Кургинян у ворот?

Несколько месяцев подряд на одном отдельно взятом островке «освобожденного» телепространства шел, можно сказать, пир плюрализма в формате общественно-политического шоу. Настоящий либеральный проект, как его обозначали (или позволяли именовать гостям) ведущие. Без имитаций, без оглядки «на», без политгламурных персонажей и вкраплений какой-либо желтизны. Свободное столкновение полярных точек зрения по важнейшим вопросам отечественной истории, от ответа на которые зависит… понимание происходящего. Темпераментно обсуждалось то, от чего мы так отвыкли, и отсутствие чего на телеэкранах как раз и являлось причиной разрухи в головах. Но главным предметом гордости устроителей, которым они козыряли, как логотипом, было кредо: «Я не согласен ни с одним вашим словом, но готов умереть за ваше право это говорить».

Если кратко обозначить сквозную тему всех разносюжетных баталий «Суда времени», то это непрекращающийся спор о дилемме «Евгений — Медный всадник»: либеральная парадигма (Леонид Млечин) против консервативно-государственнической (Сергей Кургинян). С этих позиций через призму истории оценивалось все советское наследие: ментальное, ценностное, символическое — культурные коды.

Пир все еще продолжается, но уже в жанре поминок по либерализму. На специальном обсуждении подвели промежуточные итоги. И — «подсчитали — прослезились». Телезритель, судя по результатам телефонных и интернет-голосований, оказался для авторов этого проекта каким-то не своим — левым, словно из аудитории «Момента истины» набежал. Причем левым и в сугубо политическом смысле. Средний показатель поддержки позиции Кургиняна по прошедшим на момент написания статьи тридцати четырем телефонным голосованиям превышает 88 процентов, а почти в половине случаев его сторону выбирало от 90 до 97 процентов голосовавших. Кажется, что вот-вот организаторы программы сознаются: все эти характерные для нынешнего туркменского плюрализма цифры — лишь телевизионный розыгрыш, точнее — иллюстрация того, как можно на уровне образа перенести телеаудиторию в советское время. Близки к этому и соотношения голосований через Интернет. И, будто в насмешку над незримым лого передачи, этот самый «неблагодарный» телезритель раз за разом голосовал за одобрение исторических персонажей, толпами посылавших подданных на смерть за малейшее подозрение в несогласии с единственным словом.

Правда, результаты голосования внутренней аудитории шоу разительным образом расходились с результатами внешнего голосования. В зависимости от конкретной темы обсуждения, со сравнительно умеренным, как правило, разрывом побеждала то одна, то другая сторона. А усреднив результаты всех голосований в студии, вообще получаем 50 на 50 — чистую ничью.

Казалось бы: здесь Родос, здесь прыгай. Но за отдельными исключениями наша продвинутая интеллигенция решила не обманывать устойчивые ожидания аудитории, не выпадать из исторически сложившегося образа и пришла на обсуждение промежуточных итогов с заранее припасенными оценками и впечатлениями. Ей спустили цифры замеров, и она, повинуясь засевшей в культурных генах традиции пренебрежения к рутине, деталям, скучной конкретике и организационным «мелочам» (чай, не Штольцы какие), активно включилась в свое привычное занятие — интерпретацию этих цифр и выстраиванию на их основе идеологем. Наверное, так же вели себя и лидеры антисталинской оппозиции 20-х по итогам частично сфальсифицированных внутрипартийных выборов. И с этой точки зрения поведение либералов тоже можно рассматривать как иллюстрацию, предваряющую будущую дискуссию по данной теме на «Суде времени».

