В ситуации глобального консьюмеризма дифференциация народонаселения на богатых и бедных происходит не только в секторе купли-продажи, но и во всех сферах жизни, включая интеллектуальную. Это всечеловеческая проблема. В шоу-бизнесе, на ТВ все, как в кулинарии: есть те, кому по карману фуа-гра с трюфелями, и те, кому только гамбургеры и чизбургеры. Однако наличествует и местная специфика. 

Например, в развитых странах между очень богатыми и очень бедными простирается обширный средний класс, и такое широкодоступное развлечение, как ТВ, в основном работает на него. А это означает добротную, качественную продукцию во всех жанрах и линейках, учитывающую также образовательный ценз среднего класса, его вовлеченность в политику и социальные проблемы, его традиционные ценности личной свободы и неприкосновенности частной жизни. Даже простенький формат не подразумевает ни халтуры, ни цензуры.

У нас пока средний класс составляет мизерную часть жителей больших городов, а также имеется горстка очень богатых и подавляющее большинство очень-очень бедных. У нас нет за столетия накопленных традиций, нет свободы, нет общества как такового, однако, несмотря ни на что, у нас все-таки есть телевидение. Буквально с каждым годом, а иногда полугодием становятся все нагляднее его идеологические установки.

Власть богатых у нас держится на повсеместной коррупции, она безосновна, и ей есть чего опасаться. Хотя бы дальнейшей люмпенизации населения, ведущей к непредсказуемым последствиям. Тогда было бы логично в качестве буфера галопирующей люмпенизации создать видимость господства именно среднего класса. Которого, по сути дела, нет. И заставить бедных поверить, что они — средние, живут, «как люди», жизнь их социально значима, уважаема и находится в центре внимания власти. Для этого все и делается. То, что наша жизнь весьма мало похожа на жизнь в развитых странах, чтобы не сказать, на что она похожа на самом деле, — не беда. Мы, как всегда, идем своим путем. «Жить стало лучше, товарищи. Жить стало веселее. А когда весело живется, работа спорится», — было сказано через год после ареста Зиновьева и Каменева и за год до их расстрела, то есть в процессе «первого процесса».

Понятие «фильм выходного дня» имеет разные трактовки. У продвинутой молодежи так называется любой фильм, посмотренный в выходные. Это может быть Хичкок, или Антониони, или Бертолуччи. Нас больше интересует концепция, выдвинутая несколько лет назад каналом «Россия» и с завидным упорством воплощаемая им в жизнь по субботам, воскресеньям и по другим выходным дням, включая праздничные.

Если в первое время фильм выходного дня (тивимувик) был, как правило, односерийным, то, когда публика привыкла к его неизбежному присутствию в программной сетке, канал пошел дальше и стал заливать эфир двумя-четырьмя сериями одна за другой. Теперь целевая аудитория целый вечер без перерыва (рекламные паузы с «импортными» майонезом «Кальве» и чистящим средством «Калгон» здесь более чем уместны) подвергается фоновой идеологической обработке. Люди могут ужинать, утюжить белье, убирать квартиру, но то, что льется с экрана, все равно записывается в подсознание.

Льются мелодрамы и так называемые комедии. Все их сюжеты сделаны под копирку. Это бессмертная «бытовуха», но с оговорками. Нельзя ни про какую политику, про очень-очень богатых, про отсутствие правосудия как такового, инфляцию, преступность и цензуру СМИ. Нельзя про шоу-бизнес, серьезных ученых, художников и вообще выдающихся личностей. Среди главных героев приветствуются профессии учителей, врачей, в крайнем случае, переводчиков (тогда непременно в очках), но лучше — дальнобойщиков, неких экономистов, неких бухгалтеров, владельцев маленьких турфирм, авторемонтов и кафе. В деревне одна профессия — фермер. Никто не может быть яркой индивидуальностью, нужны лишь «люди из соседнего подъезда». При этом герои не могут быть из социальных низов — вроде грузчиков, уборщиц, дворников, нищих пенсионеров. Профессия может быть не указана вовсе, лишь бы главный герой не был безработным алкоголиком. На все четыре серии допускается максимум один алкоголик второго плана — «для смеха».

