Минимализм/максимализм. Труды и дни одиночки

«Человек без имени», фильм Ван Бина, нонконформиста из КНР, за год у нас был показан дважды. Вне конкурса — на фестивалях неигрового кино «Кинотеатр.doc» в Москве и «Россия» в Екатеринбурге, в программах «актуаль-ной» документалистики, которые подготовил французский куратор Кристоф Постик.

Вот чумазый, одетый в обноски мужик копошится в норе-землянке. Ворох тряпья заменяет логову занавеси и двери — подручным хламом, как пробкой, хозяин запечатывает вход. Вот неспешно бредет он по заледенелой дороге, глядит себе под ноги, на промерзший грунт. Так ищут грибы или рассыпанные монеты. Ушанка съехала набок, на плечи давит тяжелый баул. Лишь в финале картины становится ясно, за какими трофеями он наклонялся к земле. Загрубелой, прокопченной до черноты пятерней человек сгребает навоз, шары конских яблок. Отправляет в заплечный мешок, заполненный доверху дармовым удобрением. Камера неотвязно следует за оборванцем. Наблюдает бесстрастно за странным, непрезентабельным персонажем, следит за его трудовыми манипуляциями.

Герой возвращается в логово. Пора утолять голод. Неаппетитное варево булькает в щербатом котле. Человек кряхтит, сплевывает на пол. Наполняет склизкой лапшой пластиковую чеплажку (в такую одноразовую тару разливают фабричный майонез). Пар от еды. В немытой руке — немытые палочки. Живот набивает без спешки, неспешно делает самокрутку. Дымит. Торопиться некуда. Экранное время — почти без купюр — воспроизводит реальное. Эпизод с поглощением пищи растянулся на восемь минут — солидный кусок для девяностодвухминутной картины.

«Человек без имени» — хроника трудов и трапез одинокого огородника. Зимой удобряет почву, поедает лапшу. Весной — возделывает грядки, насыщается кашей. Летом борется с сорняками, начинает сбор урожая. Делает из кабачков подобие овощного рагу — приготовление пищи превращается в своеобразный аттракцион: для измельчения овощей использует подручный инструмент, ржавые ножницы. Осенью, после дождей, подновляет жилище, обмазывает глиной внешние стены землянки. Ест заготовленное впрок: квашеное, соленое. Зимой опять собирает навоз. Все возвращается на круги своя.

Можно только гадать, где живет безымянный герой. Вероятно, там, где тянется лёссовое плато: грунт податлив, пригоден для обустройства рукотворных пещер и землянок по соседству с руинами заброшенной деревушки. Невдалеке от шоссе фонограмма фиксирует техногенные шумы, гудение тракторов, сигналы автомобилей. Но, возможно, это обманка, метафорический ход: не так-то легко отделить аутентичный синхрон от звуковых заплат, наложенных в студии. Нормальная жизнь — где-то рядом, но отщепенец сторонится ее.

"Человек без имени"

Фильм Ван Бина — пример нарративного минимализма. Повествование организует система изъятий и умолчаний (информационных лакун). Герой кряхтит, рыгает, бормочет что-то себе под нос. И только. Попытки живого контакта с тем, кто стоит за камерой, словоохотливость — в объектив — вымарываются при монтаже. Целенаправленно, непреклонно. Автор не считает нужным обнародовать житейскую предысторию персонажа. Что превратило героя в изгоя — социальные неурядицы или психическое расстройство? Что он за человек — маргинал, отторгнутый городом, бомж, обретший пристанище в сельской глуши? Уроженец ныне заброшенной деревушки, не пожелавший покинуть родной уголок? Биография мужчины без имени остается за рамками кадра. Достаточно знать, что он — одиночка. Отгородился от социума. Антиобщественный элемент. С точки зрения обиходной морали — конфуцианской, буржуазной, коммунистической, — такой отщепенец нелеп и убог.

Режиссерский подход Ван Бина напоминает приемы съемки диких животных. Объект наблюдения, привыкнув к присутствию оператора, перестает реагировать на него. Живет, как жил, без оглядки на посторонних. Камера фиксирует различные действия персонажа. Ненужное изымается при монтаже. В картине остаются лишь простейшие акты — труд и еда. Нет ни сна, ни досужих забав, ни естественных отправлений телесного низа. Смрада немытого тела нет. Конечно же, камера не способна улавливать запахи, но режиссер — при посредстве визуальных акцентов — мог обозначить свои обонятельные реакции. Если бы захотел. Герой «Человека без имени» остается человеком в себе. Непроницаемым, самодостаточным, малопонятным.

Ван Бин рассчитывал на эффект соприсутсвия: зритель соотносит себя не с наблюдаемым, а с наблюдающим. Не с тем, кто стоит перед камерой, а с тем, кто — за ней. Известно, что созерцание чужого труда способно увлекать, зачаровывать. Брезгливость постепенно сменяется любопытством. Любопытст-во — негаданной толерантностью, принятием самобытных странностей персонажа. В какой-то момент понимаешь, что в кадре — не просто секвенция элементарных деяний, не просто цепочка рутинных дел. Не только борьба за выживание. Предмет интереса — созидательный труд земледельца, который осознается как творческий акт, что развернут во времени.