Справедливости ради, надо сказать, что отдельные попытки поставить под сомнение результаты внешнего голосования были. Но, за вычетом Ирины Петровской, все больше обреченно ритуальные. Как ни крути — цуцванг. И признавать сокрушительную победу взглядов Сергея Кургиняна плохо, а не признавать — публично — еще хуже. Неблагодарное это ведь дело — пытаться объяснить распорядившемуся своим голосом телезрителю, что его голосование лишь атрибут шоу, а с методологической точки зрения им следует пренебречь. А главное, чувствовалось, что и сами либералы попали под магию цифр того, как «проголосовала страна», а именно так, всякий раз по итогам шоу, подавались результаты телефонного и интернет-голосования. Это ведь так отвечает глубинным комплексам интеллигенции: если народ изредка мировоззренчески и соглашался с ней, то не иначе, как по недоразумению. Потому и основные интеллектуальные усилия млечинской стороны были направлены на damage control: с учетом озвученных цифр разгромного внешнего голосования попытаться остановить деморализацию своей аудитории. Вселить в нее надежду — пациент все же скорее жив, чем мертв. Точно так поступают лидеры партий после проигранных выборов. Но, как коршун над пространством дискуссии, победительно витал Кургинян с его «умерла — так умерла: сами же сказали, что готовы умереть — выполняйте. С Новым вас, господа либералы, политическим годом!» И различные вариации представителей противной стороны на тему: «Россия, ты одурела», только усиливали эффект дежа вю.

Конечно, знакомому с математической статистикой наблюдателю сразу бросается в глаза странность распределения результатов этих внешних голосований. В отличие от голосований в самой студии, разброс результатов в зависимости от темы спора минимален. Об этом, кстати (то есть о том, что тема и ход дискуссий практически не имели значения для большинства голосовавших: главное — поддержать свою команду), с наивной гордостью написали аналитики союзного Кургиняну ресурса www. sovschola.ru. Помимо этого в большинстве случаев соотношение голосов «застывало» с самого начала и практически не менялось на протяжении всего времени каждой двух-трехдневной дискуссии. Все это характерно для скоординированного голосования существенной части голосующих. Собственно, за ответом далеко ходить не надо: в газете «Завтра»¹, на форуме Кургиняна в координации с сайтом sovschola.ru² и на многих иных ресурсах, преимущественно леворадикальных и левопатриотческих, с самого начала была организована настоящая кампания по мобилизации сторонников: «Голосуй или проиграешь». Причем по большей части она происходила не по разнарядке сверху, а по инициативе снизу — через различные социальные сети и форумы. Это пример современной сетевой политической кампании по образцу рекрутирования сторонников на реальные выборы. Ее крайне облегчает предсказуемое расписание программы на месяцы вперед и ее трансляция в одно и то же время каждый рабочий день, закрепленные персонификация и идеологическая ориентация сторон. Возникает эффект «Спартак — Динамо». Фанаты загодя «раскупают билеты», и их концентрация на «стадионе» непропорционально велика. А дальше главное — перекричать болельщиков противной стороны. Возможность подобных кампаний в условиях стремительного развития сетевого общения совершенно проигнорировали организаторы «Суда времени» со своим традиционным форматом подведения итогов.

набор кастрюль из нержавейки

Почему же подобной активности, даже и в более скромных масштабах, не наблюдается с противоположной стороны? Почему, в отличие от кургиняновского, практически отсутствует фан-клуб Млечина? Дело не только в том, что просветительский проект столкнулся с политическим на поле последнего: одну сторону представляет публицист-«одиночка», а другую — политтехнолог, опирающийся на давно сформировавшиеся сетевые и организационные структуры. Важнее другое. У либералов проблема с «пехотой» — связанными друг с другом мотивированными активистами. Либерализм в общественном сознании не столько ослаблен численно, сколько атомизирован, разобщен и деморализован. Совместными, кстати, усилиями и нашего единственного «европейца» — правительства, и нашего единственного «американца» — телевидения. Мало того что либеральные формальные и неформальные объединения нерадикального толка вытеснены на обочину политической жизни, от них и там не осталось практически ничего: ни реальных сетевых организаций, ни активистов, ни энтузиазма. Отсутствуют устойчивые горизонтальные связи, стимулы и предпосылки к любым коллективным и в первую очередь добровольным действиям. У немногочисленных протестных либералов — борцов с режимом — принципиально иная повестка: Ходорковский, 31 статья Конституции. Они не верят в эффективность «просветительства», и дискуссии по мировоззренческим проблемам не являются стимулом для их мобилизации. Управляемые же либеральные проекты энтузиазму и добровольному коллективному действию не способствуют. Собственно, это справедливо и по отношению к любым иным имитационным партийным и общественно-политическим проектам.

