Художественная культура на рандеву с Интернетом

Сегодня, на втором десятке третьего тысячелетия, прояснилось, что Интернет — едва ли не самое существенное формообразующее начало современной реальности.

Пожалуй, последними в очереди на его услуги оказались просвещение и культура. Но именно для них эти услуги стали, по мнению значительной части общественности, сомнительными.

Оставим в стороне тему просвещения. Займемся культурой. Той, что занялся Интернет.

В середине прошлого века представлялось, что последнее и окончательное достижение в области информационных технологий — это телевидение. Ведь оно в полной мере отвечало требованию массовой коммуникации и индивидуального потребления картинок, письменных и голосовых сообщений. Оно непринужденно и органично соединяло в себе возможности культурной синхронии и диахронии культуры.

ТВ — это сверхскоростная машина времени. И вездесущая машина, если иметь в виду ее способность перемещать своих пассажиров по странам, континентам, морям и океанам. Чего нам еще не хватало?

Человечеству всегда чего-нибудь да не хватает — пространств, времени, скорости, плотности, широты, глубины… Оно неутомимо и ненасытно как по части реального освоения Вселенной, так и по страсти ее умозрительного постижения.

Средства коммуникации, как и средства передвижения, переживают одну революцию за другой, не торопясь сдавать в архив ни одно из прежних достижений. Ни Гутенбергово изобретение — ротационную машину. Ни фото-графию, ни радио — если говорить о коммуникационных технологиях. Тем более если говорить о художественных системах.

Еще в ХХ веке казалось, что кино отменит театр. Затем померещилось, что ТВ заместит собой и театр, и кино. Теперь, с распространением Интернета, по логике вещей, должен наступить конец всем прочим аудиовизуальным средствам. А он не наступает и вряд ли наступит. Другое дело, что Интернет смешивает все на свете — коммуникации, функции, национальные культуры, виды художественной деятельности, ее средства ставит в один ряд гениев-одиночек и массовиков-затейников от культуры, взбивает все эти ингредиенты и вообще работает, как безжалостный миксер.

Ну и, разумеется, не обходит стороной жанровую иерархию. Во всяком случае, он до предела обострил отношения между «верхом» и «низом» в художественной культуре.

Можно сказать и категоричнее: Интернет практически обрушил жанровую иерархию. Обрушил то, что было едва ли не самым устойчивым в художественном мире.

Жанровые границы в художественной деятельности сегодня почти так же условны, как границы между государствами ЕС. Пересекать их легко и просто, а признаки и атрибуты суверенности самих государств и высоких жанров остались. Другое дело, не рудиментарны ли они?

Не наступает ли эпоха культурного хаоса, к коему устремился еще сравнительно недавно уравновешенный, понятный в своем устройстве космос культуры?

Так или иначе, но приходится констатировать, что в индустрии культуры ее высокие жанры оказались либо выдавленными на поля, либо спустившимися в сноски.

Может быть, хоть в какой-то степени представление о переменах в развитии культуры, произошедших на рубеже ХХ и ХХI века, может дать судьба и мировая слава Стива Джобса — человека, по признанию многих, «изменившего мир».

Позволю себе пунктирное описание того и другого, чтобы косвенным образом дать понять специфику нынешнего культурологического момента.

Все биографы Джобса считают нужным подчеркнуть, что он не изобрел пороха. В том смысле, что не выдумал ни компьютер, ни мобильный телефон, ни сенсорный экран, ни какую-либо иную аудио- или видеотехнологию. Хотя за ним числится около трех сотен патентов, но все они касаются в основном не технологических новшеств, а дизайнерских решений, связанных с наружностью продуктов его корпорации.

Да, он увлекался электроникой с юности. Увлекался на пару со своим приятелем, который был действительно умельцем-изобретателем из племени вундеркиндов. Стив Возняк. Вот он-то и был гением электроники. Она была для него чем-то вроде искусства для искусства. То есть электроникой для электроники. Ее практический и, более того, коммерческий потенциал, в общем, мало интересовал Стива Возняка.

