Кинотавр-2012. Подъем или застой?

На «Кинотавре» в этом году было ровно. Стабильно. Четко. Есть ли чем гордиться? Стабильность — признак подъема или застоя?

Наверное, все-таки подъема, ибо наконец-то на «Кинотавре» не было ни одной откровенно провальной ленты вроде «Непрощенных» (2008) Клима Шипенко или «Слона» (2010) Владимира Карабанова. Впрочем, кто их помнит? Другое дело, что в последние годы и общая фестивальная картина оставалась весьма неровной. А тут вот ровная.

Но в этом есть и признаки застоя. Ибо эта «ровность» оказалась несколько однообразной по художественному решению и явила предельно одинаковые родовые признаки. Иными словами, создалось ощущение, что большинство картин снято одним режиссером — грамотным, профессиональным и пытающимся как-то понять нашу реальность. Но Художником (с большой буквы) не являющимся и потому к реальности прорваться не сумевшим.

И это при том, что многие авторы, как ни крути, еще не так давно радовали нас более серьезными произведениями. Вот тут возникает некая тревога.

Дело в том, что многие сегодня пытаются пробиться к насущной реальности. И — ничего не получается. Лезут штампы, слащавый гламур (особенно в финалах), лезет формат, сериальщина. Неудивительно — приучили! Да и платить надо за грехи — ведь мы в последние десять лет нашу матушку-реальность вообще подзабыли, и всех вполне устраивал негласный договор между режиссером, продюсером и зрителем по созданию совершенно условного мира, состоящего из штампов, обозначающих реальность, но при этом не имеющих к ней ни малейшего отношения. Вот и ушла она, и растворилась, и утекла сквозь пальцы. Чего уж говорить о том, что за последние годы не снято ни одного заметного социального фильма (за исключением, пожалуй, «12» и «России 88»). Реальность как таковая у нас на экране долгое время напрочь отсутствовала. Не подпускает — все коды взаимодействия с ней потеряны. Пожалуй, только Звягинцев в «Елене» подобрал отмычку и снял психологическую драму, заточенную на возможный социальный взрыв.

Почувствовав отторжение реальности, авторы начнут ее взламывать — прилепляя неорганичные финалы (то гламурно-розовые, как в «Белом мавре…» Д.Фикса или в «Дне учителя» С.Мокрицкого, а то смертоубийственно-криминальные по типу «в общем, все умерли», как, например, в «Пустом доме» Н.Эгена или в любопытной работе С.Басковой «За Маркса…»), а также накручивая «сериальность» с ее криминалами-любовями-морковями беременностями-автокатастрофами уже по ходу фильма.

Во-многом это происходит потому, что талантливые и профессиональные люди не знают, что сказать. Потому что боятся — и не из-за страшного Путина, а из-за диктата рынка. Ты чего-нибудь скажешь и тем самым нарушишь две важнейшие заповеди сегодняшнего бизнеса: «Не напрягай» и «Не грузи». В итоге не будет «бабок». Таким образом художник постепенно отучивается мыслить. Он развлекает, обслуживает, он профессиональный официант.

Но, слава богу, есть и те, кто работает не просто вопреки формату, но и создает на экране пространство мысли. И мы погружаемся в цельный, законченный, продуманный авторский космос.

«Жить» снял Василий Сигарев, известный по «Волчку». «Жить» — кино зашкаливающее, сверхфестивальное. Именно такое и получает на международных фестивалях все главные призы. Именно его и пародировали недавно в «Большой разнице»: грязь, провинция, алкаши, мрак, пьяные убийства, ужас, серость, адская тоска… В этом типе кинематографа были свои удачи и неудачи, но и те и другие были одинаково интересны. Ну любят критики всех стран такое кино, обожают. Только его и ждут. Постепенно оно начало немного надоедать — иначе бы и пародий не было. Но Сигарев вывернулся. Сделал нечто особое — совершил прыжок вверх.