Итак, сомнения в репрезентативности телефонного и интернет-голосования вполне обоснованы. Однако вне зависимости от того, отражают ли (и в какой степени) эти цифры «голосование страны» — они самим фактом обнародования и легитимации перешли из виртуальности в политическую реальность и уже изменяют ее. Изменяют через воздействие не только на общество, но и на власть, становясь весомым аргументом в диалоге одних ее группировок с другими. Именно с этой точки зрения следует анализировать результаты голосования внешней аудитории и в политическом смысле. Дальнейшая публичная дискуссия об их репрезентативности малопродуктивна. Миф о том, что Кургиняна поддерживает 90 процентов населения страны, сформировался и затвердел. Вот уже и ведущие СМИ обсуждают не соответствие данных цифр реальности, а почему они именно такие.

Как водится, один миф порождает другой. С легкой руки самих сторонников Млечина в качестве проигравшей стороны рассматривают не только исключительно их самих, но и либерализм как таковой. А, собственно, почему? То, что в современной России человек с подобными убеждениями — лицо нетрадиционной политической ориентации, и так не секрет полишинеля. С этой точки зрения прав Виталий Дымарский: если полученные при телефонном и интернет-голосовании цифры расценить как уровень поддержки обществом именно либерализма, то они, видимо, адекватны. Но как при этом быть с негативной оценкой роли и личности Николая II? С тем, что большевики спасли, а не погубили Россию? С оправданием уничтожения наследия П.А.Столыпина — института частной собственности на землю у крестьянства? Или, напротив, тем, что советский, а не русский — в ценностно-культурном и религиозном смысле — человек — это историческое достижение? Если цифры внешних голосований по этим вопросам (от 72 до 94 процентов в поддержку позиции Кургиняна) интерпретировать как отражающие реальное распределение взглядов в обществе, это означает только одно: театральный режиссер Кургинян уверенно выигрывает тендер на версию современного российского консерватизма у кинорежиссера Михалкова. Ибо каковы, получается, плоды захоронения праха Деникина, портретов Ильина вместо портретов Ильича, проникновенных передач о действительно замечательных людях — подвижниках из эмиграции первой волны?

И стоит ли обольщаться формальным обращением людей к вере и введением в школах «Основ православной культуры», если слова Предстоятеля про «страшный грех богоотступничества всего народа, попрание святынь, кощунство и издевательство над церковью» находят отклик лишь у 6 процентов граждан?

Ток-шоу «Суд времени», «Петербург — 5 канал»

Собственно, весь этот сериал из передач «Суд времени» превратился в нечто вроде победных праймериз неформального лидера Tea Party («партии чаепития») российского этатистского консерватизма — Сергея Кургиняна. Праймериз, в ходе которых он шаг за шагом представляет и продвигает свой консервативный манифест. Причем это обходится ему совершенно бесплатно. Наоборот, какой-никакой гонорар с телевидения получает. А бедная американка Сара Пейлин на то же самое потратит сотню миллионов.

