Режиссер странный, спорный; «независимый» — пожалуй, наиболее точное определение Павла Руминова. Упорное продвижение своей (иногда не самой успешной) линии в кино, смешение жанров, эксперименты на грани фола, ручная камера — подобное любят скорее вопреки, нежели благодаря общему мнению. Тем не менее последняя картина Руминова «Я буду рядом» на «Кинотавре»-2012, получила Главный приз.

Приехав представлять свой фильм на фестиваль Pacific Meridian в родной Владивосток, режиссер сразу приобрел статус местной звезды: им гордятся, его кино нравится, а зрители не отпускают после просмотра.

Вероника Чугункина. Павел, в одном интервью вы сказали, что по отношению к родному городу чувствуете себя ребенком, который все пытается кому-то доказать, что он чего-то стоит. Вы себя до сих пор так ощущаете?

Павел Руминов. Думаю, что все мы выходим из некоей схожей системы воспитания и у нас одни и те же сбои. Или, может быть, это не сбои, а, наоборот, то, что заставляет нас двигаться дальше. Может, так природой задумано, чтобы мы с детства слышали от близких, что что-то в нашей жизни не так, и в этом есть своя мудрость. Жаль, что я перестал так себя чувствовать. Сейчас все чаще замечаю признаки какого-то успокоения, это новое для меня состояние. Появляется ностальгия по стремлению что-то доказывать. Раньше я мог преследовать какие-то грубые, ужасные цели и воплощать их в кино. Кричал на людей, думая, что мы должны сделать что-то красивое и, возможно, это каким-то образом спасет мир.

Но с этим фильмом все по-другому, он меня успокоил. Я когда закончил черновой монтаж, был уверен, что он получается.

«Дедлайн»

В.Чугункина. А когда возникла идея фильма?

П.Руминов. Мы так живем и бережем себя, словно для другой жизни. И мне захотелось через этот фильм выгрузить много эмоций, как будто это последнее, что я сниму. Во всех смыслах это была перенастройка представлений о кино и жизни.

Ирония в том, что, поскольку особого успеха мои прошлые картины не имели, я мог снимать этот фильм спокойно. Меня никто не трогал, ставок на меня не делал, и я мог создать более неформальную атмосферу. У нас даже команды «мотор!» на площадке не было, вместо этого говорили «Дарт Вейдер!» — ведь в центре сюжета был ребенок. И он не знал, что в кино говорят «мотор» или «начали».

В.Чугункина. У него же еще и рубашка с Дартом Вейдером в фильме…

П.Руминов. Да, детские темы мне тоже близки, у меня сын примерно того же возраста. Наша проблема в том, что мы окружены какими-то гаджетами, приспособлениями, и здесь как раз таится ловушка, как в японских анимэ про кибер-будущее, где люди слились с машинами. У меня было ощущение, словно мы перестали слышать свои инстинкты. Представьте, что внутри нас живет некое животное, очень мудрое, которое знает, что оно умирает, а разум побеждает. Разум, который регулярно проверяет почту, строит отношения, устанавливает контакты. А смысл этой деятельности давно потерян. И потому для фильма ключевым является слово «инстинкты». Ведь изначально сценарий назывался «Материнский инстинкт».

Я читал много книг по психологии, где сейчас пересматривают к этому отношение. Они заряжены большей мудростью, чем интеллектуальные схемы, внедренные обществом, людьми, которые в детстве загружают в нас свой софт, как в компьютеры. Я хотел от этой программы избавиться, в том числе от тех установок, что я должен стать Спилбергом, Кубриком, Хичкоком. Оказалось, что мое кино совсем другое: без света, снятое ручной камерой, чем-то похожее на неореализм. Я-то думал, что я такой Де Пальма. Но это был только чужой софт.

В.Чугункина. Это как киноведческая присказка: если в фильме есть яблоко, то оно неизбежно станет отсылкой к Тарковскому.

П.Руминов. Нет, не всегда неизбежно. У нас в фильме тоже есть яблоко, и я вам гарантирую, что никакой отсылки тут нет. Героиня нюхает яблоко, потому что хочет почувствовать вкус, но не может съесть его. Так многие, когда болеют, делают.

