Большое представление для взрослых (Идеи и декор)

Два года назад у меня вышла серия публикаций про политический театр в новой России^[1]. Первый текст начинался так: «Театрализация политики — игра увлекательная, но опасная. В истории режимов она проходит в два круга: сначала фарс, потом трагедия. Это нужно, чтобы человечество отвыкало веселиться перед рискованным будущим».

С тех пор многое изменилось в плане театрализации политического процесса — и в худшую сторону. Фарс становится все более отвязанным и грубым, и все определеннее в нем проступают трагические ноты. Это если говорить о политике государства, а точнее — власти (государство в собственном смысле слова на глазах теряет остатки упругости под давлением власти как таковой, в ее голом, самодостаточном воплощении). Вместе с тем параллельно сформировался альтернативный, сугубо самодеятельный театр — от оппозиции. Его постановки не столь регулярны, но более масштабны и впечатляющи. Элементы фарса здесь тоже присутствуют, но этот театр своего жанра и не стесняется, работая в диапазоне от легкой самоиронии до злобной сатиры «на поражение». Его постоянно критикуют за лишнюю веселость и негативизм, за нежелание или даже неспособность перейти от представления к жизни, подталкивая к полной гибели всерьез. Однако, похоже, этот род художественной самодеятельности еще не всю свою культурно-просветительскую миссию выполнил, и заменять картонные доспехи настоящими рано. Фаза десакрализации этой власти не пройдена. Еще остался жирный пласт аудитории, который в эту игру пока не втянут, не вполне или даже вовсе ее не понимает. Но «процесс идет».

Еще пару лет назад казалось, что художественно-эстетический и морально-политический консенсус между творческим коллективом власти и публикой, посаженной все это представление смотреть и за скромную плату аплодировать, сохранится, пока что-то нехорошее не начнется в экономике и в социальной сфере. Аналитическая идея была такая: аудитория верит актерам (или делает вид, что верит) ровно до тех пор, пока в зале не каплет с потолка, а в буфете не начались перебои с закуской и выпивкой. Причем этот относительный катарсис распространялся в том числе и на достаточно продвинутые слои общества, которые, если помним, пару лет назад, может быть, и не аплодировали, но и тухлыми яйцами сцену не забрасывали (за исключением отдельных эстетов и сценаристов со своими собственными плохими финалами и сценариями происходящего). Однако сравнительно добрая атмосфера в зале начала портиться еще до перебоев в экономике — не по утилитарным и меркантильным, а именно по художественным основаниям. Оказалось, что даже если вы публику кормите и слегка подпаиваете — одних стабильностью, других, наоборот, надеждой на перемены, — нельзя до бесконечности испытывать терпение зала плохой игрой и самовлюбленной драматургией. Это император мог притворяться великим актером — сейчас такое проходит с трудом и быстро.

Еще весной 2010 года приходилось иронизировать над тем, как телевидение показывает сюжеты ручного управления ручными руководителями министерств и ведомств — всего-то! Воспринималось это так: «В кадре — рабочая информация о деятельности высших лиц государства. Ловля рыбы, катание с гор и виртуозное управление стоящими на земле истребителями пока отложены […]. В текучке сюжетов проступают сверхзадача и смыслы. Вот они: «Всё под контролем!», «Руководство дееспособно и решительно!», «Лидеры мобильны и вездесущи!», «Вертикаль трепещет!», «Забота о благе народа и страны — круглосуточно!» […] Нарастающие угрозы и вечные пробуксовки, воровство и бардак, аварии и катастрофы не снижают образ лидеров, а лишь оттеняют их красивую злость и хроническую готовность жестко разобраться».

Но уже осенью 2010 года нервы у постановщиков бенефиса сдали, и представление пошло вразнос. Новости главных каналов превратились в личные видеоальбомы начальства с парадными коллекциями высочайших поз и развлечений. Длительность кадра увеличилась, приблизившись к Тарковскому. Яркость росла по экспоненте. В итоге оказалось, что такой температуры пиара, как летом 2010 года, в стране не было за всю историю наблюдений. Тогда же были задействованы отложенные ловля рыбы, катание с гор и управление истребителями. Более того, если помним, рыбы превратились в китов, самолет взлетел, а вместо лыж — по сезону — поехала «Калина» желтая.

Кажется, это был первый серьезный срыв — и со стороны постановщиков, и со стороны зрителей. Причина — проблемы с рейтингами, причем достаточно серьезные и для власти не вполне привычные. Однако с функциональной точки зрения «человеку из телевизора» тогда вовсе не нужно было форсировать свой пиар для поднятия популярности: никаких выборов в обозримое время не предвиделось. Но психологически ему было крайне важно, даже необходимо, удостовериться в том, что система работает и что нагнетанием красивого присутствия в эфире все можно в любой момент поправить и все вернуть.