Конечно, и у Михалкова в его «праволоялистской» модели консерватизма советское наследие не отрицается напрочь. И он, подобно Кургиняну, пытается выстроить коалицию — точнее, мирное сосуществование — белого и красного. Объединителем служит идея примата государства, отечества, лояльность высшей государственной власти вне зависимости от ее идеологической окраски как сакральному институту. Одно принципиальное отличие: у Никиты Сергеевича доминирует идея белая, а красная как бы в нагрузку или на подхвате, да и обращена исключительно в прошлое. Тогда как у Сергея Ервандовича — строго наоборот. И тут выясняется, что у белой-то идеи с «пехотой» недокомплект. Не идут под ее стяги широкие массы — совсем как в 19-м. Что неудивительно: семьдесят с лишним недавних лет из песни не выкинешь. Советский консерватизм в широкой консервативно-этатистской коалиции забивает консерватизм солженицынского толка, затягивает его в свою воронку.

Есть и еще одна сторона, для которой колоссальные цифры голосования за идеи Кургиняна, если они отражают реальность, должны стать холодным душем на голову. Речь идет о власти. Чтобы понять это, надо сначала разобраться в том, что же представляет собой эта, как черт из табакерки (вернее — из телевизора) выпрыгнувшая «пехота» — «виртуальный кургиняновский электорат». В реальной жизни он пока анонимен, и непонятно, как его там пощупать и уловить. Поэтому, где найти ответ на данный вопрос, кроме как в виртуальном же пространстве, в котором эта «пехота» обитает на интернет-форуме «Суда времени» и в некоторых иных сетевых ресурсах, где сконцентрировались голосовавшие не за Млечина. Как раз именно такой метод для знакомства с коллективным портретом проголосовавших за него рекомендовал на обсуждении «Суда времени» сам Кургинян.

Вывод после ознакомления с данным материалом (свыше 1200 персонажей, изложивших свое политическое кредо) недвусмыслен. Виртуальный кургиняновский электорат больше чем на две третьих состоит из убежденных антилоялистов. Эти люди (как правило, левых или левопатриотических взглядов, по большей части — радикальных) не делают никаких различий между властью (включая обоих представителей тандема) и либералами, равно как и между авторитарно-бюрократической и либерально-демократической моделями капитализма. Для них либерализм — синоним капитализма как такового. Это означает, что пропагандистская линия на отстраивание нулевых от «лихих 90-х» хоть и привела к дискредитации либерализма в общественном мнении, но одновременно усилила потенциал протестных настроений и по отношению к самой власти. Не последнюю роль в этом сыграло телевидение. С одной стороны, оно усиленно продвигало в общественное сознание образ «лихости» 90-х, а с другой — всеми своими сериалами, «расследованиями», «спецрепортажами» демонстрировало ее сохранение и усиление в нулевые.

И этот же политический профиль виртуального кургиняновского электората, преобладание в нем конфискационной парадигмы, делает крайне рискованным даже ситуативное, имитационное использование архаичной модели консерватизма для реализации тех или иных задумок власти или отдельных групп внутри нее. Как, например, объединить, если возникнет такая политическая необходимость, михалковский консерватизм с кургиняновским, когда сторонники последнего почти поголовно выступают против частной собственности на земельные угодья, леса, водоемы?

Конечно, сам этот феномен виртуального кургиняновского электората возник не на пустом месте. Как за каждым пузырем, за ним стоят вполне реальные активы. В данном случае — немалые. Результаты настоящих репрезентативных опросов показывают рост недовольства «издержками» модели россий-ского капитализма и еще больший рост ностальгических симпатий по отношению к советской эпохе, ее символам, ценностям и кумирам. Что, однако, пока не означает запроса на системные политические пертурбации и «Back in the USSR» у большинства граждан. Скорее, это проявляется в виде тенденции ползучего «реставрационного» пересмотра отношения к ключевым развилкам недавней истории. Типичный пример — отношение к брежневской эпохе как к эпохе упущенных возможностей: «Эх, если бы тогда…» Вот это движение прекрасно уловил Сергей Ервандович и пытается использовать его кинетическую энергию для своего политического проекта.

Российское общество находится в реставрационно-сослагательном наклонении, которое Кургинян уже в повелительном наклонении пытается выдать за изъявительное.