По старым меркам, именно этот Стив должен был бы именоваться Моцартом. В семь лет своими руками собрал приемник. Еще через несколько лет соорудил телефонную трубку, посредством которой имел возможность подключаться к телефонным сетям и вести бесплатные переговоры с кем угодно и как угодно долго.

По собственному признанию, он комбинировал чипы по наитию, интуитивно, не прочитав ни одной теоретической книги. Словно ему кто-то свыше подсказывал, что с чем надо соединять и что к чему припаивать.

Словом, именно Стив Возняк — Моцарт в мире электроники, а вовсе не Стив Джобс, который, впрочем, не стал Сальери. Джобс пошел другим путем: нашел практическое применение вдохновенной игре воображения своего друга. Джобс сделал эту игру общедоступной не в фигуральном, а в прямом смысле этого слова.

ЭВМ была создана еще до того, как оба Стива увлеклись электроникой, но оставалась достоянием исключительно крупных ведомств — военных, научных, информационных. Электронщики работали в направлении увеличения объемов ее архивной памяти, совершенствования ее оперативных программ, наращивания скорости ее счета. Но тем же ученым в голову не приходило сделать ЭВМ предметом ширпотреба.

Джобс проникся идеей одомашнить крупного и в значительной степени дикого зверя размером с офис средней величины и сделать его настольной принадлежностью кабинетного индивида.

Чего было больше в этой мечте — жажды демократизации технологических достижений или мании многообещающего коммерческого успеха?

Оказалось, что не так и важно, чего было больше. Важно то, что «мания» и «жажда» не вошли в противоречие друг с другом. Первый же проект, идею которого подал один Стив, а реализовал другой Стив, — персональный компьютер, — ответил обоим вожделениям молодых и предприимчивых людей. То был деревянный ящик с клавиатурой, но без монитора, с функцией которого справлялся экран телевизора.

Правда, обладателю чудо-ящика надо было для этого справиться с задачей подключения к телевизору, что требовало специальной технической подготовки. Эта трудность ограничивала распространение товара.

С трудностью справился все тот же Возняк. И опять чисто интуитивно. Второй раз, как он сам признался, у него бы не вышло. Он создал программу, которая работала без единого «глюка». Получился компьютер Apple II — товар стремительно растущего спроса.

Дальнейшая траектория его удачи — это зигзаг, в верхней точке которого та самая волшебная коробочка iPhone, ставшая тоже, в свою очередь, предметом ширпотреба.

Вот в чем состоял принцип гения новейшей эпохи: не надо ничего изобретать; достаточно переосмыслить то, что изобретено, и приспособить то, что изобретено, к решению новых задач.

Так Джобс переосмыслил сначала ЭВМ, затем — «мышку», потом — сенсорный экран, «цифру», мобильную связь, наконец, Интернет.

Его идеология: громоздкое должно быть компактным, а сложное — простым. Мир должен уместиться на ладони — таково было кредо Стива Джобса.

Ничто, пожалуй, так не поспособствовало глобализации человеческого сознания, как «волшебная коробочка» — iPhone. Ни вооруженные экспансии, ни смертоносные революции, ни торговые взаимопроникновения, ни спортивные Олимпиады.

Стив Джобс действительно изменил мир, в котором обитает человек. Но изменил ли он человека?..

Тут самое время вспомнить старую добрую сказку Шарля Перро «Кот в сапогах» о том, как сын бедного мельника стал знатным и богатым с помощью сообразительной домашней твари. Кот — где лестью, где угрозами — покорил мир. И все его богатства и пространства положил к ногам своего несмышленого хозяина. Мнимый их обладатель стал реальным после того, как Кот совершил свой главный подвиг. Это когда он повстречался с великаном-людоедом, способным превращаться в кого угодно — хоть в царя зверей льва, хоть в маленькую зверушку. Тщеславный Великан, обратившись в мышку, стал легкой добычей сообразительного Кота.

Стиву Джобсу удалось нечто волшебное — упаковать аудиовизуальную вселенную в маленькую коробочку, которую каждый из нас может положить себе в карман и почувствовать себя маркизом де Карабасом.

Информационная глобализация Стива Джобса оказалась самой мирной и самой эффективной.

