После теракта 11 сентября в Библиотеке Конгресса собрались создатели комиксов, представившие свою антологию «9/11. Ответ художников». На этой встрече легендарный создатель образа супергероя Мстителя Уилл Айснер, комментируя политкорректные выступления коллег, сказал, что не грех вспомнить: во время второй мировой войны враги – немцы и японцы – отчетливо, без всяких обертонов изображались в комиксах как «плохие парни» и злые карикатуры на них занимали важное место в периодической печати.

Третья мировая война, о наступлении которой сегодня говорят все чаще, как и бесчинства головорезов Аль-Каиды и «Исламского государства», заставляют самых толерантных либералов-гуманистов пересмотреть мировоззрение абсолютной терпимости и вернуться к риторике военного времени. «Ярость» Дэвида Эйра в этом плане наследует тем американским военным фильмам о второй мировой, где есть только одна правда: беспощадное уничтожение противника.

После окончания войны температура общественных настроений постепенно снижалась, возникали тенденции взглянуть на историю с другой стороны, попробовать понять психологию врага, даже отдавая себе отчет в том, что она человеконенавистническая. Еще относительно недавно, в 1997 году, в США была перевыпущена в прокат[1] «Подводная лодка» Вольфганга Петерсена (кстати, на немецком языке с английскими субтитрами, что обычно публикой не приветствуется), заставлявшая зрителя искренне желать немецкому экипажу, чтобы он выжил под атакой британцев. Эта лента в момент первого выхода на экраны стала одной из самых успешных иностранных картин, когда-либо демонстрировавшихся в стране, получила шесть номинаций на «Оскар» и открыла режиссеру дорогу в Голливуд.

Теперь обстоятельства изменились, и настроения меняются вслед за ними. Если Сэм Пекинпа в «Железном кресте» 1977 года доказывал, что война равно отвратительна с обеих сторон, а люди везде одинаковы, то у Дэвида Эйра акценты иные: враги показаны во всей своей бесчеловечности, оправдывающей любое «симметричное» противодействие.

В «Ярости» имеются все компоненты традиционного военного кино: героика, романтика, правда жизни. Фильм Дэвида Эйра декларативно традиционен и построен по канонам американского военного кино, прославленного именами Джона Форда, Дэвида Лина, Франклина Шеффнера и многих других. В сущности, к этим страницам киноистории обращался и Квентин Тарантино в «Бесславных ублюдках», один из главных героев которых капитан Альдо Рейн (Брэд Питт) своим именем отсылал к актеру Альдо Рею, известному ролями сержантов и майоров в классике – «Нагих и мертвых» Рауля Уолша и «Зеленых беретах» Рея Келлогга, Джона Уэйна и Мервина Лероя (в последнем речь шла уже о вьетнамской войне), причем в его речах перефразировались слова известного своей жесткой непримиримостью генерала Паттона в исполнении Джорджа Скотта из одноименного фильма и майора в исполнении Ли Марвина из «Грязной дюжины»[2]. Но кроме того, в постмодернистский опус Тарантино вошли аллюзии на спагетти-вестерны, комиксы и прочие посторонние жанры.

Дэвид Эйр обошелся без этих виньеток, зато процитировал самого Тарантино: помнится, капитан Рейн (не сильно, надо сказать, отличаясь в этом отношении от реального героя войны Паттона) призывал своих солдат снимать с убитых нацистов скальпы, как делали его предки-индейцы; даже требовал с каждого по полсотни штук. При первом задании, которое получает у Эйра зеленый новобранец Норман Эллисон – отмыть кабину танка от крови, – этот парень с ужасом находит там скальп. Да и главную роль Дона Кольера в «Ярости» играет опять же Брэд Питт, как бы перехватывая инициативу у пересмешника Тарантино и возвращая военное кино в освоенное классиками русло традиций.

«Ярость»

Начать с того, что Эйр помещает пятерку героев, экипаж танка «Шерман», в замкнутое пространство железной машины, как часто поступал Джон Форд, концентрируя внимание на взаимоотношениях внутри мужской компании.

