Идеологическая комедия. «Два дня», режиссер Авдотья Смирнова

Романтическая комедия (сокращенно — ромком) — жанр не для высоколобых. Что такого интеллектуального в сюжетной модели: парень встречает девушку, и между ними возникает любовь? Подавляющее большинство исследователей жанра считает, что ромком — типичный продукт для непритязательных представительниц женской аудитории. Может показаться, что «Два дня» Авдотьи Смирновой не особо нарушают традиции жанра. Даже диалоги, которые, учитывая немалый драматургический опыт Смирновой, должны были бы блистать остроумием, весьма незатейливы. Однако установка на внешнее упрощение компенсируется сложностью заявленного драматургического конфликта: любовь возникает очень непростая, поскольку в роли парня выступает федеральный чиновник высокого ранга, в то время как в роли девушки выводится представительница вымирающего слоя российской интеллигенции.

Для меня очевидно, что режиссер фильма решила убить двух зайцев: с одной стороны, сделать жанровую штучку, которая может стать вполне коммерчески успешной в прокате (конечно, если прокатчики подойдут к ней с необходимым вниманием, а рекламный плакат, изображающий романтическую пару — Федора Бондарчука и Ксению Раппопорт — вместе с приблудившейся козой, будет заменен на что-то более вменяемое); с другой — затронуть такую болевую точку нашей современной жизни, которая могла бы привлечь внимание продвинутой публики, а не только той, которая ждет от кино одни лишь «глупые любови». В конце концов, в собственном фильме играть на усложнение и совмещать несовместимое вправе каждый режиссер. Вопрос только в том, что мы имеем на выходе?

Разумеется, играть на усложнение в ромкоме не является ноу-хау Авдотьи Смирновой. На протяжении своей довольно долгой эволюции романтическая комедия то и дело к этому стремилась. Возьмем хотя бы американский хит Норы Эфрон «Вам письмо», который к тому же является римейком комедии Эрнста Любича «Магазинчик за углом». В фильме Эфрон романтической парой оказывались владельцы двух смертельно конкурирующих бизнесов: огромной сети книжных магазинов и маленькой книжной лавки, которая должна быть поглощена ненасытной акулой. Естественно, что здесь возникал конфликт двух разных систем ценностей (корпоративной и свободной частнопредпринимательской), что мешало романтическому чувству развиваться легко. В момент выхода фильма в 1998-м наши зрители, конечно, об этом не очень задумывались, поскольку законы конкурентного рынка и монополизации еще мало кем в России по-настоящему осмыслялись, а вот американцы нужные смыслы считывали точно и вполне понимали, что сложиться в свадьбу любовь непримиримых антагонистов могла разве только чудом.

Однако фильм Эфрон все равно был образчиком неотрадиционалистского ромкома. Это означает, что любой, даже самый, казалось бы, неразрешимый конфликт, все же находит в финале свое благополучное разрешение. На то он и неотрадиционалистский ромком, чтоб любовь в нем обязательно побеждала, как побеждала она в классических голливудских романтических комедиях. Совсем другое дело радикальный ромком — иное направление жанра, которое совершенно не настроено ограничивать себя романтической любовью как главной целью развития действия. Радикальный ромком вторгается на территорию сложных, часто непреодолимых противоречий человеческих характеров, которые позволяют показать куда больший спектр отношений между мужчиной и женщиной, в том числе в вопросе секса и брака. Подобным радикальным ромкомом, к примеру, является «Энни Холл» Вуди Аллена. Эта картина, будучи навеяна отнюдь не романтическим кинематографом Бергмана, остроумно ставила ударение и на одинаковой для обоих партнеров значимости сексуальных отношений, и на поиске чувства удовлетворения от взаимных будней друг с другом, и на почти трагической непреодолимости различия двух миров — мужского и женского. По сути, радикальный ромком устремляется за границы жанра, рисуя сложную драму человеческих отношений, в которой романтика является лишь частичкой полноты бытия.

Можно предположить, что «Два дня» задумывались как своего рода русский радикальный ромком, да еще с открытым финалом. На пресс-конференции в Сочи кто-то из съемочной группы строил догадки: сколько времени могут провести главные герои «Двух дней» в супружестве? Не больше двух-трех лет? И действительно, сложные отношения между московским федеральным чиновником Дроздовым (Федор Бондарчук) и музейным научным сотрудником Гронской (Ксения Раппопорт), предопределенные не просто принадлежностью героев к разным социальным слоям, но многовековой историей антагонизма между чиновничеством и интеллигенцией, — самая живая придумка фильма. Этот конфликт тянет на полноценную драму, в то время как романтическая комедия, как любой формульный жанр, имеет свои очевидные ограничения.

Но, делая именно ромком и надеясь на его коммерческий успех, Смирнова заметно упростила изначальный радикализм замысла не только за счет незатейливых диалогов и нехитрых сюжетных перипетий, но и за счет минимализации актерских задач. Тем не менее это не помешало режиссеру вложить в свой фильм необходимые смыслы.