Оказалось, не совсем. Первый по-настоящему серьезный звонок прозвенел именно тогда: бесконечный кортеж «Калины» грубо и наотмашь оборжали в Сети живые свидетели этого проезда — гомерически, с отменным ненормативом комментировавшие ими же выложенный клип. Второй удар такого рода случился позже, когда лидера освистали в боксерском зале. После этого эпизода в прессе была особенно популярна фраза: «Все когда-то случается в первый раз». Действительно, тогда такого рода отношение впервые люди выразили непосредственно, что называется в лицо. Но сигналы были до того, и корректировку можно было делать много раньше. Однако сценарий реализовывали по нарастающей. В актерской среде это называют «наигрыш» или «пересолить лицом» — самое простое и самое обидное из всех профессиональных обвинений. Выводов не сделали, и полеты над пожарами продолжались, перемежаясь с нырянием за сосудами и прочими экстремальными подвигами.

Принято считать, что переломным моментом в отношении к тандему, режиму, курсу, к самой конструкции власти и к ее персонализации стало объявление о так называемой рокировке. Однако отторжение возвращавшегося персонажа было подготовлено задолго до этого и было сформировано целым рядом факторов, отнюдь не только политических и связанных не только с неблагородной «простотой» этого размена власти у всех на глазах. Возврат лидера накладывался на усталость от его вездесущей харизмы, превратившей обычную информацию о деятельности власти в род политического харрасмента. Сработала не только фабула пьесы, но и качество сюжета постановки и игры.

Однако здесь есть один интригующий момент. Дело в том, что местоблюститель в роли президента все это время демонстрировал игру на публику гораздо более слабую, порой даже беспомощную и вызывавшую откровенно язвительные оценки. Мало того что в сценизме он много уступает своему старшему товарищу, сами его явления на политической сцене были часто несерьезными и, мягко говоря, странными. Такое впечатление, что кто-то все это время специально подсовывал ему инициативы, работавшие на снижение образа и на придание ему едва ли не комического амплуа. И тем не менее в продвинутой части публики это не вызывало столь резкого неприятия, как в отношении старшего товарища. Причем, видимо, не только из-за либерально-модернизационной риторики (которая тоже была весьма специфического свойства), и не только в силу мифических надежд на грядущую смену курса хоть на один галс, но также из-за того, что самореклама якобы действующего президента была не столь агрессивной и в целом достаточно безобидной: даже легкую глуповатость люди склонны прощать скорее, чем избыточный напор в самоподаче и демонстрацию личной крутизны за государственный счет.

Создается полное впечатление, что как раз в этот период политический театр власти начал постепенно, а потом все более определенно менять свою жанровую ориентацию. Становилось понятно, что на голом обаянии этот воз в складывающихся условиях не вытянуть. Ельцин как выгодный фон уже забылся: работать приходилось на фоне самого себя — вчерашнего, а это куда труднее, поскольку нужны перемены не в образе, а в самом положении. Риторика обещаний также срабатывала все хуже, а множественные повторы «правильных инициатив» и посулов начинали и вовсе раздражать. Переставал срабатывать даже театр «подарков народу» и личной выборочной, тоже явно театрализованной благотворительности. Поэтому на смену постепенно приходил театр демонстрации воли и политической несгибаемости. Это было нужно самому себе — для поддержания тонуса. Это было нужно для поддержания в нужном тонусе элит, лояльность которых становилась все более проблемной и не внушающей доверия. И это было нужно для сохранения массовой поддержки — по крайней мере, в той части электората, которая на подобные демонстрации уверенности автоматически реагирует. Постепенно нагнетался стиль «вопреки всему» и «через колено».

Именно в этом формате и была оформлена осенняя рокировка. Понятно, что тандему при желании ничего не стоило оформить этот процесс и это событие на порядок более аккуратно и не столь вызывающе. Но предпочли вовсе не заигрывать с трепетным сознанием «креативного класса» и прочих обидчивых либералов. Рокировку провели как лобовую атаку, упакованную в ночь длинных ножей. Ее, собственно, и подали с высокомерным пренебрежением эмоциями людей, склонных к хоть какому-то соблюдению политических и просто человеческих приличий. Этот формат отношений выражается одним словом: «Проглотите!» И вызван он был во многом тем, что прежнее подкармливание — деньгами и посулами — уже не срабатывало.

Апофеозом этого отношения стали парламентские выборы в декабре 2011 года. Здесь все так же делалось «через колено» — бесцеремонно, практически открыто, а порой и демонстративно, как в ходе кампании, так и в ходе голосования, подсчета голосов и в реакции на обвинения в массовом грубом фальсификате. В принципе никто не мешал разыграть сюжет с разбирательством в отношении наиболее очевидных нарушений, сведя его к чистой имитации. Но и здесь был отработан образ глухой стены — демонстрации голой силы, самодостаточной, ни с чем не считающейся власти.