И в этом ему невольно, действуя из самых благородных побуждений, подыграли либеральная телевизионная программа, либеральный оппонент и большей частью либеральные эксперты. И не только тем, что они предприняли попытку подправить сбившиеся культурные коды страны на одном отдельно взятом прогрессивном канале, как бы закрыв глаза на весь тотальный контекст того, что действует на эти коды в противоположном направлении. «До кучи» они предприняли кавалерийcкую атаку и на те мифы общественного сознания, которые даже в перестроечные и в 90-е годы никуда из него не уходили. Такое впечатление, что спешили воспользоваться внезапно приоткрывшейся дверью, которая как бы вот-вот не захлопнулась с шумом.

Не менее важны и просчеты в идеологическом позиционировании, в результате которых млечинская сторона, вместо того чтобы выстраивать ситуативные коалиции с традиционалистами и лоялистами, сражалась с советско-коммунистичекой парадигмой только от имени либералов, позволяя другим некоммунистическим взглядам пребывать в стороне. Это серьезно подрывало возможность привлечения на свою сторону не либеральные, но и не прокоммунистические сегменты общества. Тогда как сторонники Кургиняна умело использовали западничество либералов для привлечения в свой лагерь и традиционалистов, и лоялистов. Либералы сами помогали в этом своим оппонентам, выбрав непропорционально большое число тем, в которых западничество являлось красной тряпкой, или посягнув на давно и прочно укоренившиеся в общественном сознании культурные стереотипы, не имеющие четкого партийного водораздела. В итоге по целому ряду развилок (например, Югославия, Ирак, Украина, Александр Невский, Петр I) сторона Млечина противопоставила себя консенсусной позиции всего общества. Именно в подобных дискуссиях голосование в студии сближалось с голосованием внешней аудитории. Такое противопоставление, особенно по актуальным для общественного мнения темам, нередко закрепляется психологически и переносится публикой на обсуждение других тем.

Одновременно из-за биполярной модели дискуссии либералы как ассоциирующиеся в общественном сознании не только с западничеством, но и с рынком, были невольно поставлены в положение отвечающих за все художества российского бюрократического капитализма. Это отрицательное к ним отношение вбирал в себя с обратным знаком их оппонент.

Но все эти издержки связаны исключительно с изначальными условиями (формат дискуссий, подбор и очередность тем), в которые была поставлена — или поставила себя — либеральная сторона. Ведь по ходу самих дискуссий по каждой из выбранных тем Кургиняну ни разу не удалось перетянуть на свою сторону хоть сколько-нибудь значимую часть внешней аудитории. Именно об этом, если вдуматься, свидетельствуют те самые «застывшие» проценты телефонного голосования. Это означает, что главный кургиняновский месседж — его «Yes, we can!» — носил мобилизующий характер и был направлен на рекрутирование или удержание сторонников в промежутках между схватками по каждой из тем. В этом смысле он идеально соответствовал самой сетевой кампании по «вербовке» сторонников.

Наверное, этот разбор «предвыборных дебатов» для культурно-просветительского проекта не совсем уместен. Но культурно-просветительским (пусть и с возможными отсроченными политическими последствиями) данный проект — а значит и его формат — является только для одной стороны. Другая сторона участвует в совсем ином проекте и эффективно использует эту асимметрию для набора очков в формате предвыборных теледебатов. Именно в этом формате и в этом жанре выступает Кургинян. Просто бывает так, что темой дебатов выбирают дороги, пробки, ЖКХ, а тут выбрали — для него — нашу историю. И оказалось — можно слупить рейтинга даже больше, чем на пресловутом призыве: «Чубайса на нары».

Так, может быть, во всем виноват не Чубайс, а… — наша история?

¹ http://www.kprf.org/showthread-t_8618.html

² http://vif2ne.ru/nvz/forum/archive/276/276818.htm