Взять хотя бы убийственную начальную сцену, в которой группа провинциальных музейщиков на коленях встречает московских федеральных чиновников, приехавших с одной лишь целью — найти для территории музея более эффективное применение (попросту закрыть его, а территорию употребить для своих идей). На первый взгляд возникает впечатление, что Смирнова попросту негодует, заставляя музейщиков поиграть в шутов с целью вызвать у московских начальников чувство неловкости: мол, вот до какого нищенского и зависимого состояния вы довели тех, кто из последних сил пытается уберечь русскую культуру от окончательного уничтожения. Однако все дальнейшее поведение музейщиков во главе с предприимчивым директором, готовым отдать усадьбу под свадьбы, чтобы заработать небольшую денежку, открывает истинное отношение автора фильма к своим интеллигентам. Они не из разряда униженных и оскорбленных, а нелепая «уходящая натура», обладающая достаточной долей глупости и старомодности, чтобы ей не особо сочувствовать. Согласно режиссерской трактовке, эта интеллигенция находится в глубоком культурном кризисе и уж точно не в состоянии поддерживать одну из своих базовых функций, которую некогда Александр Эткинд определил как процесс осуществления «внутренней колонизации». Согласно Эткинду, с XIX века русская интеллигенция смотрела на собственный народ как на своего рода «экзотических туземцев». Темный, неграмотный народ нужно было изучать, лечить, просвещать, то есть цивилизовывать. Учитывая огромную культурную пропасть между интеллигенцией и народом, процесс изучения и просвещения собственного населения типологически был схож с колонизацией, которую осуществляли, к примеру, англичане в Африке. Эткинд назвал этот процесс «внутренней колонизацией», поскольку речь шла о собственной территории. Из этой великой миссии интеллигенции в дальнейшем произросло «хождение в народ», провозглашенное разночинцами. Архетип сознания, отмечающий дистанцию между интеллигенцией и народом, был унаследован и советской интеллигенцией, страшно далекой от народа и в лучших своих побуждениях пытавшейся эту дистанцию преодолеть. Как показывает в своем фильме Авдотья Смирнова, наше время первоначального капитализма эту миссионерскую функцию подвергло заметной коррозии. Нынешние интеллигенты оказались культурными и идеологическими банкротами. Главная героиня ведет себя как человек, которых на Руси называли юродивыми, нынче попросту считают дураками. Она, променявшая жизнь и работу в Москве на убогое существование в музейной усадьбе с зарплатой в пять тысяч рублей, козой и обваливающейся крышей крестьянского дома (что в XIX веке могло бы трактоваться как «хождение в народ»), смотрится довольно жалко. О ней даже не скажешь «Ксения блаженная», скорее — «синий чулок».

Создавая фильм с целью адаптировать сложное в простое, Смирнова все же старалась удержаться от того, чтобы изначально заложенный сложнейший конфликт не провоцировал слишком сильные и болезненные чувства от столкновения с современной российской реальностью (например, с подлинными условиями работы научных сотрудников в провинциальных российских музеях). Именно по этой причине и было нафантазировано пространство вымышленного русского классика второго ряда — писателя Щегловитого. Будучи масоном, он предпочел суетной Москве провинциальную глушь, дабы облагородить своей мыслью российский провинциальный пейзаж. Интересно, что съемки фильма происходили в усадьбе Абрамцево, которой владели писатель Сергей Аксаков и русский меценат Савва Мамонтов. Но реальные российские интеллигенты остались за скобками фильма. Не потому ли, что ни один из них не пережил той невероятной истории любви, которая придумана для Щегловитого и резонирует в отношениях романтической пары фильма? А главное — реальность кусается. Меж тем «Два дня» если и кусают, то выборочно.

Что может больше всего поколебать сердце влюбленного мужчины? Конечно, отказ полюбившейся ему женщины. В дореволюционные времена, то есть во времена Щегловитого, из-за такого могли отбросить все светские радости и податься в масоны. Сейчас, как считает Смирнова, можно, как минимум, задуматься о своем окружении и пересмотреть личные планы. Что и случается с Дроздовым, который, наслушавшись о себе правды от честной научной сотрудницы, неожиданно для своего чиновничьего окружения останавливает федеральный проект по захвату усадьбы, забывает о собственной невесте в Москве и впускает в жизнь немного романтики.

Вот с этого-то момента становится понятно, что фильм «Два дня» снимался вовсе не ради героини Раппопорт, которая, несмотря на все старания талантливой актрисы, все же напоминает ходячий штамп русско-еврейской интеллигентки, несущей высокую духовную вахту в нищем научно-исследовательском музее. (Особенно умильны сцены с козой, которую получающая гроши, но по-своему стильно одетая музейщица умело доит в свободное от работы время.) С интеллигенцией в фильме все достаточно очевидно — она хоть и не в полном составе стоит на коленях (главная героиня, разумеется, до такого не опускается), но точно не в силах постигнуть прожекты федеральных чиновников, ибо мыслит старомодно и неэффективно. (Ну чего, например, стоит взгляд Гронской на отношения полов — такое впечатление, что 60-е годы XX века с их сексуальной революцией российский контекст миновали.)