Я точно знаю приемы, благодаря которым можно сделать фильм артхаусным: убрать музыку, сделать картинку более скупой, отстраненной от зрителя, лишенной эмоций. Но я больше не могу этого делать, хотя и завидую авторам таких картин. И, возможно, мне как раз помогает то, что я просто мальчик из Владивостока, который хочет сделать что-то нужное.

Мне кажется, что проблема многих авторов в России в том, что мы не понимаем, что это за странное ремесло такое, в котором надо декодировать, деконструировать, вычитывать смысл фильма. Ведь все же должно быть просто: ты делаешь что-то и это воздействует здесь и сейчас. Или не воздействует. Потому что зритель приходит в зал, чтобы получить ощущение жизненности, какой-то целостности, радости. Мне кажется, это мой первый фильм, где я чувствую, что научился ремеслу. И, видимо, искусство кино для меня на этом закончилось.

«Человек, который молчал»

В.Чугункина. То есть вы полностью отходите от своих предыдущих работ?

П.Руминов. Я уже давно не там и туда, конечно же, не вернусь.

В.Чугункина. А вы изначально делали установку именно на ручную камеру, импровизацию?

П.Руминов. Я до этого снимал ряд работ и показывал их на фестивалях — они были эскизами этого фильма. Была, например, картина без сценария на два часа, снятая за два дня, которую я разместил в Сети. И там как раз рождался этот новый стиль, который формировался у меня года три-четыре, и уже потом я подошел к коммерческому фильму и сумел убедить продюсеров, что снимать нужно именно так. У меня еще много роликов есть на YouTube.

И фильм двухчасовой можно в Интернете в моем блоге посмотреть. Он получил приз фестиваля «Текстура». Я почувствовал, что что-то нащупал, например, как соединить ясный сюжет с полной отдачей, полным отображением. По-английски говорят: to combine the structure with total film delivery. Даже не знаю, как по-русски сказать. Каждая сцена структурирована, и эта конструкция и есть главный сценарий. Нужно много времени, чтобы выстроить все циклы правильно, зато, когда это сделано и артист садится на этот специально для него сконструированный велосипед, он начинает на нем творить чудеса.

Ты словно бросаешь ему мяч, а он им играет.

В.Чугункина. Но дублей у вас в итоге мало получилось? Пишут про мифиче-ские 150 часов съемки.

П.Руминов. Да это даже не назвать дублями. Мы просто снимали постоянно. А точное количество снятых часов никто до конца не знает. Мне очень повезло с этим фильмом, я чувствую, что полностью реализовался, потому что есть и киноверсия, и сериал и они совершенно разные. Сериал похож больше на индийское кино, которое на меня сильно повлияло, он более «зрительский», проще для восприятия.

В.Чугункина. Вы все фильмы сами монтируете?

П.Руминов. Да, я монтирую свои фильмы. Кроме первого — «Дедлайн» — все сам. Слава богу, у моего нынешнего продюсера уже сложилось определенное понимание моей безумной системы. Я не держусь ни за сценарий, ни за отснятый материал и до последнего монтирую, ищу фильм в монтаже.

На экране не видно, но это фантастически сложный монтаж. Оказалось, что я ко многому не готов, и в процессе пришлось наверстывать. Мне нужна была легкость, чтобы создавалось впечатление, будто все происходит само собой, и чтобы не возникало желания сказать: какой красивый кадр или как все хорошо сделано. В реакциях людей должна была быть точность, во взглядах, жестах все должно было быть очень просто. Добиться такого монтажа очень тяжело. В итоге в фильме словно бы нет режиссуры, и это самое сложное. Снимать так, чтобы режиссер был виден, намного легче. Я изолировался на два месяца, практически ни с кем не контактировал, мне приносили еду, я не выходил из дому. В противном случае монтировал бы фильм года три. А так мне удалось сделать небольшой фрагмент, показать его продюсерам. Они успокоились и продлили сроки. Сейчас уже понимают, что я фильмы складываю на монтаже. Грубо говоря, снимаю определенный набор сцен и вариации на тему какого-то сюжетного поворота, чтобы на монтаже иметь множество вариантов.

Например, развитие отношений мамы с приемными родителями надо было показать так, чтобы объяснить, что произошло, почему она отдает ребенка другой женщине. Я поначалу не понимал, как этого добиться. Ответ оказался очень прост: все должно произойти биологически. Две женщины должны с любовью смотреть друг на друга, между ними на площадке должен возникнуть контакт. Ведь это же не сыгранная реплика, в подобном случае ничего и не происходит: когда слова произнесены, а любви нет.

