Из жизни марионеток. «Должно быть, это здесь», режиссер Паоло Соррентино

За пределами Апеннин Паоло Соррентино прославили «Последствия любви» — криминальная элеги о фатальной природе эмоций: без них ты толком не живешь, с ними — быстро умираешь. Кто знал, что в фильмографии главной надежды итальянского кино сдержанная, как ее главный герой-бухгалтер, на все пуговицы застегнутая картина станет скорей исключением.

Соррентино — великий пластический комедиограф, хозяин балагана, извлекающий комический эффект из воздуха с помощью одной только ловкости рук. Почти все его герои с их гипертрофированными душевными и телесными изъянами — по сути, ритмично подергивающиеся марионетки: сладкий певун из «Лишнего человека», брейгелевского вида горбун из «Друга семьи», премьер-министр из «Изумительного», передвигающийся по кадру мелкими шажками, будто его дергают за ниточки. Персонаж новой картины «Должно быть, это здесь» — бледный рок-идол со спутанной гривой и осыпающимся макияжем, модернизированный Пьеро — отлично вписывается в этот ряд. Потому так странно винить исполнителя главной роли Шона Пенна в некоторой нарочитости игры: он — дорогостоящая кукла в представлении, устроенном «папой Паоло».

Три года назад, вручив Соррентино на сцене каннский приз за «Изумительного», член тогдашнего жюри Пенн подхватил эстафету резидента соррентиновского кукольного театра Тони Сервилло. Сыгранный последним остроухий политический долгожитель Джулио Андреотти был вылитым Кощеем Бессмертным; Пенн в роли всклокоченного пост-панкдеятеля Шейенна — чистая Баба Яга: недаром режиссер утверждает, что, вопреки всеобщему убеждению, выдумывая образ, вдохновлялся не Робертом Смитом из группы The Cure, но ведьмой Сьюкси Сью из Siouxie And The Banshees.

Самые яркие характеристики персонажей Соррентино — пластические: жесты, походка, осанка. Страдающий мигренью премьер семенил по кадру, стараясь не трясти головой, напряженно подняв плечи, поджав губы и зафиксировав брови домиком. Мучающийся меланхолией музыкант еле волочит ноги, будто не понимая, куда идти, да и надо ли — и то и дело вяло сдувает с густо накрашенных губ прилипшие к ним длинные волосы.

Героям Соррентино неохота разговаривать: Андреотти монотонно роняет слова, будто отплевывается от собеседников, Шейенн тускло тянет реплики, как из-под палки. Оно и понятно: куклы конвульсивно подвижны и говорят, лишь останавливаясь, — хозяину за ширмой трудно озвучивать марионеток, одновременно дергая их за ниточки. Зато каждая редкая реплика афористична — публике на площади должно быть весело. Речь Шейенна прерывиста, но затейлива, и что ни фраза — то перл: «У рок-звезды не должно быть детей, чтоб его дочь не стала наркоманкой», «Лучше поздно, чем никогда». — «Неправда! Поздно — это поздно!», «Даже охотники за нацистами живут по законам шоу-бизнеса».

Первое время режиссер развлекает зрителей, просто размещая интересно загримированного Пенна на фоне разных выгородок, и этого, в общем, хватает. Шон в пабе с пинтой, в супермаркете с тележкой, в маникюрном салоне с маникюршей — интерьеры крутятся за его спиной, будто нарисованные на барабане, и то, как контрастирует с ними безвольно повисшая посреди кадра фигура, уже вызывает смех и будит интерес: что с ним таким будет дальше?

Ближе к середине в фильме появляется формальный сюжет: за океаном, в Америке, у Шейенна умирает папа — еврей, переживший Освенцим. Всю жизнь он охотился за своим главным мучителем — надзирателем из СС, но так его и не выследил. Шейенн решает выйти один на один с собственной инфантильностью, поймав отцовского обидчика.

Вялому герою приходится переместиться в пространстве, озадачиться некоей целью и даже предпринять пару шагов к ее осуществлению — что, казалось бы, должно придать действию заметное ускорение. Но нет: Соррентино продолжает радовать нас чередой новых, территориально окрашенных, но таких же застывших картинок — Пенн под дождем, Пенн с гусыней по имени Эмили, Пенн, играющий в баре в пинг-понг, Пенн, покупающий оружие. Детали делают представление — мало кто умеет кроить киноткань так, как этот итальянец: убегающие в самое сердце одноэтажной Америки бесконечные хайвеи смонтированы под музыку Дэвида Бирна так, что невозможно не испытать чувство бесприютности и одиночества вместе с попавшим в незнакомые пустоши Шейенном.

