Старые смыслы вьют новые гнезда

«Россия для русских». Люди, в головах у которых рождается этот пещерный вопль, должны бы предвидеть побочный результат своего блестящего плана, если, не дай бог, он осуществится: их Россия окажется очень маленькой, не как княжество Монако, конечно, но, вероятно, чуть больше Московской области. Когда имперская нация самозабвенно работает против истории и здравого смысла, народы и земли, собранные с таким трудом, начинают разбегаться (и в итоге нога императора едва влезает в тесный сапожок). В начале и в конце ХХ века бегство происходило по катастрофическому сценарию, сейчас «корабль продолжает тонуть, но очень медленно».

Начальство делает вид, что процесс погружения в бездну идет под контролем государства, —  оболваненная зомбоящиком часть населения этому якобы верит, но тревожные крики выдают «патриотов» с головой. Им кажется, что если скинуть за борт балласт инородцев, то можно еще спастись, остаться на плаву. Глупая надежда. Имперский груз имеет не физическую, а кармическую природу. Облегчить карму (она же горе-злосчастье) может только покаянное сердце. Агрессивное самовосхваление в духе родоплеменного круга только усугубляет ситуацию.

Вечный вопрос: почему изнасилованное и униженное население тянется глупым сердцем к царям-душегубам —  Ивану Грозному, Петру I, Иосифу Усатому? Почему Сталин фактически выиграл конкурс красоты, едва не примерив виртуальную корону главного символа России? И было это совсем недавно —  в 2008-м. Забудем на время про Захер-Мазоха и стокгольмский синдром…

Возможный ответ: царственные монстры заменили древлянам и кривичам пантеон языческих богов. Грозный —  грозовой —  тот же Перун. Медный всадник —  мстительный Нептун. Сталин —  Сатурн, пожирающий своих и чужих детей. Уже двадцать лет поклоняемся Мамоне —  как будто нет для русского человека божка любезнее и приятнее. Культ денег, потакание алчности —  в якобы насквозь православной стране, —  каково? Права Ахматова: «Христианство на Руси еще не проповедано».

Чем острее аналитический ум, тем меньше он способен синтезировать информацию, переводя ее на другой уровень осознания. Неудивительно, что ученые тщетно пытаются сотворить единую физическую теорию —  чтобы увидеть за деревьями лес, нужно обладать ястребиным зрением поэта. Или пророка. («Воображение важнее вычислений», —  говаривал Альберт Эйнштейн.) Рационалист и рад бы взмыть на Седьмое небо, оказаться внутри набухшего, как туча, мифа, да гравитация не пускает… Примечательна в этом смысле судьба Николая Гоголя. Его религиозность, кажется, была сугубо рациональна и противостояла его же мистическим интуициям в области языка. Посетив Святую землю, писатель сетовал, что «ничего особенного не почувствовал». При его-то, гоголевской, сверхчувствительности! Подобно кислоте, религиозность эта разъела (разъяла) его дар писателя-фантаста, а затем и само его изнуренное постами тело.

В книжных магазинах нельзя находиться долго —  голова идет кругом, ощущаешь резкую потерю энергии, мир, как тяжелое одеяло, сползает в сторону бреда. Давно обратив внимание на этот феномен, я никак не мог найти ему рациональное объяснение. Нехватка кислорода? Книжная пыль? Но в большинстве магазинов есть кондиционеры. Я думал над этой загадкой месяцами, годами —  до сегодняшнего дня, когда моя дочь рассказала о своем пребывании на Ленин-ском проспекте, в квартире у бабушки. Это жилище —  склад ненужных вещей: просроченных продуктов, нераспакованных сервизов, тряпок, картинок, картонок, там есть даже огромная набивная линяющая горилла. «Это не квартира, а черная дыра, —  говорит Настя. —  Здесь невозможно работать, ни на что не хватает сил, но спать при этом тоже не получается. Если под утро удается сомкнуть глаза, сны снятся совершенно дикие…» И вдруг я понял: ненужные вещи, они для чего-то созданы, у них есть миссия, должна быть судьба —  назовите это, как угодно, —  в них вложено время, энергия, вкус. Если вещами не пользоваться, они изнывают от безделья, становятся вампирами. (Плюшкин —  именно «прореха на человечестве», в которую утекает материя жизни.) А ведь книги содержат концентрат информации в таких объемах, до которых далеко домашней утвари или мягким игрушкам. Никем не прочитанные книги вздыхают, как привидения в шотландских замках. Они взывают к сочувствию человека, который, может быть, сжалится, коснется бумаги пальцами, приласкает взглядом буквы. Отчасти книги находятся в квантовой суперпозиции, но они жаждут перейти в классическое состояние. То есть «классическая литература» —  термин двойного назначения.

Тексты чужой культуры плохо поддаются дешифровке, поэтому хорошо стимулируют проекции нашего подсознания. Оценка их резко меняется от поколения к поколению. Кого теперь вдохновляет Хемингуэй, или Маркес, или старина Воннегут? А ведь это были кумиры русских мальчиков в 60-е и 70-е годы прошлого века.