В.Чугункина. А снимали вы, получается, в хронологическом порядке?

П.Руминов. Мы, естественно, старались. При этом методе желательно снимать именно так, и во многом это получалось.

Я, кстати, люблю читать кинокритику, она меня очень питает, но все это в большей степени интеллектуальная интерпретация. Сам же процесс режиссуры практически никто не понимает. Это соединение множества элементов, безжалостная математика, при которой нужно сохранять живое сердце. Снимая фильм — любую короткометражку, — находишь середину между эмоцией и разумом. Мне кажется, подобное нужно и хирургу, и авиадиспетчеру — ощущение ответственности за других людей и при этом отстраненность. Ведь у меня оттого и взрывался мозг: как про такое снимать. Но люди не хотят заламывания рук, а хотят получить интересный фильм. И мне самому это неинтересно: снимать, словно это священная тема. Поэтому и приемы я использовал все: мог одну реплику попросить проговорить сорок раз подряд, пока не получится. Мы ведь не всегда импровизировали.

«Мертвые дочери»

В.Чугункина. По поводу священности, деликатности: ведь героине в фильме не озвучивают диагноз.

П.Руминов. Этого изначально не было в сценарии. Я когда монтировал, понимал, что мы смотрим фильм не ради информации, а ради сцены, где уже разрешен какой-то вопрос. Нам самим интереснее собирать паззл, но при этом он должен быть достаточно сложным.

Компас, по которому я все сверял, — это реальные люди, которые действуют в реальных обстоятельствах. Действия главной героини полностью исходят из того, что она не персонаж в какой-то конструкции, где я решаю художественную задачу — по Брехту ли, Станиславскому, — но человек, о котором мы словно снимаем документальный фильм. И она плачет именно в конце, потому что в этот момент ее никто не видит, кроме зрителя.

Спрашивали, почему ребенок сразу называет других родителей мамой и папой, многих это покоробило. Наша героиня Инна в этом смысле даже немного идеальна, действует ради другого человека. Инна мечтала, чтобы он быстрее назвал эту женщину мамой, а не жил воспоминаниями.

В.Чугункина. Но есть сцена, где она видит, как мальчик сдружился с новыми родителями, и начинает злиться.

П.Руминов. Правильно: мы видим, как она сопротивляется этому. Это как угроза изнутри, и эго захватывает ее. Ей становится больно. Там есть и такие моменты, где она смотрит словно со стороны. В этом много близкого лично мне: я несколько лет смотрю на собственного ребенка со стороны, и он называет папой не меня, а своего отчима. И это справедливо, потому что он проводит с ним больше времени. В то же время я с ним — и это самое главное.

В этом тоже присутствует особая тонкость, которую я когда-нибудь для себя сформулирую. Фильм во многом вдохновлен произведениями Экхарта Толле. Одна из его книг называется «Сила настоящего момента», и это соответствует моему подходу. Я долго шел к этому, у меня были вопросы, я не чувствовал, что снимаю. «Не чувствовал» — ключевое слово. В какой-то момент случилось что-то вроде пробуждения: я увидел реальность, не искаженную мыслями. Это существование в моменте и диктует мой нынешний стиль. Сцена становится такой, какая она есть сейчас: сегодня дождь — и она будет с дождем, снимем завтра — будет солнце. И я больше не верю в искусственный снег и дождь. Наоборот, намного интереснее идти в истории туда, куда тебя ведет жизнь.

Например, помните момент, когда героиню на кухне коллеги обнимают: маленькая сцена, но сильная, потому что все эти люди реальны. Они работали на этой кухне, и это были настоящие эмоции, их невозможно сымитировать. И в этом моменте я отказался от старого стиля, в котором следуешь за концепцией, как мы следуем за концепцией счастья. Я отработаю или отучусь пять лет, получу диплом — и тогда буду счастлив. А когда наступает будущее, то снова мы живем в этом ожидании.

