Киношок-XXI. Короткие проводы (в большой метр)

Обозреватель журнала «Искусство кино» Зара Абдуллаева вернулась с «Киношока-XXI» и рассказывает свои впечатления от фестиваля, на котором она была членом жюри конкурса короткометражных фильмов.

Программа фильмов короткого метра предназначалась для конкурса «Границы шока». Понятно, что никаких границ — тем более, шока — не существует. Есть только границы, а точнее, ограничения восприятия, связанные с самыми стойкими свойствами человека: культурными стереотипами.

При этом неважно, является ли этот конкретный человек режиссером, зрителем, поваром или учителем. Отличные кураторы Лидия Осокина и Виктор Прокофьев отобрали в программу фильмы всех, похоже, жанров, стилей, включая анимацию. По каким критериям все это сравнивать и оценивать — можно, конечно, договориться. Но наикратчайший путь к такому договору — отказаться выбирать так называемый лучший фильм по форматным «загонам». Пресловутые границы в таком случае усугубляют свою мнимую или формальную роль, не пропуская запросов (кино)реальности.

Каждый из пяти анимационных фильмов был чудесен на свой лад. Обворожительные, тонкие, остроумные, гротескные. (О необычайном авторе одного из них я надеюсь дослать отдельный текст.) Можно было бы выдать все призы только аниматорам. Честно, но несправедливо потому, что они уже выпростали в себе полноценных художников. А заметить правильное «направление удара» молодых режиссеров, снявших игровые, документальные фильмы, показалось более полезным и для них самих, и для тех, кто наград не удостоился, зато мог бы заинтересовать продюсеров: либо охотников за арт-мейнстримом («Песня дождя» Айгуль Бакановой), либо фанатов артхаусной резервации («Сказание о нас с Евгенией» Антона Бильжо). Поскольку в жюри были не продюсеры, а режиссеры и критик, нас занимали более насущные и не менее практичные цели, если стратегию предпочитать тактике, то есть быстрому насыщению фестивального рынка. Иначе говоря, возможности/способности взгляда, рефлексии авторов.

Концептуальный проект «Маши, Саши» Любови Журомской (Белоруссия, специальное упоминание жюри) состоит из девяти одноминутных фильмов. Крохотные истории про разных персонажей, названных Машами, Сашами, это протуберанцы долгоиграющих сюжетов, «синопсис» которых написан в интертитрах перед началом каждого игрового фрагмента и после него. Таким образом, Журомская не только демонстрирует способность предъявить — буквально в одно касание — зародыши фильмов любого свойства, направления, но и отрефлексировать сам формат «короткого метра». Для нее, ироничной умницы, это означает сжатие (или выжимку) «большой» истории возможного фильма в интертитрах и удостоверение режиссерского воображения в работе над фрагментом (с камерой, актерами, мизансценой). Получились нетривиальные этюды. И целостное высказывание.

История о том, как однажды Маша проходила мимо зеркала, обнаружила, что толстая, и побежала к маме предъявлять претензии (фильм 1); история о том, как однажды Маша посмотрела фильм («Танцующую в темноте») и заплакала не потому, что он грустный, а потому, что она никогда не снимет такой. История о том, как еще одна Маша влюбилась в Джима Моррисона и зарыдала, когда поняла, что никогда не станет его женой; история последняя, и, конечно, именно она завершает первую часть фильма Журомской, «как полагается», хэппи эндом. Маша захотела выпить воды и, представьте только себе, ей это удалось. Удовлетворить элементарное желание — значит суметь снять короткий фильм со счастливым концом о женском счастье, которое не дано другим Машам, имеющим амбиции стать вровень с фон Триером, выйти замуж вместо деревенских дураков за Джима Моррисона или хотя бы похудеть.

Истории про Саш не менее ехидны и точны, поскольку запечатлевают клише мейнстримного кино или «машины желаний» героев-мужчин. История про одного Сашу, который захотел влюбиться и вошел в Интернет, откуда не вышел: хорошо, что автор этого одноминутного фильма обратился с просьбой (в интертитре) сообщить, если кто его найдет, в передачу «Жди меня». Надо ли говорить о том, что эту девятиминутку Журомская снимала от лица девяти разноприродных авторов? Наконец, последний одноминутный фильм она назвала «Маша+Саша». Персонажи — в отличие от своих тезок — уже немолодые. После секса они лежат в койке, не зная, «что делать», о чем помолчать или поговорить. Этому седоватому Саше она оставляет только возможность победить неловкую паузу и спросить: «Вам хорошо было, товарищ Федорова?»