Февраль 2009-го. Сбор на Никитском бульваре, напротив Домжура, человек шестьсот —  митинг памяти убитых антифашистов —  Стаса Маркелова и Анастасии Бабуровой. Небо серое —  хлещет из хлябей вода. Под ногами —  каша из талого снега вперемешку с песком. По периметру —  сотрудники ФСБ демонстративно снимают людей на видеокамеры: не сомневайтесь, мол, братцы-кролики, знаем вас всех в лицо, поименно. Ну и ладно, удавы, —  думают кролики… Перекинулись парой слов со своими: Зоей Световой, Аней Найман. Лев Рубинштейн с удовольствием констатировал: «Все-таки много сегодня пришло, а то обычно на этих митингах —  два еврея в три ряда». Идем в Новопушкинский. По ходу болтаем с Витей Шендеровичем о его новой пьесе «Петрушка». Ну и так далее…

Собственно, я хотел рассказать не о митинге, а о том, что случилось после него… Моя семья (Катя, Настя и я) отправилась на Тверскую —  бросить денег на телефон. Около спуска в метро две держиморды огромного роста, в лыжных шапочках, в черных пальто выхватили из толпы пешеходов какую-то девочку лет пятнадцати, стали выкручивать руки. Она закричала: «Что вам надо?! Я просто гуляю по улице… Что вы хотите?!» Моя жена-амазонка тут же бросилась с зонтиком наперевес: «Отпустите ее! Ребята, как вам не стыдно!» В этот момент Катя не поняла, кого атакует, знала только —  зачем. Бойцы растерялись —  девочка вырвалась и побежала в метро, через секунду они устремились за ней по лестнице вниз. Мы стоим и не знаем, что нам теперь предпринять: тоже пуститься в погоню? Ехать домой? «Она убежала», —  успокоился я (оптимист), но тут же осекся: мимо в тоннель покатились менты, уже при погонах. Настя рванула вперед —  мы с Катей следом… Проходит минута-другая. Диспозиция чудная: девочка, как провалилась, псы-опричники мечутся по переходу, глазами зыркают, зубами щелкают. Катя звонит по мобильному —  руки трясутся —  Насте, которая шепчет в ответ: «Скоро перезвоню, не волнуйтесь», —  и отключается.

Рядом с нами опять люди в черном, мне по срочному делу звонит Алла Коженкова: она в магазине одежды, покупает костюм для «Предательства», я объясняю подробно и громко (фактура, стилистика, цвет). С оттопыренным ухом топтун изумленно слушает мой монолог сумасшедшего. Идем по Тверской, сердце в горле, впереди бывший Аглицкий клуб —  он же Музей революции… Дочка потом рассказала, как увидела эту Надежду —  так назвалась ей «преступница», —  безвольно стоящей в потоке прохожих, всего-то шагах в двадцати от преследователей, как Настя, схватив ее за рукав, потащила наверх, на Тверскую, потом в подворотню. Один из опричников двинулся было за ними, но оглянулся —  решил подождать подкрепления. Смелый попался. Или послушный? —  инструкция, без коллектива ни-ни. В эту секунду девочки заскочили во двор, спрятались за легковушкой. Катин звонок едва их не выдал, но обошлось —  топтун потерял их из виду, слинял… Вот уже вместе идем переулками в сторону Бронной. Надежда и двое ее друзей, тоже бывших на митинге, —  беременная девушка в ярко-зеленых колготках и строгий юноша с изящной серьгой. Нам объясняют: они из арт-группы «Война»… Позже дома порылся в Инете, нашел описание нескольких акций. Последняя, «УМВЕД», снята на видео. Это смешно… Впрочем, неудивительно, что за Надеждой гонялись балбесы жандармы. «УМВЕД» значит вот что: «Унижение мента в его доме». «Школьники» с тортом в Мытищах явились в участок: «Поздравляем, говорят, гражданина начальника с праздником! Наш медвежонок избран вторым президентом страны!» Тщетно пытались они напоить толстяка подполковника чаем, он изгваздался тортом, ругался по матери, долго чистил салфеткой мышиного цвета мундир… Еще я узнал, что Надежда недавно рожала. Отец маленькой Геры тоже художник. Видать, это он убаюкивал крошку, пока их бесстрашная мать… Ну и так далее… Долго мы ходим по кругу, мучительно долго.

Старые смыслы вьют новые гнезда.

Скоро милицию переименуют в полицию. Вероятно, для того, чтобы Россия с полным основанием могла называться «полицейским государством».

Вчера в ночи пригрезилось: что если рассматривать сновидение как аналог квантовой суперпозиции, а пробуждение и бодрствование как переход в классическое состояние материи? Правда, тогда нам должны сниться исключительно варианты будущего, пускай самые фантастические. А ведь мы видим во сне и варианты прошлого, и, может быть, эпизоды прежних воплощений. (Однажды где-то в средневековой Европе я был лучником на поле боя.) Говорит ли это что-нибудь о природе времени? Флоренский считал, что время сновидения движется вспять, против потока первой реальности. Значит ли это, что после того как ящик был открыт и наблюдатель удостоверился, что кот Шредингера жив (или, напротив, мертв), мы, обладая свободой воли, можем снова на-крыть кота крышкой, восстановить принцип неопределенности и начать гадать по поводу участи бедного животного? По сути, это и есть многовековая дискуссия о бессмертии души, о жизни после смерти.

Библейский запрет на волхвование, очевидно, связан с квантовой суперпозицией. В момент гадания будущее выхватывается наблюдателем из потока (множества) взаимоисключающих вариантов. Событие символически фиксируется, утрачивая свою неопределенность прежде, чем оно состоялось в плотной реальности. Это путает карты судьбы.