Толле нашел очень простые слова, чтобы во мне произошел сдвиг от интеллектуального к чистому существованию. Я избавился от фильмов, книг, стал жить в пустой квартире, отключился от Интернета. Сейчас все сбалансировалось, я выхожу в Сеть, появились книги, но телевизора нет, и вся моя коллекция фильмов исчезла. Тысячи мастеров экрана, которые занимали всю комнату, и в их ауре я спал каждый день. (Смеется.) Теперь, когда я делаю новый фильм, не пересматриваю чужие.

В.Чугункина. А свои фильмы пересматриваете?

П.Руминов. Я пересматриваю «Я буду рядом» время от времени, потому что он меня успокаивает. Не то чтобы я восхищаюсь тем, что сделал, — я просто долго работал над этим эффектом благости, которая должна возникнуть в конце. На финальном моменте я всегда просыпаюсь на несколько секунд.

Искусство — это только маленькая часть реальности. И я искал счастье, как и многие. Но на самом деле его не нужно искать. Невероятный трюк: на пять минут представляешь, что «вот этого и этого мне не нужно…», и происходит чудо. Кришнамурти назвал это первой и последней свободой — пробуждение ума от всех ментальных схем. Поэтому, когда меня спрашивают, про что фильм, я честно отвечаю: ни про что. Он присутствует полтора часа и потом исчезает, идут титры.

В.Чугункина. То есть счастье — это выбор?

П.Руминов. Это процесс. Все время наше внимание направлено на разные объекты — а тут оно на несколько минут направлено на осознание себя в этом мире. И мы получаем такой заряд успокоения и энергии, что все наши дела приобретают иной оттенок.

Говоря об этих вещах, я не собираюсь отказываться от кино. Я не против сделать фильм, который покажут потом в Торонто или Венеции. Но сейчас я понимаю, что если этого не случится, я не буду расстраиваться. Я проживаю свой полноценный этап, и это огромное открытие. Я жду встречи со своим ребенком, могу испытывать радость за других людей. Но самое главное: я могу прощать себе, когда я этой радости не испытываю. Чего я хотел бы всем пожелать: если у вас есть плохие мысли, не считайте их своими, они просто приходят в голову. Залетели, как голуби в комнату через открытое окно. И всегда можно поменять мебель в этом пространстве, если что-то не нравится. Изменив мысль, мы меняем реальность. Меня могут обманывать, предавать, но если я думаю об этом по-другому, то меня никто не обманул.

Меня, к примеру, недолюбливают критики, потому что картина «Жить» Сигарева лучше. Да, я согласен. Но чувства вины у меня не будет, потому что я всего лишь снял фильм. Я верю, что люди могут быть достаточно взрослыми, чтобы не относиться к этому так серьезно.

В.Чугункина. Вы рассказывали про сцену на кухне в ресторане, когда все согласились помочь. На ум почему-то сразу приходит режиссер Питер Джексон, который для съемок «Властелина колец» на несколько лет увез всю съемочную группу в Новую Зеландию. Что нужно сделать режиссеру, чтобы убедить людей?

П.Руминов. Наверное, нужно делать то же, что и всем другим людям: осознать, что ты не живешь в вакууме и принести в жертву такую вещь, как гордость. Как только мысли о том, что это должны быть мои идеи, мой фильм и другие несуществующие в принципе вещи пропадают, ты чувствуешь легкость. Но наше эго сопротивляется, потому что нас воспитали на понятиях «мое» и «я», и мы страдаем от этого.

Мне кажется, что секрет подобных отношений — в частности, у Джексона — в том, чтобы воспринимать реальность проще и делиться, принимать идеи. Это и чувствуется во «Властелине колец». Там есть любовь. Но вот после успеха такого фильма режиссеру очень трудно сохранить эту простоту. Это большое везение оставаться просто человеком, а не превратиться в «от автора «Властелина колец» — знаете, этот ужас на плакате: «от автора…»? Иной раз думаешь: вот эта девушка, наверное, не знает про «Кинотавр», это же не Канн. И да, опыт попадания в подобный «дружный коллектив» — это волшебный опыт… Причем он не всегда благостный.

В.Чугункина. Это же и своего рода отказ от реальной жизни…

П.Руминов. Нет, почему — просто каждый выбирает свою реальную жизнь.

Я вам расскажу одну вещь: как мы снимали сцену, когда надо было заниматься с ребенком. В определенный момент мы говорили «стоп» — и вся группа уходила в свои телефоны, айпэды. Так скажите мне, где мы проявляли наши человеческие качества в большей степени? Я скажу: во время сцены в фильме, потому что там надо было играть с ребенком. На экране вы видите лишь кусочки этих эпизодов, но это же несколько часов.