«Бабье лето», режиссер Анатолий Матешко

Характеры однозначны, как в репертуарном театре девятнадцатого столетия. Герой, героиня, благородный отец, комическая старуха, субретка, злодей. Амплуа резонера не приветствуется.

Национальность почти всегда, за редчайшими исключениями, титульная.

Место жительства — стандартная двушка-трешка с аккуратным ремонтом, но без изысков. Встроенная кухня — это пожалуйста (вместо югославской стенки времен СССР), джакузи — уже излишество.

Как только с персонажами определились, в мелодрамах — с минимумом вариаций — происходят примерно такие перипетии.

Молодая или не очень молодая героиня благополучна лишь в экспозиции. Потом ее бросает жених («Нелюбимая») или муж («Бабье лето») или оскорбляет женатый любовник («Любовь из пробирки»). Женщина все теряет из-за внезапно осложнившихся семейных обстоятельств (мама умерла в другом городе, мама в деревне сломала ногу). Героиня (с ребенком или без) едет куда-то далеко (или «проходит шесть лет»), и с места в карьер открываются страшные вещи. Маленький брат оказывается сводным, прижитым матерью от любовника, сын и вовсе по ЭКО прижит от ненавистного начальника, отец попадает в тюрьму, героиню обвиняют в краже ребенка, на каждом шагу происходят автоаварии, пожары, отравления, утопления, тяжелые болезни, попытки украсть сперму и/или отнять ребенка, садики закрываются на карантин. Причем для подобных событий, как правило, не предусмотрено вообще никакой логики.

Зачем биологический отец ребенка пытается хитростью и шантажом отнять его у родной сестры, вместо того чтобы спокойно отсудить себе равное право на воспитание; где все-таки стоит машина — в деревенском дворе или в автосервисе; куда, наконец, подевалась мама главной героини, отправленная в двухнедельный круиз по Волге, — она утонула? — все это не играет ровно никакой роли. Принцип «умерла, так умерла» (по факту, без объяснений) в идеологической борьбе за зрителя священный. Все друг друга ревнуют, шантажируют, моментально верят в любое оголтелое вранье с далеко идущими последствиями; чуть завидев на горизонте убогого соперника (соперницу), бросают цветы, с которыми ехали делать предложение, в мусоропровод (на асфальт), а дети при этом страдают, что во дворе их дразнят безотцовщиной (в наши-то дни). Но совершенно не случайно все скандалят и орут дурными голосами по любому поводу. Во-первых, учитывая, что целевая аудитория по ходу телепоказа ужинает и гремит посудой, а то и пылесосит, идеологическое внушение должно постоянно напоминать о себе криком и склокой, взрывом и отказавшими тормозами (для канала это значит — «только бы не переключили», для продюсера — «обеспечьте мне экшн, где экшн?»). Во-вторых, во внушении важно не «что», а «как».

Мы строим виртуальный мир несуществующего «среднего класса», поэтому нужно иллюстрировать каждый шаг. Беднейшим слоям нельзя оставлять зазор между типовыми поступками персонажей и хоть какой-то их индивидуальностью. Надо лишить персонажи малейшей возможности действовать самостоятельно.

В тивимувиках любое действие непременно имеет фазу повтора. Вот героиня Ирины Пеговой дает пощечину дочери возлюбленного фермера, он это видит, выходит из коровника и на глазах у дочери осуждает Пегову: «Не ожидал от тебя такого», а она молча и обиженно уезжает на велосипеде. Потом, когда он вернется в коровник, дочка будет за ним бежать и кричать: «Папа, ты видел, что сделала эта женщина?! Она меня ударила, посмотри. Красное, наверно?» — «Видел, видел. Надо приложить что-то холодное». Но если уж требуется двухходовка (например, и рыбку съесть, и на велосипеде покататься), то полная гарантия, что на представление «рыбки» уйдет вся первая серия, «велосипеда» — вторая. Недостаточно простого взгляда фермера, который из коровника увидел, как его дочери дали пощечину, и осудил это дело. А Пегова на него посмотрела, обиделась и уехала. Все должно быть проиллюстрировано пошагово. Недопустимо, чтобы целевая аудитория шевелила извилинами, она же тогда может задуматься не только о тивимувике, но и вообще.