Оказавшись в пространстве американских роуд-муви (а до того — трагикомедий с британских островов: первая часть действия происходит в Дублине), визионер Соррентино, напротив, оживляется, как японский турист, и начинает снимать все подряд. Режиссер, которого и так упрекают в повышенном внимании к виньеткам и пониженном — к сюжету, тут впадает в полную зависимость от экзотической фактуры: неожиданно падающий на втором плане в парке роллер, гигантская рекламная бутылка на фоне пустыни, пабы, бары, викторианские пряничные домики и жилые вагончики Нью-Мексико — безупречно снятые картинки образуют интересный выставочный проект, но так и не складываются в единую картину. Поклоны в сторону мастеров социального кино, вроде Майка Ли или братьев Коэн — они, учитывая тему Холокоста и Фрэнсис Макдорманд в роли супруги героя, мерещатся здесь особенно отчетливо, — только усугубляют балаганно-пародийное ощущение от этого кино.

Стоит признать, что «Должно быть, это здесь» — наименее живой, наиболее условный и максимально подчиненный правилам маппет-шоу фильм чувствительного формалиста. Учитывая, что автор рассказывает историю инфантила, не живущего, но имитирующего жизнь, — хаотичное движение по хайвеям как имитация сюжета вполне работает как прием. «Изумительного» тоже обвиняли в ненарративности — но в обеих картинах при недостатке активно развивающегося традиционного сюжета присутствует метасюжет: в «Изумительном» — обидно припозднившийся финал жизни, в «Должно быть, это здесь» — позднее же ее обретение.

Как любое роуд-муви, новый фильм Соррентино — история о бегстве от себя, которое заканчивается встречей с самим собой. В этом плане новая фактура, с которой итальянец вроде бы не вполне справился, очень и очень кстати: если в его итальянских картинах персонажи варятся в рутине, пытаясь вырваться из нее с помощью эмоций и терпя неизменный крах, то у героя «Должно быть, это здесь» это получается просто в силу того, что он вырвался из рутины географически. Таким буквальным образом осуществляется прорыв Шейенна в иное качество — из стареющего ребенка он становится взрослым. «Знаешь, удивительно, что ни разу в жизни меня не тянуло взять сигарету», — признается он в начале фильма старой подруге. В финале он закуривает и появляется под окном у этой самой подруги постриженным, седым и умытым. Путешествие в надежде избавиться от старых врагов и застарелых страхов сделало из пожилого подростка мужчину.

Именно в этот момент понимаешь, как эффективно сработала надуманная, казалось бы, конструкция Соррентино: в рамках одного сюжета столкнуть симптоматичного представителя современного общества — кидалта — с идеальным предметом социальных фобий последнего полувека, нацистским преступником. Можно ли победить собственный инфантилизм, уничтожив умозрительного буку из шкафа в детской? Стоит ли возлагать вину за все беды современного социума на призраков военного конфликта, случившегося в прошлом веке? Или причины собственной неспособности чувствовать жизнь стоит искать в самом себе? Ключ ко всему — ответ героя на вопрос: «Почему ты тридцать лет не разговаривал со своим отцом?» — «Он меня не любил».

Чужая нелюбовь — та сильная вещь, что заставляет всю жизнь искать ее причину. А взрослеешь ты, когда понимаешь, что никакой причины нет — ни у нелюбви, ни у ее так нужной нам всем противоположности.

__________________________________________________________________________________________________________________________________

«Должно быть, это здесь»

This Must Be the Place

Авторы сценария Умберто Контарелло, Паоло Соррентино

Режиссер Паоло Соррентино

Оператор Лука Бигацци

Художник Стефания Челла

Композитор Дэвид Бирн

В ролях: Шон Пенн, Фрэнсис Макдорманд, Джадд Хёрш,

Эва Хьюсон, Керри Кондон и другие

Indigo Film, Lucky Red, Medusa Film, ARP Selection, Element Pictures

Италия — Франция — Ирландия

2011