Отголоски. «Зимний путь», режиссеры Сергей Тарамаев, Любовь Львова
- №4, апрель
- Наталья Сиривля
«Зимний путь» Сергея Тарамаева и Любови Львовой – фильм-исключение, снятый а) без господдержки, б) поперек всех новоявленных цензурных ограничений, связанных с ненормативной лексикой, выпивкой, курением и темой однополой любви. Этакий великолепный «сорняк», чудом выросший посреди закатанного в асфальт пространства отечественного кинематографа. И самое удивительное, что эту свою свободу от оборзевшего государства авторы используют, дабы произвести на свет не очередную порцию «правды жизни», а сугубо романтическое кино с песнями, перьями и возвышенным пафосом демонического страдания.
Первоначальным импульсом к созданию фильма стало, по словам авторов, интервью с Эриком Курмангалиевым, услышанное в машине по радио; удивление, что всемирно известный певец, обладатель уникального голоса, так жестоко мается от душевного неустройства. Но это не биографическая картина. От Эрика Курмангалиева герою фильма достались лишь имя, профессия, сексуальная ориентация и восточный разрез глаз. В фильме Эрик (Алексей Франдетти) не контртенор, а бас-баритон и не признанный маэстро, а студент консерватории, готовящийся петь на первом в своей жизни конкурсе «Зимний путь» Шуберта. Собственно, этот предсмертный вокальный цикл Шуберта с его бесконечно варьирующейся темой холода, одиночества, бесприютных скитаний и абсолютно невозможной любви становится центром, сердцем картины. А сам фильм – его достаточно вольной экранизацией.
Если бы «Зимний путь» был оперой, можно было бы сказать, что Тарамаев и Львова сняли фильм-оперу. Но тут камерная вокальная музыка, и в качестве некоего жанрового предела невольно вспоминается фильм-концерт «Вокальные параллели» Рустама Хамдамова. Умопомрачительный образ великой степи, хранящей отголоски насильственно внедренной европейской культуры; фильм, где Рената Литвинова ведет какой-то сверхстранный конферанс на казахском языке, Бибигуль Тулегенова поет арию Чио-Чио-сан в юрте, а Эрик Курмангалиев кокетливо изображает молодую певицу, исполняющую партию Вани в опере Глинки «Иван Сусанин» («Жизнь за царя»). Травестия в квадрате и в кубе – многократно отраженное культурное эхо, последствия немыслимой перекрученности культурных кодов империи, где каждому кочевому народу сменившая царя советская власть подарила консерваторию, оперный театр, академию наук и прочие институции имперско-европейского толка.
«Зимний путь», в общем, о том же: европейская музыка/культура в российских постимперских снегах. Но если у Хамдамова все держится на парадоксальном наложении фактур, на гротескном столкновении визуального и музыкального ряда, то у Львовой и Тарамаева «конфликт цивилизаций» разворачивается в некую достаточно условную, но при этом в высшей степени эмоционально заряженную фабулу.
Тут есть музыка Шуберта и все, что институционально в наших условиях сегодня с ней связано, – консерватория, педагог, жестко натаскивающий: «Дисциплина, как в спорте: сон, прогулки на свежем воздухе, Шуберт»; вокальный конкурс как шанс на благополучную, космополитическую певческую карьеру… Есть узкоглазый мальчик-певец, живущий в спальном районе с мамой, явно учительницей, и отчимом, который водит троллейбус. У него есть вокальные данные, но зачем ему сдался Шуберт, он совершенно не понимает. Точнее, не чувствует. Вдохновения нет. Энергетика на нуле. Он насквозь проморожен, как Кай в чертогах Снежной королевы. Какая там дисциплина?! По дороге домой он каждый день выпивает бутылку водки, вяло собачится с отчимом, таскается по каким-то унылым гей-вечеринкам, где проводит время в обществе таких же обесточенных, манерных, бессмысленных докторов/фармацевтов/танцоров/актеров… Дерево с подрубленными корнями, жертва рафинированной, требовательной, но ничего не говорящей его застывшему сердцу культуры.