«Революционер» (Елизавета Клейнот, Россия-Украина, спецприз жюри) — шестиминутная пародия на ролик из YouTube. Монолог барышни воспроизводит серьезную наивность клиентов Facebook, где «уже произошла революция», ведь известные люди — например, режиссеры, купившие, скажем, пирожок с капустой и зафиксировавшие этот судьбоносный факт на своей страничке, — получают миллионы комментариев. Барышня решается на свой «предвоенный ролик», не удовлетворившись революцией в Facebook. Она — в маске клоуна и в роли вируса — трагически переживает утрату чувства комического, без которого ей, автору монолога и героине ролика, представляется, что революция невозможна. Она выходит из «домика», за пределами которого ей страшно, однако смелость ей по плечу, за которым болтается оружие. Она шагает навстречу хорошо, как водится, укрепленному средневековому замку, стучится в ворота. Нет ответа. Выход из реального мира YouTube в реальность воображаемую заблокирован. Зато удаленный к ней доступ опробован сетевыми революционерами.

Шестиминутный фильм «Артёмкин новый свитер» (спецприз жюри), снятый Ильей Леутиным и смонтированный им же на планшетном мобильном устройстве, — образчик другой, спонтанной кинореальности, еще, как ни странно, доступной. Она дышит естественно, не сдаваясь претенциозным «авторским» замашкам, пренебрегая художественным свистом любого толка. Два мальчика коротают каникулярное время в дачной местности, у реки. Видят загоревшееся дерево. Один из них тушит огонь своим свитером, бегает за водичкой. Другой мальчик руководит процессом. А третий, мелькнувший на секунду, советует позвонить «01». Живое кино ткется из ничего, и его материя не рвется. Погасили пожар, вернулись из-под горки на проселочную дорожку. Бабушка одного мальчика забрала рваный свитер «пожарника», укатила на своем велосипеде. А у мальчика другого под сидением его велосипеда затаился новый свитер. Городской. Новый. Спасенный от пожара. Крохотный рассказ утоплен на глубину легкого, воздушного кино, из которого запросто вырастить большой метр. Ну, а можно отложить эти шесть минут просто на память и снять совсем другое кино.

Гран-при конкурса «Границы шока» достались «Ядерным отходам» Мирослава Слабошпицкого (Украина). Тот случай, когда все приметы фестивального (читай, стереотипного), казалось бы, кино, оспорены, переосмыслены с бескомпромиссной ясностью. Этот минималистский немой фильм, длящийся двадцать четыре минуты, нисколько не стерилен, а его конструктивизм (в движении камеры, мизансценах, стилевых решениях) не отдает формализмом.

По зимней дороге под мокрым снегом едет оранжевый грузовик. Серые блоки, грязно-белые стены какого-то завода под свинцовым небом, на котором брезжит чуть розоватое облако, кусок черной земли. Промзона. Если не знать (из каталога), что на экране Чернобыль, так не узнаешь. Но это не важно. Гигантский подъемный кран вытаскивает с платформы грузовика угрожающего вида канистры. Нехитрый опыт подсказывает: радиоактивные отходы. Водитель с еще каким-то рабочим скидывают зараженную одежду в контейнер перед душевой. После душа водитель измеряет специальным прибором свою норму рентгенов. Не очень молодая женщина везет контейнер с зараженной одеждой в прачечную. Дезактивация людей сменяется дезактивацией вещей. Ритм одних машин, что везут отходы для переработки, — ритмом других машин, стиральных. После прачечной — комнатенка отдыха или кухня, в которой водитель перекусывает в свой перерыв. Входит женщина, работница прачечной. Застилает диванчик простынкой, под которую горкой кладет свою куртку и ватные брюки. Время секса, он тоже в ритме машинном. Рутинном, деловом. Мужчина одевается. Она задирает ноги, надеясь на зарождение жизни в этом стылом, механистичном, отчужденном, безмолвном пространстве. Жутком и при всем том очеловеченном. Обреченная и все-таки не бессмысленная повседневность запечатлена Слабошпицким неуступчиво, сдержанно. Но главное — нерасчетливо.

На фестиваль режиссер не приехал. Он запустился с полнометражной картиной.