…Когда-то такой же прыжок совершил Элем Климов в «Иди и смотри». Собрав в своем фильме многие привычные по другим военным фильмам (к тому времени сильно надоевшие) сюжетные линии, он вывел их в метафизическую перспективу Ада. И — закрыл тему войны в российском кино едва ли не на пятнадцать лет (пока «Свои» с «Кукушкой» не появились). Так же и Сигарев. Он первым в подобном «депрессивном кино» совершил метафизический кульбит: создал малый русский апокалипсис. Дал возможность мертвым вылезти из могил и вернуться в дома к живым — к тем, кто им при жизни был близок и дорог. И сразу обозначилась мысль: в этом пространстве, лишенном сознания и веры, единственное, что может дать людям ощущение прочности и надежности бытия, — это их близкие, родные, их родовые связи. Больше надеяться не на что. Только и это, конечно, иллюзия — ведь кто-то здесь оттого и умер, что просто физически не мог жить со своими родными. И одной пронзительной сюжетной линией Сигарев это подчеркивает.

Вот интересно: выведя «российский фестивальный артхаус» в метафизическую перспективу, Сигарев закроет тему, как в свое время Климов? Или будут продолжаться попытки осмыслить ее, но уже на метафизическом уровне? Тем более что Сигарев все-таки не Климов. Класс режиссуры пожиже и драматургических наворотов такой перебор, что порой перестаешь понимать, кто тут жив, кто мертв и что вообще происходит. Так что, видимо, авторам «российского фестивального артхауса» все же есть куда двигаться. И Сигареву в том числе.

Лучшей лентой фестиваля мне представляется «Конвой» А.Мизгирева. Мизгирев четко ведет свою линию — он изучает «отмороженное» сознание. Когда-то он первым и заявил эту тему, создав в «Кремне» замечательный образ русского «отмороженного» человека, у которого есть цели, планы, задачи и вроде бы четкое сознание, и вообще он «кремень» (так он себя и позиционировал). А на самом деле он опаснейший дебил с мозгами младенца, который не понимает, что он делает и зачем. В «Конвое» миром персонажей различной степени отмороженности становится чуть ли не вся Россия — во всяком случае, та ее часть, которую показывает в своей ленте Мизгирев.

О, я знаю этот мир, эти миры! Я их познал в армии, куда в свое время спустился, как в Ад, подобно Данте. Там такие «кремни» обитают в массовых количествах, и это все русский народ! Поначалу я терялся, а потом понял, что в подобном мире лучше стать юродивым, шутом, «тормозом», человеком не от мира сего — иначе можно сойти с ума или превратиться в урода, что и происходило впоследствии с моими тамошними приятелями.

В «Конвое» образ мира внешне предельно реалистичен, а внутренне гротесково-экспрессионистичен, что и создает мощное энергетическое поле ленты — реализм (как норма) и гротеск (как ужас, как бред) спорят друг с другом, входя в острые парадоксальные отношения. Из трех героев картины, являющих собой разные степени бессознательной отмороженности, побеждает Шут, побеждает Юродивый — совсем молодой пацан, новобранец. Побеждает, внешне проигрывая. Надеть маску Шута — это единственный способ окончательно не превратиться в подонка, в Ничто, в «кремня». И, надевая ту же маску в финале, уже сдвинувшийся мозгами, полумертвый по жизни сорокапятилетний главный герой обретает подобие Смысла. И впервые улыбается.

Искренне жаль, что эта замечательная картина (между прочим, именно «замечательной» назвал ее на вручении призов председатель жюри В.Хотиненко) не получила серьезных наград. И как-то даже странно, что вот вроде понравилась она председателю жюри, но увенчать призом он ее не пожелал.

Впрочем, бог его знает, что у них там в жюри происходило… Все бывает. Просто жаль. Ибо если раньше Мизгирев только подбирался к своему авторскому космосу, здесь он в него вошел. А в неоднозначном и образном финале полностью проявил авторскую мысль. Родился не только новый художник, но обрел рождение и абсолютно Новый Экранный Мир. Войти в который, возможно, еще не все готовы.