«Зимний путь»
И вот насмешливая романтическая судьба выпускает ему навстречу его отсеченную «половинку» – иногороднего гопника Лёху в красных штанах (Евгений Ткачук), выскочившего, будто черт из табакерки, из провинциального ада, где два производства – деревообрабатывающий комбинат, сулящий рак легких, и лакокрасочный, гарантирующий рак кожи. Лёха понятия не имеет, кто такой Шуберт, живет минутой и при этом искрит энергией, как оборванный провод под напряжением в тысячу вольт. В нем есть то, что абсолютно недоступно Эрику, – восхитительная спонтанность. Всякую культуру, разум и нравственность ему заменяет безошибочный «рукосуйский» инстинкт: хватать все, что попадается под руку, бить всякого, кто проявляет агрессию, и использовать каждого, кто дает слабину.
При этом Лёха не пугает, скорее, завораживает. Все его подвиги на экране подчеркнуто карнавальны: спереть собачку у гламурной блондинки, отжать обед у мелкого клерка… Образ романтически мерцает разными гранями: жестокий, неубиваемый, стремительный Арлекин; мелкий демон – посланец ада; завсегдатай обезьянника, способный плакать при звуках Шуберта. В нем всё. И закономерно, хотя и парадоксально, что не утонченно-печального Эрика, а не ведающего рефлексий дикого Лёху авторы ставят в ситуацию выбора.
После того как влюбленный, оттаявший и обретший наконец вдохновение Эрик именно для него поет на конкурсе «Ворона» так, что Лёха глотает слезы, стоя под дверью; после того как Эрик отбивает его у ментов и они бегут по морозу, повторяя шубертовский отчаянный «Зимний путь», в никуда, в неизвестность; после того как оба, наглотавшись «дряни», проваливаются в черно-красное, инфернальное чрево гей-клуба и Эрик изобретает безумный план побега в Мумбаи и вместе они выцыганивают для этой цели у Эрикова друга Славы драгоценную цацку, – Лёха цинично кидает Эрика.
«Зимний путь»
Во время надрывного объяснения в ледяном пространстве подземного перехода Лёха нокаутирует друга. Но не в прямом, а в переносном смысле – бьет ногой не в живот, а по кафельной стенке, орет: «Какого хрена ты мне навязался, пидор! На хрен ты мне сдался?!» И затем, прихватив драгоценное ожерелье («Я тоже выиграл конкурс!»), исчезает во тьме, бросив напоследок: «Береги горло». Что там беречь? Развязка романтического сюжета сулит одинокому певцу неминуемую смерть под забором и в финале – полет с возлюбленным по воздушному океану «без руля и без ветрил» под арию Демона из оперы Рубинштейна «Демон».
Лёхе, впрочем, тоже предстоит добежать лишь до ближайшего полицейского. А дальше по сценарию: «украл, выпил – в тюрьму». Но это его путь. Он сам его выбирает, поскольку знает, чувствует: внезапно пробудившаяся человечность его убьет. Мир вокруг слишком сложен, обманчив и непостижим. Ни ума, ни сердца не достанет у Лёхи, чтобы в нем выжить. Голая витальность, неприкрытая сила – единственный доступный ему ресурс самоутверждения/выживания. И, соприкоснувшись нежданно, по-настоящему, сердцем с трагической, высокой культурой, он предает ее, выбирая варварство.
Ясно, что государственный Фонд поддержки кино никогда не дал бы денег на это романтическое хулиганство с гомосексуальным оттенком. Но то, что пробивается сквозь асфальт, пробивается не случайно. Предыдущий «безгосударственный» опус – «Борис Годунов» Владимира Мирзоева – пророчески предвосхитил «снежную революцию» 2011 года. «Зимний путь» при всей своей «оперной» условности тоже выглядит сегодня как острополитическое пророчество. Фильм снят в 2013 году, когда ничего, как говорится, не предвещало. Но сейчас – да, видно всякому, что народ наш с восторгом выбирает природное состояние, предаваясь торжеству «рукосуйства» и посылая подальше культурных посредников/наставников, обреченных на трагическое угасание в отсутствие связи с почвой.
Но важно тут и другое: вольтова дуга между Шубертом, Эриком и Лёхой, однажды возникнув, не может не оставить следа. Такие вещи не исчезают. И если этот народ хочет жить, он не сможет вернуться к простодушному, незамутненному варварству.
«Зимний путь»
Авторы сценария, режиссеры Сергей Тарамаев, Любовь Львова
Оператор Михаил Кричман
Художник Наталия Зимина
В ролях: Алексей Франдетти, Евгений Ткачук, Владимир Мишуков, Дмитрий Мухамадеев, Андрей Цымбалов, Александр Алексеевский
«Мика Фильм»
Россия
2013