Однако такие спектакли в пустом, а тем более враждебно настроенном зале не разыгрываются. Чтобы писать такие пьесы, ставить их, а тем более в них играть, нужно какое-никакое вдохновение. Или хотя бы не самый упаднический настрой. Поэтому к президентским выборам марта 2012 года был поставлен и разыгран встречный спектакль: бурных аплодисментов и засыпания авансцены букетами.

Здесь важны как минимум два момента.

Во-первых, даже если ты получаешь большинство (от числа голосовавших, а не от населения, что, кстати, относится и к участникам опросов), важно качество реакции этого «большинства», уровень поддержки, не измеряемый чисто количественно. А тут проблема: ликования не было. Многие просто пережили этот момент, стиснув зубы и проголосовав за Путина «от безысходности», из страха перед возможной нестабильностью. Такие массовидные сборки могут быть достаточно большими и вместительными, но они неустойчивы. Если публика не хлопает или хлопает через силу, под давлением или за деньги, завтра она легко может сорваться в свист, тем более громкий, что в нем будет еще и обида за вчерашний обман и недавние унижения.

В этой ситуации поведение власти становится все более реактивным, то есть учитывающим лишь предельно оперативные горизонты социального пространства и политического времени. Складывается впечатление, что массовая популярность все меньше заботит этот политический театр, сосредотачивающийся на группах поддержки обороны ближнего боя и кинжальной контратаки. Даже то очевидное обстоятельство, что оппозицию обкладывают драконовскими законами последовательно, систематически и по всему фронту, не отменяет ощущения панической поспешности и полного игнорирования даже самых очевидных правовых, юридических, юридико-технических, а то и просто лингвистических проколов. И это тоже своего рода театр — демонстрация силы и голой, ни с чем не считающейся воли к власти.

Уже было подмечено, что в том же русле лежат и последние кадровые решения — назначения людей не просто лояльных, но лояльных истово и беззаветно. За последнее время только ленивый не провел аналогии с конем Калигулы, но это сравнение явно хромает как минимум в одном отношении. В историческом прецеденте это была демонстрация неколебимого всевластия и уверенности в своих позициях — здесь это все более напоминает концентрацию верных сил перед последним боем. Для сравнения уже приводили параллели с фильмом «Щит и меч», когда четырнадцатилетний мальчишка с фаустпатроном в руках ценнее тысячи мудрецов… А это уже совершенно другой сценарий и другие роли, которые примеряет к себе и к нам пока еще действующая власть.

Во-вторых, не менее важно, какую реакцию все эти постановки вызывают в лагере оппозиции. Накал отторжения становится не менее важным, чем количество оппозиционеров и им сочувствующих. Арифметика постепенно переходит в физику: когда оппозиция по-настоящему закипает, эти брызги начинают распространяться вокруг и разогревать пока еще нейтральную зону. А тела и вещества с повышенной температурой изолировать гораздо труднее, если вообще возможно. Создается типичный «сосуд под давлением», проще говоря, котел, который может перегреть атмосферу еще до того, как взорвется.

При этом попытки накинуть на этот котел сдерживающие обручи также выглядят, скорее, театральным действием. Понятно, что в сложившемся положении реальная расправа с оппозицией нереальна — слишком велики политические и экономические риски, не говоря о репутационных издержках, на которые тоже пока не наплевать. Поэтому мы получаем, если воспользоваться терминологией 30-х годов, показательные процессы без массовых репрессий. А поскольку в нынешней ситуации возможности манипулировать сознанием общества также не безграничны, сами эти показательные процессы становятся спектаклями, далеко не столь успешными и убедительными, как в прошлом веке.

Главное, что изменилось в сюжете: раньше власть строила образ всеобщего благополучия и вызывала к себе искусственные, но более или менее искренние симпатии — теперь вся пьеса заточена на то, что власть якобы как никогда сильна, зла, воинственна и готова попрать оппозицию, как Победоносец змия, к тому же являющегося иностранным агентом. Идеологический фронт сжимается. Мирные спортивные утехи выходят из кадра — зато за образом крутизны ездят к небритым байкерам и бойцам без правил.

У таких сценариев могут быть разные схемы развития. Но определенно одно: долго подобными постановками развлекать публику не получится. Это что угодно, но не стратегия.

[1] «Политический театр в России. Часть первая: Фабула». — «Новая газета», 12.05.2010; «Политический театр в России. Часть вторая: Сверхзадача». — «Новая газета», 14.05.2010; «Политический театр в России—2. Жара». — «Новая газета», 06.09.2010; «Ветер несвежих перемен». — «Новая газета», 08.09.2010.