С другой стороны, можно ли быть уверенным, что быль стала сказкой, а все мы со своими «коробочками» — сказочными персонажами, овладевшими этим лучшим из миров? Действительно ли он у нас в кармане?

Предположим, что так. Но тогда позволю себе еще раз выразить опасение относительно побочного эффекта этой победы. Не станет ли и человек пропорционально компактным? И не стал ли он уже таковым?

У сказки Перро в контексте ХХI века грустный финал: «А Кот стал знатным вельможей и с тех пор охотился на мышей только изредка — для собственного удовольствия».

Мне, по крайней мере, таковым он показался.

Хотя и есть повод для оптимизма — Facebook.

Facebook — это сказка о Марке Цукерберге.

Если Стив нас объединил и утрамбовал в одно целое, то Марк расфасовал по социальным сетям. То есть по интересам, по культурным запросам, по уровню образования, по политическим пристрастиям, по ценностным предпочтениям и т.д.

Если дело обстоит именно таким образом, то есть и надежда, что спровоцированный Интернетом культурный хаос вновь обретет хотя бы приблизительную упорядоченность и жанровая вертикаль «поднимется с колен», как нынче стало модно выражаться. Ведь именно на дифференциации вкусов и потребностей аудиторий зиждилась как жанровая вертикаль, так и жанровая горизонталь.

Потребности в жанровом разнообразии всегда были; не было адекватных технических возможностей для их удовлетоврения. Интернет-технология их предоставила. Речь в данном случае об Интернете не только как о носителе художественной информации. Он не ограничивается открывшимися широкими возможностями репродуцирования художественных созданий; он по-степенно обнаруживает возможности креативные.

Заметнее всего это обнаруживается в низких жанрах. Например, в «фотошопах» и в «фотожабах». Это такая сфера интернет-общения, где та или иная публичная фигура, тот или иной ее поступок подвергаются жесткому остракизму. В ход идут «фотки», рисунки, «перефразированная классика» изобразительных искусств, переиначенные афоризмы, переосмысленные словесныеклише, короткие видеозарисовки.

Фольклорный остракизм оказывается довольно действенным. Всю его эффективность смог испытать на себе Никита Михалков вместе со своим амбициозным проектом «Утомленные солнцем—2».

Был и результат. После этого интернет-осмеяния автор стал гораздо сдержаннее в своем нарциссизме.

В области литературы Интернет в немалой степени способствовал интенсивному развитию такого жанрового образования, как эссе, которое прежде оставалось на периферии большой литературы. Так же, как в свое время возникновение журнальной периодики благоприятствовало развитию романической формы — «отменно длинной, длинной, длинной».

Отменно краткий формат стимулируют новые интернетовские технологии — LiveJournal, Facebook, Twitter... Именно эти способы письменного общения работают на возрождение стилистики устной словесности. И делают это с той же категоричностью, с какой в свое время изобретение письменности, а затем и типографской машины преобразовало художественную словесность в литературу.

В пользу того, что устная словесность никогда не умирала, свидетельствует тот факт, что она в крайних случаях «просилась» на эстраду, на радио. Реже — на театральные подмостки.

У Михаила Жванецкого выходили и выходят книги, в которых собраны его скетчи. Но по-настоящему они живы и оригинальны только в устном звучании. Написанное и изданное — способ фиксации и консервации сказанного. Так это воспринимается по здравому размышлению. Это — для автора. Для читателя — репродукция с оригинала.

Только теперь, с распространением Twitter, стало очевидно, что он словно изобретен для Жванецкого. Для такого типа прозаика, мысль которого столь же оперативна и стремительна, как электрический импульс.

Никакое другое средство коммуникации, кроме Интернета и его приложений, не способствует стремительному развитию литературы диалогической и полифонической одновременно. Популярные блогеры составляют книжки на материале своих дневниковых записей и «камментов» к ним. В таких случаях книга-кодекс играет роль книги-свитка во времена античности. Социальные сети исподволь выделяют из своей среды лидеров, вокруг которых формируются свои активисты. Словом, в Интернете мы имеем дело с искусственно организованной стихией.