Автор заставляет работать почтенные культурные парадигмы. В четырехчастной хронике легко распознать несущий каркас — тематический цикл «времена года». Эта структура — способ организации живописного, стихотворного, музыкального материала — ведома и дальневосточным, и европейским культурам. Чаще всего героем сезонных картин становился крестьянин. В стихах воспевались труды и дни хлебопашца, огородника, пастуха. В контексте китайской традиции этот сюжет обретал дополнительные оттенки. Идеалами для даосского, да и для буддийского, интеллигента были уединенная жизнь отшельника, честный труд вольного земледельца. В конфуцианской стране, где частная жизнь человека подчинялась жесткому кодексу общественных установок, где смысл ее предлагалось искать в исполнении долга (перед государством, перед семьей), такие мечтания оставались для многих недостижимой утопией. Маргинал — отщепенец — отшельник. Режиссер строит синонимический ряд, двигаясь от негативных к позитивным градациям смысла. Стирая оценочные перегородки, он соединяет крайности. Одиночка, живущий в убогой норе, видится автору человеком самодостаточным, не утратившим личного достоинства (как его понимает сам). Современной реинкарнацией мудреца, удалившегося от мира. Или — крестьянина из даосских идиллий. Того, что находит радость в единении с естественным «я», с круговоротом природных циклов.

"Фэнмин, китайские мемуары"

Примечательна история создания «Человека без имени». Фильм делался по заказу французской галеристки Шанталь Крузель. Посмотрев производственный эпос «Тесицюй: к западу от железной дороги» (совокупная продолжительность документальной кинотрилогии составляет девять часов), Крузель предложила Ван Бину осуществить совместный проект. Съемки велись на северо-востоке Китая на протяжении двух лет. Скорее всего, порядок фиксации материала не во всем совпадал с календарным циклом, заданным при монтаже. Выставка в парижской Galerie Chantal Crousel открылась в октябре 2009 года. Фильм показывался в режиме нон-стоп. Возник парадоксальный, на первый взгляд, прецедент — неигровое кино демонстрировалось в пространствах артгалереи как легитимный проект, продукт актуального искусства.

В нестандартном способе презентации документальной картины кто-то увидит волюнтаристский концепт куратора: попытку абсорбции contemporary артом достояния сопредельных искусств. Присвоение — по признаку сродства. Кто-то — симптом конвергенции жанров, стирания межродовых границ. Многие качества — минимализм языка, редукция нарратива, рутинность и монотонность элементарных действий, нейтралитет созерцательной камеры сближают «Человека без имени» с образцами галерейного видеоарта. Календарную хронику сельхозработ при желании можно сравнить с документацией затяжного перформанса.

«Человек без имени» стал костяком экспозиции. Но не единственным визуальным объектом, представленным публике. В зале запускали еще один опус Ван Бина — «Фэнмин, китайские мемуары», по формальным критериям — фильм-антипод «Человека без имени». Монолог протяженностью в три с половиной часа. Снят со штатива, статичным портретным планом. Режиссер использовал минималистский прием, не сходный с тем, что заявлен им в бессловесной картине. Тема повествования — судьба конкретного человека на фоне зигзагов истории КНР. Пожилая женщина Хэ Фэнмин вспоминает минувшие годы, свою негладкую жизнь. Притеснения и невзгоды.

"Фэнмин, китайские мемуары"

Ван Бин — ангажированный автор. Он известен непримиримой критикой политической философии китайских властей — системы управления обществом, основанной на подавлении личных свобод. В своих фильмах режиссер вновь и вновь обращается к провокативным сюжетам: ведет рассказ о преступлениях коммунистической диктатуры, о том, что наследие эры Мао до конца не изжито и в наши дни, о безотрадном потогонном труде — изнанке экономического бума. Может показаться, что «Человек без имени» выпадает из стройного ряда фильмов Ван Бина: отстраненный взгляд созерцателя — вместо социально-критического кино. И все же нет случайности в том, что в галерее Шанталь Крузель автор состыковал два непохожих опуса, заставил их вступить в диалог.

В минималистских — по стилю — работах проявляет себя недюжинный максимализм режиссера. Ван Бин исповедует ценности радикального гуманизма. Взгляды его легко распознать в подтексте обеих картин: уважение к частному человеку, неприятие уравниловки, прессинга внешних сил, репрессивных норм социума и государства. Приоритет — индивидуальной свободе. Пусть даже эта свобода — свобода бомжа.

Автор выражает благодарность Кристофу Постику (арт-директору фестиваля документального кино в Люссасе) и Карен Танги (Galerie Chantal Crousel) — за консультации и визуальные материалы.