Но физические действия — это еще не все. Слова тоже нужны особые, «все должно быть проговорено». Например: «Нина, послушай, Нина. Наши отношения с тобой для меня — давно пройденный этап. Я не хочу, чтобы нас с тобой хоть что-то связывало, тем более если это «что-то» может поставить под угрозу мою семью». В фильме за три минуты прорывается уже третий «окончательный» вариант «разрыва», когда и Нина заранее знала, что ребенка от этого партнера ей не видать, и проговорила это вслух. И он при ее появлении уже дважды сказал: «Нет».

Реплики картонны и безлики не от бездарности сочинителей, а по воле канала и продюсера, выполняющих идеологические задачи. Персонажи не вправе разговаривать на сленге, играть словами, острить, употреблять ассоциативные или хотя бы укороченные конструкции типа: «Нин, отстань со своим ребенком, только этого не хватало. Всё, ушла». Краткость, лакуна — катастрофа для виртуалки. Ассоциации — они тоже «не для всех», «не для каждого подъезда». В несуществующем «среднем классе» все должно быть усреднено в рамках от букваря («Мама мыла раму») до материалов ХХVI съезда КПСС («В большинстве своем советские люди трудятся честно, с душой. Они по праву и разумно пользуются многообразными благами, которые дает им общество, берегут и приумножают наше народное достояние»).

Фильмы выходного дня настолько искореняют любое авторство как намек на «лица необщее выраженье», что здесь едва ли не желателен откровенный плагиат, слабо прикрытый фиговым листом. «Любовь из пробирки» со-драна со «Служебного романа» с одной-единственной инверсией: Калугина изменила пол и стала мужчиной; «Бабье лето» — 146-я серия «Любить по-русски»; при этом фильмы начисто лишены любой, самой слабой привязки к своему времени с его реальными проблемами. Для этого даже жанры уточнены: «лирическая мелодрама», «деревенская лирическая мелодрама». В этом вакууме «героя» никогда нельзя сломать, «злодей» должен быть наказан, а «запутавшийся» — исправиться в мгновение ока. Заснул злобным подонком, проснулся — добрейшая душа. Нет разных людей ни по какому признаку, все одинаковы, как кирпичи на стройке, — «у всех свои недостатки», «у каждого своя правда».

Если же речь заходит о комедии выходного дня — например, «Крепкий брак» Леонида Мазора, — то она смешна так же, как борода у анекдота. Муж и жена после двадцати лет совместной жизни, отправив дочь в свадебное путешествие, больше ничем не связаны и на пари заводят себе любовников. Нужно ли объяснять, чем все кончится после череды недоразумений?

Юлия Меньшова все так же широко раскрывает глаза, как когда-то в шоу «Я сама», а Камиль Ларин туповато хмурится, как в спектаклях «Квартета И». Кстати, актеров тоже винить нельзя. Им нечего играть. По четырем сериям «Нелюбимой» (режиссер Артем Насыбулин) просто невозможно понять, хорошая артистка Надежда Михалкова или плохая. Помесь классических хитов «Чужие дети» и «Родная кровь» здесь превратилась в такой галлюцинаторный бред, а «текст слов» настолько азбучно-разжеванный, что и Мерил Стрип провалилась бы. От актеров требуются лишь их медийные лица, привычные и узнаваемые всеми. Хотя нельзя не заметить, что метки «играют плохо» и «очень плохо» все же применимы почти ко всем, порой и к главным героям. А второстепенные персонажи, за редчайшим исключением, — это заведомый брак, потому что продюсеры «норовят кого подешевле». Сегодня вообще не мыслима великая карьера эпизодника типа Раневской или Мартинсона.

