На экраны выходит фильм, ставший у себя на родине одним из самых кассовых в истории страны и поставленный по чрезвычайно популярному роману. В России картину представил режиссер Ханнес Хольм, приезжавший в июне на премьеру в рамках фестиваля «Новое кино Швеции». О шведском национальном кинохите – Нина Цыркун.

Несколько лет назад, когда у нас зашел разговор об Ингмаре Бергмане, главный редактор шведского киножурнала «Чаплин» сказала с нескрываемым неудовольствием: «Бергман слишком велик для такой маленькой страны, как Швеция». С тех пор я не раз задумывалась о том, что значит быть слишком великим для своей страны, и в разные моменты сама же по-разному отвечала на этот вопрос. Теперь еще один ответ подсказал мне фильм Ханнеса Хольма «Вторая жизнь Уве». Уве (Рольф Лассгорд) – большой человек в буквальном смысле слова – высокий, крупный мужчина. Кажется, что он выламывается из уютного, но тесного пространства округа Вестра Гёталанд. Возможно, потому он относится к своему двору и улочкам квартала, как к собственному дому: подбирает окурки, ворчит на тех, кто плохо закрывает калитку или неправильно паркуется, то и дело приговаривая: «Идиоты!». За это соседи его недолюбливают. Уве тоже не испытывает к ним особой приязни, даже с лучшим когда-то другом рассорился навсегда. И после смерти жены остался совсем один.

Традиционно считается, что национальные черты шведов, кроме прочих – холодная замкнутость, недоверие к чужакам и верность тем, кто сочтен достойным доверия. Фильм Хольма как раз про это. Оставшись без любимой жены и детей, лишившись работы, которой был по-настоящему предан 43 года, Уве решил, что дальше жить незачем и лучше покончить самоубийством. Но каждую его попытку срывает какая-нибудь непредвиденная случайность, превращая трагический момент в комический, с последующим флэшбэком, открывающим Уве с новой стороны и делающим неприветливого ворчуна все более симпатичным (Уве в молодости играет Филип Берг, в детстве – Виктор Баагое).

«Вторая жизнь Уве»

За рубежом этот жанр называют драмеди, у нас – грустной комедией. Не будь фильм экранизацией популярного в Швеции романа Фредрика Бакмана, авторов сценария можно было бы заподозрить в излишней близости сюжета фильму их соотечественника Лассе Халльстрёма «Пряности и страсти» – тоже, кстати, экранизации романа, только другого автора, Ричарда Мораиса. Писатель канадско-американского происхождения, родившийся в Португалии, то есть человек мира, космополит, Мораис в своей книге поместил действие во французскую деревушку, куда приезжает семья иммигрантов из Индии. В соседний с Уве дом вселяется земляк-швед Патрик (Тобиас Алмборг) с женой-иранкой Парваной (Бахар Парс), между прочим, прекрасно говорящей по-шведски и, несмотря на поздний срок беременности, очень активной. События развиваются по той же предсказуемой траектории: беспокойные, надоедающие своим ненужным радушием посланцы Востока невольно вступают в конфронтацию со сдержанными, ненавидящими вмешательство в их личное пространство аборигенами Запада. Ситуация накаляется, пока теплая сердечность не растопит нордический лед, обнаружив под его защитной коркой действенную страстность.

Уве – это идеальный шведский характер со всеми его плюсами и минусами. Не менее идеальными предстают во флэшбэках и отец главного героя (Стефан Гёдике), честный и трудолюбивый, и его стоическая мать Соня (Ида Энгволл), которых, увы, уже нет. Соотечественники, окружающие Уве cегодня, подрастеряли в его глазах национальный этический капитал: полиняли образцовая шведская аккуратность и сдержанность, размываются рациональность и трудолюбие. Достаточно взглянуть на ближайшего соседа, недотепу и неумеху Патрика. Восполнить дефицит исконной шведскости, кажется, способна этнически чуждая Парваны с ее чересчур общительными детишками, а симметричная композиция фильма, отсылающая Уве к его прошлому и сталкивающая с современностью, выводит протагониста на встречу с самим собой, выявляя качества, о которых он раньше и не подозревал.

«Вторая жизнь Уве»

История Уве – часть метасюжета, становящегося в эпоху великого переселения народов актуальной темой западной культуры. В либеральной интерпретации Ханнеса Хольма, Лассе Халльстрёма или Тома Тыквера («Голограмма для короля») она представлена как метафора ослабевшего, утратившего волю к жизни Запада, падающего в теплые объятья Востока, полного кипящей энергии. Обе стороны преодолевают взаимное недоверие и предвзятость к общему благу, но оценить финал – счастливый он или наоборот – предстоит все-таки зрителю.