В.Чугункина. Вы говорите об определенном растворении эго, своего «я». Но монтаж все равно делаете сами.

П.Руминов. Я делаю это сам, потому что я просто более опытный член группы. И мое «я» не отменяет того факта, что я собрал всех этих людей, чтобы воплотить нечто конкретное, то, что, естественно, исходит от меня же. Но говоря про «я» и «мое», я имею в виду, что режиссер зачастую хочет снять не хорошую сцену, а такую, какую он запланировал. В этом смысле можно сказать, что в монтаж я пускал всех. И от продюсеров исходило многое из того, что мне помогло сократить картину. Таким образом, ощущение от этого монтажа получается максимально близким к моей мечте о фильме, который «течет».

На это ушло месяцев восемь-девять. На самые простые вещи, которые вы видите на экране.

В.Чугункина. А сериал монтировался по другому принципу?

П.Руминов. Сначала я делал как раз монтаж сериала, а потом, когда сложил всю историю, узнал материал, было гораздо легче создать еще одно произведение, на которое ушло еще три месяца. Новая музыка, новые сцены — материал позволял. Это огромная роскошь: делать другую композицию, нюансы, которые соединяют новое, довольно интригующее, как мне кажется, пространство истории.

Но, кстати, люди, которые смотрели телепроект, не приняли киноверсию. А если смотреть в другом порядке, то все будет по-другому. Покажут его теперь уже после проката фильма.

Я, если честно, мечтаю еще о другой киноверсии — 2 часа 50 минут, — и там вся история.

В.Чугункина. Вы приходили на показ «Пока ночь не разлучит» Хлебникова. Что-то еще на фестивале смотрите?

П.Руминов. Я стараюсь смотреть, мне многие русские фильмы нравятся. Тот же Хлебников. Отличная зарисовка перед большой работой, очень хорошо, что он ее сделал. И та экономическая схема, по которой он собирал для фильма деньги, — очень хороший пример для всех. Я за такое кино и надеюсь в будущем так продолжать снимать.

На самом деле технически снимать несложно. Я уже лет пятнадцать так делаю. За это время и лошадь можно научить рисовать. Живопись же не в том, насколько хорошо ты рисуешь, а в том, что ты выражаешь, научившись рисовать. Мы, кстати, когда наш фильм снимали, старались повторить ощущения человека, впервые в жизни взявшего в руки камеру. И очень тяжело было это сделать. Наш выход из положения заключался в том, чтобы дать камеру то оператору, то водителю машины — получался очень девственный кадр. Там, например, многие кадры сняты администратором фильма.

В.Чугункина. Вы не только кино, но и ролики снимаете. У вас в блоге недавно образовался даже собственный музыкальный проект Sherlock Blonde.

П.Руминов. Это трогательно, что вы про него спросили: солистка группы Наташа — актриса, такая Рене Зеллвегер по духу. Мы с ней встретились и в какой-то момент поняли: чтобы нам не сойти с ума друг от друга, надо сделать группу. Это была моя давняя мечта. У меня есть еще один проект — The Songwriters, — но мы его, наверное, выпустим позже. Это музыка Александра Иванова, композитора «Я буду рядом».

«Я буду рядом»

В.Чугункина. А продолжать планируете?

П.Руминов. Я надеюсь, что мы выпустим альбом и распадемся, чтобы это не превращалось в непонятно что. Но есть желание продолжать. Я, кстати, пытался метод импровизации и сюда привнести, например записывали инструмент наугад. Или делали дубли, когда один из нас не знал, что делал до этого другой.

В.Чугункина. Вы и ролики других групп монтируете?

П.Руминов. Да, у меня в Сети просто параллельная жизнь, многие и не знают, что я снимаю. Восемьсот тысяч просмотров за пять лет накопилось, я выкладывал, и люди сами смотрели. Есть отзывы из разных стран, на разных языках, даже на китайском.

Последний клип я сделал с группой The Retuses, давно хотел с ними сотрудничать. Мы встретились, поболтали, а потом через пять месяцев у меня родилось видео. Я им это отдал, и никаких финансовых отношений тут нет, мне самому так нужно было.