сценарии неснятой второй части «Юга» Виктора Эрисе или о том, насколько кабаретными клоунами выглядят анархисты. Нарочито кустарна, подобна домашнему видео «Завтрашняя песня» Юнаса Бергергорда и Юнаса Хольстрёма, этюд про дуэт немолодых неудачников — один терзает гитару, другой выступает его менеджером.

"Муравьед", режиссер Китао Сакураи

Второй путь — затейливые эксперименты, балансирующие между кино и contemporary art. «Вы здесь» — фильм, который играет в научно-популярный фильм. Канадский режиссер Дэниел Кокберн выстраивает головоломную систему, напоминающую параноидальные построения раннего Гринуэя. Цель этого опыта — самоидентификация; в памяти остаются отдельные смешные придумки, вроде человека, расшифровывающего письмо с китайскими иероглифами при помощи десятитомной инструкции «Что делать, если вам под дверь подсунули письмо с китайскими иероглифами». Представляя японскую «Нетерпимость наших дней», директор фестиваля Оливье Пер скромно заметил, что видел в своей жизни немало фильмов и этот — самый странный. Впрочем, с небольшой натяжкой витиеватый видеоопыт Такахиро Ямаути можно назвать кайданом: для режиссера девушка и призраки такое же самодостаточное сочетание, как годаровский дуплет девушка и пистолет. Выросший из музейной инсталляции турецкий опус «12 сентября» — около двадцати монологов-воспоминаний о дне военного переворота в 1980-м. Будничные занятия героев, зафиксированные статичной камерой — от вязания и лабораторных исследований до замены кухонного крана и раскладывания пасьянса «косынка», — оказываются интереснее слов. Может, в этом и состоял замысел художницы Езлем Сулак — показать главенство самого незначительного момента в настоящем времени над историческими катаклизмами и бесплодными воспоминаниями.

"Параболы", режиссер Эмманюэль Деморис

Третий путь — честное документальное кино, фиксирующее реальность без попытки придать ей жанровые очертания. Prud'hommes швейцарца Стефана Гоэля — по-русски название уложится слов в семь, что-то вроде «Гражданский суд, отдел по разрешению трудовых конфликтов» — фиксирует работу labor court в Лозанне. Истории разной степени законченности и остроты обрамлены эпизодами со стариком служителем, хранящим законы и тайны, наравне с шепчущимися по ночам стенами. Район Willets Point — дыра в Квинсе, еще не пережившем блумберговскую реконструкцию, — место и коллективный герой «Иностранных запчастей» Джей Пи Снядеки и Верены Паравел, заинтересованных наблюдателей, интервьюирующих американцев, далеких от типичного белозубого образа.

Вершиной же и победителем конкурса стал фильм «Параболы» (в англоязычном варианте Art of Speaking), пятая, финальная часть цикла Эмманюэль  Деморис «Мафруза». Первые четыре в Локарно показали вне конкурса; допускаю, что члены жюри их не видели (во всяком случае, на показах в камерном PalaVideo я жюри не заметил), однако смогли оценить новаторство Деморис, неброскую поэтичность и тонкость замысла, спрятавшиеся за грубой оболочкой.

"Четвертый портрет", режиссер Чун Мун Хун

Мафруза — нищий квартал в Александрии, для его обитателей Эмманюэль, получившая арабское прозвище Иман, стала за съемочные годы своей (к разработке проекта выпускница FEMIS приступила еще в 1998-м, черновой монтаж первого и второго фильмов цикла был завершен в 2007-м). Общая продолжительность цикла 750 минут, но кажется, что «Мафруза» могла бы длиться и в два раза дольше: Деморис выбрасывает на экран шмат сырой, грязной (в буквальном смысле), грубо обработанной реальности. Это не этнографический очерк, не антропологическое исследование, не любительское видео или философский труд, но глубокое погружение в экзотический мир (впрочем, экзотикой он перестает казаться уже к финалу первой части), содержащее компоненты всего вышеперечисленного. Деморис отказывается от художественной выделки и четкого структурирования отснятого материала — отсюда ощущение необработанности, но дает названием-комментарием ориентир каждой серии, определяет смысловой вектор. Проще всего с первой частью, носящей подзаголовок «О, что за ночь!». Деморис без подготовки бросает нас в чрево бедного квартала, глиняного лабиринта лачуг, населенного шумными людьми. Зрителю дарована свобода в выборе героя: следить ли за сухоньким старичком Абу Хосни, дом которого перманентно затопляют подземные воды, за его тучной женой, способной испечь хлеб на заднем дворе, больше похожем на свалку, или за голосистым подростком Хасаном, завсегдатаем свадеб, радостно подхватывающим припев «О, что за ночь!». Вторая часть — «Сердце»: Абу Хосни переживает короткую победу над водой, его жена пытается спалить мусор, из-за чего вступает в конфликт с не менее сварливыми соседками, Хасан снова распевает, и даже порванная в драке щека не помеха, но акценты незаметно смещаются: в этой июльской части мерцает карамельными цветами игрушечное сердце, существованию молодых семей внутри домов уделено чуть больше внимания, чем уличным народным гуляньям. Третий фильм «Мафрузы» называется «Что делать?» — в густом месиве диалогов и монологов разборчиво слышится мотив выбора между работой и бездельем, религиозным и светским досугом, при этом семья Абу Хосни снова по колено в воде, а Хасан успевает поступить на военную службу и дезертировать с нее. В этой части выделяется соло Мохамеда Хаттаба, владельца продуктовой лавки и главного героя конкурсных «Парабол»: в них он подробно расскажет Иман, почему перестал читать проповеди в мечети. Четвертая часть — «Рука бабочки» — самая спокойная и неожиданно нежная: для одной из героинь на крыло бабочки похожа рука новорожденного младенца…

Через месяц после завершения Локарнского смотра в Перми прошел фестиваль «Текстура», на котором Виталий Манский поднял вопрос: имеет ли doc. право на art? Кажется, вопрос этот актуален только у нас. Кураторы больших фестивалей давно ответили на него однозначно: «Конечно, какие сомнения?!»