Но в идеологической работе все не важно, кроме внушения «ценностей среднего класса с национальной окраской». Не важно, комедия, мелодрама, кончается «плохо» или «хорошо», подспудно вдалбливается один-единственный факт: «средним классом» по-русски является та же «власть тьмы», что в беднейших слоях господствует со времен «Домостроя» и до «Морального кодекса строителей коммунизма». Старикам везде у нас почет (позвоните родителям). Не давай поцелуя без любви (в подоле принесешь). Свадьба — главное событие в жизни женщины (муж — голова, жена — шея). Мы живем только ради детей (без детей — Соня-пустоцвет). Развод — позор перед соседями (если развод окончателен, один из двоих обязательно злодей). Никаких сексуальных инверсий, убежденных чайлд-фри или, не дай бог, свингеров на свете не существует вовсе, их упоминание запрещено. Никакой свободы слова, совести, собраний — то есть их полной на деле несвободы (и правильно, и правильно). Никаких всеобщих страха и ненависти (не было такого). Все телеэкранные страсти происходят лишь по форс-мажорным обстоятельствам, «по воле судьбы», а в целом на свете есть лишь кровно-родственные связи, дом — полная чаша и «совет да любовь».

Конечно, такой «средний класс» в развитых странах, мягко говоря, не поймут, но продукция выпускается для внутреннего употребления совершенно определенной аудиторией. Нетрудно догадаться, что это «несчастные» женщины разного рода — так называемые «старые девы», «брошенки», «разведенки», «матери-одиночки». Но ведь они составляют большинство работоспособного неспившегося населения беднейших слоев, притом и платить им можно заведомо меньше, чем любому вырожденцу мужского рода. Им необходимо внушить, что они несчастны, ими тогда легче управлять. Им также необходимо внушить, что несчастны они по одной-единственной причине — не нашли свою «вторую половинку». Других причин у ТВ для них нет.

«Любовь из пробирки», режиссеры Илья Хотиненко, Сергей Гиргель

И все же эта политика канала «Россия» имеет слабое звено, которое рано или поздно порвется. Дело в том, что для полноты картины «среднего класса с национальным уклоном» ей необходимо наличие хоть какого-то стиля. В самые тяжкие времена Великой депрессии Фрэнк Капра тоже бодрил народ, снимая волшебные сказки. Но он и его коллеги были режиссерами со своим стилем, и только потому они были убедительны. В продюсерских фильмах выходного дня в режиссеры берут бывших актеров — Артема Насыбулина («Нелюбимая»), Анатолия Матешко («Бабье лето»), а также, что характерно, Илья Хотиненко радостно соглашается («Любовь из пробирки»). Или совсем просто — продюсер снимает сам (Леонид Мазор, «Крепкий брак»). Потому что настоящий режиссер, тот, у кого «воля и представление», тут же разрушит картину «того, чего нет».

Он сумеет работать с актерами, обеспечит живые диалоги, позаботится о втором плане, снимет ритмично в контакте с настоящим оператором, на монтаже выбросит все лишнее. Если утвержденный сценарий слаб, он внесет в него самоиронию, и пустая комедия станет смешной, а мелодрама — неглупой. Пусть шедевра не будет, но стиль вдруг появится, а вместе с тем появится необходимость аудитории соображать и смеяться над собой. И всё, кончилась ваша картина маслом, люди ожили, оглянулись и вышли из-под гипноза.

Пока, к сожалению, настоящему режиссеру приходится в этом случае снимать фамилию с титров, как случилось с единственной комедией выходного дня, которую и в самом деле непротивно смотреть. Иронический «Майский дождь», где все та же любовь и разлука, но во вполне современном и даже живом контексте (разведенные Артем Ткаченко и Равшана Куркова играют разведенных мужа и жену и в конце вовсе не женятся по-новой, и это хорошо) подписан традиционно несуществующим Иваном Сидоровым. Кто это — непонятно. Понятно лишь, что не Кира Муратова, но продюсер его тоже не одобрил. Видимо, вырезал самое интересное. Но это еще не конец.