Словосочетание «искусственная стихия» — вроде бы нечто абсурдное, немыслимое и непредставимое. Но Интернет именно таков: он рукотворен, если иметь в виду его происхождение, и необуздан в своих возможностях.

В том числе и в возможности обнять и поглотить классику.

Уже в начале 2012-го Большой театр начал транслировать в Интернет свои спектакли. Но это пока не синтез «высокого» и «низкого», традиционного искусства и новейшей технологии. Это всего лишь симбиоз.

Подлинный синтез обещан в 2013-м, когда в Петербурге заработает Творческо-экспериментальный центр Александринского театра. Стены уже возведены, уже построена «Новая сцена Александринки» с трансформирующимся пространством и с мультимедийной аппаратурой, являющей собой последнее слово технических достижений.

В интервью интернет-изданию «Фонтанка.ру» известный театральный режиссер Могучий пояснил: «Вообще, на мой взгляд, мультимедийные технологии — это главное, что надо развивать.

И в новом Центре все будет сделано таким образом, что, имея свой гаджет, вы сможете смотреть спектакли из любой точки мира. Но это-то как раз самое простое. А самое сложное — наладить мультимедийные связи внутри нашего комплекса, научиться их использовать, создавая современный спектакль. Такого уровня театрального комплекса я нигде в мире не видел, хотя много ездил и давал мастер-классы не только в Европе, но и в Америке, в Линкольн-центре»1.

Еще более широкие возможности этого проекта приоткрывает в том же издании специалист по интернет-технологиям Андрей Кононов. Он пообещал, что с помощью ультрасовременных оптоволоконных кабелей можно будет не только вести трансляции в режиме онлайн на весь мир; можно будет играть спектакль, сочетая реальных и виртуальных актеров.

…Все, как во все времена: каждое новое средство тиражирования и просто фиксации раньше или позже, в большей или в меньшей степени обнаруживает склонность к эстетической деятельности. Как письменность, как книгопечатание, как фотография, как кино, телевидение, наконец, как Интернет.

И всякий раз люди культуры готовы бить в набат: культура на краю пропасти, она распадается, распыляется, разлагается и т.д.

И всякий раз чуть позже выясняется, что это еще не конец света. Что это переход из одной эпохи в другую. Сознаем ли мы сегодня, что находимся в по-граничной ситуации, на переходе из одной эпохи в другую?

На оскаровской церемонии в 2011-м два достойных представителя встретились на узенькой конкурсной тропинке в борьбе за главную награду: «Король говорит!» и «Социальная сеть». То была не просто дуэль двух картин. То была дуэль двух эпох.

Противостояние было двухматчевым: до «Оскара» случился «Золотой глобус», где торжествовала «Социальная сеть» со счетом 4:1. На «Оскаре» был счет — 4:3, но уже в пользу «Короля…».

Все логично; как сказал бы футбольный комментатор, каждый из соперников взял верх на «своем поле».

«Глобус» — это территория критиков, которые по роду своей профессии обязаны заглядывать за горизонт, угадывать тренды развития идейных и эстетических процессов, вычислять перемены в ожиданиях аудитории, предвидеть моду на повествовательную манеру. Потому тут и оказался вне конкуренции фильм о новой форме общественного соития и о его инициаторах. И об одном из героев тех медийных революций, что волнами накатываются на нашу сиюминутную действительность, — видео, мобильная связь, Интернет, социальные сети.

«Оскар» — это по преимуществу «домашнее поле» тех мастеров кино, которые наблюдают индустрию кинематографа изнутри. Называются они академиками и судят все новое (сознательно или бессознательно) в согласии с канонами и параметрами тех художественных явлений, которые утвердились в обществе в статусе кинематографической классики.

С этой стороны, конечно, «Король говорит!» — король киногода. Тут соблюдены все тематические и стилистические нормы кинематографа ХХ века. Тут есть эпический масштаб и эпический апломб. Тут мы находим традиционное противостояние Добра и Зла — цивилизованный мир, принявший вызов двинувшейся на него войной нацистской Германии.

