В топ-листе номинаций на национальную премию «Ника» оказался фильм Иварса Селецкиса «Капитализм на Поперечной улице». Посмотреть новую работу мэтра европейски знаменитой рижской школы – большая удача. Тем более когда ты в курсе, что это уже третья часть документального киноромана, снятая вслед за «Улицей Поперечной» и «Новыми временами на улице Поперечной».

Третье десятилетие, начиная с 1988 года, когда страна СССР – и тогдашняя Латвия тоже – только-только взяла курс на перестройку, и по сей день, Иварс Селецкис отслеживает судьбы людей, живущих в окраинной Риге, на улице, все еще сохраняющей обаяние пригорода: одноэтажная застройка, сады и огороды, деревенский обычай всей улицей отмечать народные праздники, чего не бывает в большом городе. Хотя формально улица длиной всего-то восемьсот метров обозначена на карте столицы Латвии и находится в черте города, местные жители из поколения в поколение наследуют старинные традиции сельского поселения.

Пятнадцать лет спустя после второй картины с неясной мне самой прямо-таки аффектированной жадностью смотрела я на героев, которых помню по прежним фильмам. Ахала про себя, как вымахали сыновья Дайги, а сама она выглядит на редкость молодо, жалела заметно постаревшего Толика, инвалида с детства, рожденного в сибирской ссылке от латышской матери и немца отца. Не вдруг узнала знакомого по первым картинам выпускника духовной академии Алвиса – тогда он выглядел интеллектуалом, которому Поперечная узковата. Теперь этот зрелый муж, глава большой семьи, капеллан гедеонов, имеет похоронный бизнес, строит первый на улице аж трехэтажный кирпичный дом, чем мешает соседке. Он по-прежнему любит поговорить о высоком, о Писании, о грехе и добродетели. А Дайге не нравится, что кирпичная стена нависает над ее садом, но богопослушный Алвис не видит греха в том, что вторгается в частное пространство соседки.

Жизнь Дайги с сыновьями круто изменилась после распада советской империи. Обретшая независимость Латвия выбрала свой путь и стала действовать быстрыми темпами. Уже в конце 80-х начался процесс реституции – возврата эскпроприированной советскими властями частной собственности владельцам или их наследникам. Это случилось вскоре после того, как мать-одиночка Дайга вынуждена была покинуть Поперечную, где – согласно советским правилам незаконно – жила в доме, который когда-то принадлежал ее деду – Янису Веселису, писателю, эмигранту, не поладившему с Советами. Новая власть восстановила деда в правах, а его дом вернула наследникам. И Дайга возвратилась в родные места уже с двумя детьми, но без мужа. Профессии у нее нет, она пробавляется непостоянным заработком, состоит на учете в кадастре низкооплачиваемых, получает бонусы и большую скидку на оплату налога на собственность. Словом, ей трудно, но она не жалуется. Напротив, говорит, что никогда так хорошо не жила.

«Капитализм на Поперечной улице»

...В чем же все-таки дело, отчего меня так разбирает? Да, это понятная реакция на классный фильм, за которым угадывается огромный предварительный труд, исследование – то, что на Западе называется research. Автор идеи и автор сценария Таливалдис Маргевич – абориген здешних мест, свой человек. У Селецкиса каждому синхрону предшествует кропотливая подготовка, кавалерийских атак с шашками наголо здесь не предпринимают и не признают. Режиссер в недавних своих интервью высоко оценивал Дзигу Вертова, но признавался как на духу, что Роберт Флаэрти ему ближе.

Все так, если ориентироваться и на другие работы Селецкиса. Он не авангардист, он, подобно Флаэрти, практикует кинонаблюдение и достиг в этом деле впечатляющих результатов. За «Улицу Поперечную» он был награжден престижным «Феликсом» и взял немало наград на крупных конкурсах документального кино.

Однако поверх профессионального уровня фильма есть что-то другое, что стимулирует мой повышенный к нему интерес. Меня напрягает проекция российских проблем, чье невидимое присутствие на улице Поперечной понуждает вычитывать в фильме Селецкиса актуальнейший, по-моему, сюжет, который уж точно не закладывался на уровне замысла. На ощупь, насилуя мозг и вопрошая сама себя, я вспоминаю «Лешкин луг» Алексея Погребного и наконец-то начинаю понимать: у нас совсем другой капитализм. Сильно окрашенный в цвета «национальных особенностей».

Еще в 1997 году Виктор Листов опубликовал в «ИК» статью «Русская идея на Лешкином лугу»: автор проанализировал, какая преграда оказалась роковой для вятского фермера Орловского, затеявшего было большое частное хозяйство и даже получившего в знак поощрения дар от государства – заливной луг, прозванный в семье Лешкиным в честь старшего сына. А дальше? Пошли пригорки-ручейки, соседний колхоз все тянул с оформлением луга во владение нового собственника, его подставили, и фермер оказался в СИЗО, а потом и срок получил. Свою невиновность он доказал, да дело фатально не заладилось. Начались внутрисемейные конфликты, оказавшиеся непримиримыми. К концу сериала зритель оказывается на пепелище буквальном и символическом. Все хозпостройки порушены, никаких надежд, былой энтузиазм на нуле. И это не про то, до чего нас довели новые бюрократы, которые полише прежних, советских. Это про другое. Про то, что «...граница между «социалистическим вчера» и «капиталистическим завтра» проходит не только и даже не столько по меже, отделяющей частное от общественного, сколько по душе человека... И тут уж темный инстинкт неуважения к личности и собственности оказывается столь же бессмертным, как сама душа»[1].