Зато с образом федерального чиновника — нынешнего хозяина российской жизни — режиссеру куда как интереснее разбираться. В отличие от прямолинейной и скучной героини Раппопорт, этакой Золушки-замарашки, на которую положил глаз прекрасный принц из Москвы, герой Федора Бондарчука выглядит более живым и полнокровным.

Попадая в эпицентр внимания, Дроздов способствует реализации еще одного требования романтической комедии: поскольку жанр преимущественно рассчитан на женщин, мужской образ должен быть ярким и сексуально привлекательным. Герой должен влюблять в себя незамедлительно, причем не только главную героиню, но и зрительниц. Бондарчук, безусловно, олицетворяет собой современный жизненный успех по-русски, равно как и здоровую витальную силу. Нельзя не заметить еще одну краску образа, созданного Бондарчуком. В привлекательной фигуре федерального чиновника, умеющего использовать свои связи наверху, чтобы не только продвинуться по службе, но и раздавить конкурента (пусть и коррумпированного губернатора области, на территории которой находится тот самый музей), все же есть что-то настораживающее и опасное, что упорно не позволяет просто обнять его со словами: «Ах ты, мой милый»! В финальной сцене именно этого ждет от музейщицы ставший губернатором Дроздов. Он настойчиво предлагает женщине выйти за него, то есть сделаться губернаторшей, однако объятия романтической пары жаркими не получаются. Служительница науки не хочет быть губернаторшей, хотя, если вдуматься (а фильм заставляет нас мыслить именно в этом направлении), то обладание подобным высоким статусом позволило бы героине сделать куда больше полезного для родного музея, чем никчемная должность замдиректора по науке.

Критик Дмитрий Савельев заметил, что Смирнова в своем фильме «одомашнивает» федерального чиновника. Возможно, она первая в постсоветском кино, кто так старательно показывает человеческое лицо российского чиновника высокого ранга, способного меняться и облагораживаться под воздействием русской женщины и мифов русской культуры. В фильме так и остается не очень понятным, что же больше способствовало переменам в душе героя Бондарчука — женская привлекательность и смелость научной сотрудницы, готовой защищать музей от современных вандалов буквально с винтовкой в руках, или ее душевный рассказ о неутоленной любви писателя Щегловитого. Для месседжа фильма это не так уж важно, ибо данный месседж выводит зрителя за рамки романтических грез в сторону современной российской идеологии.

Идеология эта настроена на то, чтобы убедить оставшуюся в России упрямую интеллигенцию не просто сотрудничать с властью, а пламенно полюбить лучших ее представителей, знающих секреты жизненного успеха и готовых активно преобразовывать российскую жизнь. Интеллигенция, как настойчиво вбивают в головы зрителю «Два дня», этой функции больше выполнять не в состоянии, ибо боится по-настоящему больших проектов и способна только на чудачества и юродство. Интеллигенция будет спорить до хрипоты о деталях и мелочах жизни, вместо того чтобы задуматься о реальных возможностях глобального переустройства и сделать смелый шаг навстречу судьбе. Финальный спор романтической пары между собой — это метафора вечного спора власти и интеллигенции, который Смирнова не решилась закончить по законам неотрадиционного ромкома. Но, сдается мне, явно хотела бы.

Федеральный чиновник Дроздов вызывает у режиссера куда больше симпатии, чем все остальные, поскольку он со своей московской хваткой и решительностью все же способен выполнять окультуривающую функцию в российской провинции. Его желание стать губернатором, жениться на бедной, но образованной даме, как раз свидетельствует о том, что он готов и финансово поддерживать, и облагородить подчиненные ему владения. К тому же он — как тот новый бюрократ, которого Виктор Пелевин назвал «политическим постмодернистом» и описал в своей «Ананасовой воде для прекрасной дамы» так: «Русская бюрократия сегодня — это ослепительная улыбка, тонкие духи, легкие спортивные тела, интеллектуальные чтения, радикальное искусство, теннис и поло, «бугатти» и «бомбардье». И если это счастливое, омытое экологически чистой волной пространство и обращено к обывателю казенной гербовой доской, то ее следует воспринимать лишь как самую несовершенную в эстетическом отношении часть, своего рода обнаженный засасывающий анус. Принято считать, что власть опирается на штыки. Но опорой российской бюрократии сегодня является не столько спецназ, сколько политический постмодерн».

Почти идеально выполняя задачи своего режиссера, Федор Бондарчук со всей своей незаурядной энергетикой помогает адаптировать романтическую комедию для развертывания новой российской идеологии. Эта идеология пытается преодолеть пропасть между властью, интеллигенцией и народом, делая ставку на федерального чиновника. Зрителям фильма остается только задаться вопросом: кому это выгодно?

______________________________________________________________________________________________________________________________

«Два дня»

Авторы сценария Анна Пармас, Авдотья Смирнова

Режиссер Авдотья Смирнова

Оператор Максим Осадчий

Художник Екатерина Залетаева

Композиторы Алексей Стеблев, Петр Климов

В ролях: Ксения Раппопорт, Федор Бондарчук, Евгений Муравич, Ирина Розанова

«Централ Партнершип», «Арт Пикчерс Студио»

Россия

2011