Противостояние дано фоном, на котором выписан герой, преодолевающий на радость всей нации неприятный, во всяком случае, не подобающий монаршей особе речевой дефект.

Правда, иные из моих соотечественников почувствовали себя несколько уязвленными вниманием Голливуда к этой коллизии и к самому герою. Какой, мол, этот заикающийся и ничем другим не примечательный джентльмен — герой? Что за игрушечный конфликт в отдельно взятой песочнице? Другое дело, если бы авторы фильма взяли бы в герои сильную, масштабную личность… Скажем, Черчилля… Или Маргарет Тэтчер… Или хотя бы нашего Сталина, у которого тоже были проблемы с речью — говорил по-русски с сильным акцентом да еще медленно, словно брезгливо цедил прокисшее вино.

Между тем ХХ век, при всех зигзагах истории, несмотря на грандиозные катаклизмы, связанные с мировыми и гражданскими войнами, с геноцидами и гулагами, с ядерными взрывами и с варварскими террористическими атаками, все-таки отстоял гуманистические позиции. И, я смею предположить, углубил их.

Очередное достоверное кинематографическое свидетельство тому — фильм Тома Хупера «Король говорит!».

Метафора заикания прозрачна. Она намекает на разорванность коллективного подсознания. Она отсылает к фильму «Зеркало» Тарковского, где повествование начинается с излечения болезненного для психики человека речевого дефекта.

В сущности, в фильме речь идет о трагедии заикающейся человеческой цивилизации перед пропастью не просто гуманитарной, но гуманистической катастрофы. Потому частный случай преодоления этого недуга историческим персонажем смотрится с таким интересом и с таким напряжением. Речь короля, приобретшая черты и свойства музыкального произведения, не остановила войну, она просто-напросто соединила граждан Соединенного Королевства на несколько мгновений. Живой символ нации стал живым знаменателем ее пестрых и разноречивых настроений.

Такие мгновения дорогого стоят в истории. И в культуре — тоже.

«Король говорит!» год назад победил по праву. Это победа ХХ века. Но на дворе уже ХХI век. С его новыми революциями и катаклизмами, с его новыми вызовами, на которые должна ответить человеческая популяция. С его новыми заиканиями, которые должна диагностировать и лечить культура.

А это уже в компетенции таких фильмов, как «Социальная сеть». И такой технологии, как Интернет.

Новое тысячелетие еще очень молодо. Оно ребенок. Потому инфантильно. Потому аморально. Как Одиссей в начале своего путешествия. Ему еще, как это видно из фильма Дэвида Финчера, предстоит взрослеть и взрослеть.

А вместе с тысячелетием должна расти, умнеть и, возможно, глупеть интернет-культура. В ней много шутовства, дураков, притворяющихся умными, умных, прикидывающихся дураками, а также нечаянных пророчеств и бесконечно тупого идиотизма. «Но, — как сказал французский историк Мишле, — через это шутовство раскрывается во всем своем величии гений века и его пророческая сила… В этом лесу сновидений под каждым листком таятся плоды, которые соберет будущее».

Сказано это о Франсуа Рабле и его книге, которая, по убеждению Бахтина, выламывается из «большой», «правильной» литературы. Но отчасти могло бы быть сказано и о коллективном Рабле ХХI века — Интернете.

Действительно, «Гаргантюа и Пантагрюэль» — точка пересечения могучих энергий, излучаемых многовековыми народными культурами. Так и Интернет такая же точка. Ну а далее — труд и искусство обуздания этих стихий.

Далее — труд теоретиков по осмыслению их возможностей.

«Рабле — труднейший из всех классиков мировой литературы, так как он требует для своего понимания существенной перестройки всего художественно-идеологического восприятия, требует умения отрешиться от многих глубоко укоренившихся требований литературного вкуса, пересмотра многих понятий…»2

Интернет — труднейший из всех авторов, каких только знает многовековая художественная культура. Он — «массовизированный автор». И он в значительной степени требует существенной перестройки привычных искусствоведческих подходов.

1 http://www.fontanka.ru/2012/02/27/157/

2 Бахтин М. Творчество Франсуа Рабле. М., 1965, с. 5.