Для Иварса Селецкиса капитализм – не конец света, а всего лишь предлагаемые обстоятельства, отличные от тех, что были в последние пятьдесят без малого лет. Жестче новые времена или мягче – об этом здесь не говорят. Однако не просто так в первых двух частях киноромана на дереве, что в центре Поперечной, гнездо вила ворона или другая, но не хищная птица. Сегодня ворону вытеснил ястреб. Он контролирует ближнее пространство и регулярно поедает голубиных птенцов. Паре голубей не удается поставить своих птах на крыло. Ястреб их выкрадывает из гнезда и съедает на завтрак. А голубям надо бы быть начеку. Такая вот притча.

Как живут обитатели Поперечной в новой реальности, как адаптируются к ней? С одним из героев, одиноким пенсионером, в советские времена лауреатом Госпремии за разработки по космической связи, режиссер-оператор совершает неблизкую поездку в лесные края, где можно собрать клюкву. Ягода нужна для засолки капусты. Без клюквы тоже можно, но наш герой Викторс – перфекционист. Да и отчего не ехать, если ноги держат и билет бесплатный на все виды транспорта. Викторс запихивает в рюкзак мини-велосипед с толстыми шинами, на автобусе доезжает до нужного места, а потом едет на велосипеде еще десять километров. И вот она, клюквенная поляна.

Мы станем свидетелями всего процесса засолки капусты. Видно, что Викторс – эксперт и в этом деле. Он охотно рассказывает, как живет на пенсию в 238 евро. Не ленится ездить на рижский Центральный рынок. Там всегда можно найти дешевое куриное и даже говяжье мясо – из него получаются отличные котлеты. И булочную, где продают качественный хлеб, он знает в округе. Словом, пенсионер без амбиций старается сохранить качество жизни и кое-чего добивается.

Свои проблемы у таксистки Валии. Дети ее – сыновья и дочь – работают и живут за границей. Кто-то в Англии, кто-то в Германии. Никто не планировал уезжать, но так повернулась жизнь. Валия не хочет обрубать корни, не спешит продавать дом и сад, но, видимо, придется. Надо перебраться ближе к детям. Рождество она хочет праздновать в семейном кругу, а дети не смогут приехать в Латвию. И мать отправляется к ним – мы прощаемся с ней в Рижском аэропорту.

Диву даюсь, до чего позитивно все настроены. Даже эта парочка, безработная и бездомная, обосновавшаяся под навесом в брошенном дворе, и та не унывает, вьет гнездо и надеется на лучшее. И оно случается. Под самое Рождество. Приходит сообщение, что Яну зарегистрировали как безработную, а местные власти обещали отапливать ее лачугу.

Я смекаю, что госинституты в Латвии работают исправно, им можно верить. Если ты стоишь на учете как малоимущий, тебе окажут помощь. Скромную, но регулярную. Вот только сам не плошай. Похоже, Латвия – социальное государство, и капитализм этому не помеха. Госслужбы ориентированы на помощь своим гражданам в переходный период. Далеко не все способны в одночасье стать бизнесменами. Да и не каждого манит этот жребий. А у нас – полярный вариант. Страна, гордившаяся своими социальными завоеваниями, легко отказалась от них.

«Капитализм на Поперечной улице»

У жителей Поперечной иной опыт помимо советского, относительно недолгого в историческом масштабе. «Пережитки проклятого прошлого», в борьбе с которым преуспела советская пропаганда, здесь, в Латвии, парадоксально сохранились в анабиозе как опыт поколений, исповедующих протестантскую этику, отличную от этики русского православного мира. Макс Вебер в своем классическом труде «Протестантская этика и дух капитализма» (1905) подчеркивал «специфическую склонность к экономическому рационализму» в протестантском сообществе. Для баланса можно сослаться на русских философов, на Николая Бердяева в особенности, описавших свойственный русской душе и рационализм. Исследуя амбивалентность русского менталитета, Бердяев, уже в изгнании, написал профетический труд «Истоки и смысл русского коммунизма» (1938). В контексте моей статьи знаменитое бердяевское сочинение рифмуется с веберовским. Коммунизм оказался пределом общинного сознания, не адаптированного к жестким правилам нового общественного устройства, иных экономических отношений. В вековой толще национальных особенностей растворяются, как металлы в серной кислоте, все благие начинания постсоветской демократии; и последние надежды на «сбычу мечт» – и те истлевают, так и не пробив броню русской ментальности. Общинное сознание, брошенное в плавильный котел индивидуации, претерпевает тяжкий кризис. Тяжкий тем более, что он не рефлексируется, не имеет выхода в слове. Немотствует душа...

«Капитализм на Поперечной улице»
Kapitālisms Šķērsielā
Автор сценария Таливалдис Маргевич
Режиссер Иварс Селецкис
Операторы Ромуалдс Пипарс, Иварс Селецкис
Монтаж Ромуалдс Пипарс
Музыка Иварс Макстниекс
Звукооператор Айварс Риекстиньш
EDKS
Латвия
2013

[1] Лиcтов В. Русская идея на Лешкином лугу. – «Искусство кино», 1997, № 7.