Как велит американская традиция, члены танкового экипажа – это все люди разные, из разных мест, разной этничности и образовательного уровня: довольно загадочный командир, отлично говорящий по-немецки и не знающий пощады к врагам; механик-наводчик с прозвищем Святоша (Шайа Лабаф); механик-водитель выпивоха мексиканец Толстяк Гордо (Майкл Пенья); бывший фермер, надежный как скала Грейди Трэвис (Джон Бернтал); прибывший на замену павшему «лучшему стрелку армии» рекрут, который учился на штабного писаря и внезапно был брошен в самую мясорубку, Норман Эллисон (Логан Лерман). Главная коллизия «Ярости» – отеческое воспитание командиром экипажа Кольером необстрелянного юнца Эллисона. В ходе этой воспитательной работы рядовому Эллисону предстоит постигнуть истину, к которой пришел воевавший в Африке, Голландии и теперь в Германии командир: «Идеи гуманны, история безжалостна». В каче­стве первого причастия он заставляет дрожащего от страха и отвращения юного гуманиста Эллисона выстрелить в затылок пленному немцу, как индульгенцию растерянно сующему в руки американцев фотографии жены и детей.

Истинный отец солдатам, поклявшийся сделать все, чтобы уберечь от гибели своих подчиненных, Кольер потакает их маленьким слабостям, а для Эллисона и вовсе устраивает еще одно «причастие» – помогает ему прилично и достойно потерять невинность с «хорошей» немецкой девушкой. Этот романтический эпизод занимает чуть ли не полчаса экранного времени и призван показать, что под суровой стальной оболочкой солдатских душ таятся понимание и нежность. Но романтическая интерлюдия, интонированная вполне очевидным презрением к женщинам, обитательницам отвоеванного у противника дома, связана с недолгим выходом экипажа «Шермана» в квазимирную жизнь после взятия одного немецкого городка; в самой войне никакой романтики нет, а есть только грязь, мерзость, ожесточение и живые факелы горящих солдат. Фонари, на которых висят повешенные женщины и подростки с позорными табличками «Я отказался сражаться за родину», уравнивают нацистов с дохристианскими нелюдями времен Иудейской войны. А это позволяет экипажу танка, на борту которого написано «Ярость», расстреливать даже пленных, снимать скальпы и всаживать тесак в глаз раненому.

Они получили право на убийство врагов при любых обстоятельствах[3], имея за собой страшный опыт войны. О прошлом они, как все солдаты, стараются не говорить, но одно воспоминание всплывает в застольном разговоре в доме немецких женщин. И это воспоминание даже не о самом бое, а о том, что им пришлось делать потом: с рассвета и до темноты добивать раненых лошадей. О том, сколько же людей полегло в том бою, умалчивается – что уж тут скажешь.

В англо-американской речевой традиции танк, как и корабль, обозначается не бездушным, безличным it, а интимным she. Экипаж вроде бы чувствует себя внутри машины наиболее безопасно, как в материнской утробе. На самом деле это ловушка: машину сотрясают снаряды, отскакивающие от нее при обстреле, здесь легко сгореть заживо. Так что более точным будет сравнение не с материнской утробой, а с библейским «чревом кита», откуда то ли выберешься, то ли нет. И еще они, взрослые мужчины, не могут не страдать от клаустрофобии, как немецкие подводники в фильме Петерсена[4]. Сама стилистика бытового реализма, погружающая автора в атмосферу, в которой существовали его герои, хотел того Эйр или нет (скорее, нет), роднит его фильм с картиной немецкого режиссера, а экипаж «Шермана» с экипажем подлодки, уравнивая тех и других как заложников развязанной другими войны, управляемой из штабных кабинетов высокими чинами, не видящими живых людей.

Вместе с тем тема избранничества, тема мессианства, лежащая в основе американской идеологии, тоже звучит в «Ярости». Святоша[5] цитирует Библию: «И услышал я голос Господа, говорящего: кого Мне послать? и кто пойдет для Нас? И я сказал: вот я, пошли меня», и в ответ Кольер называет источник: «Книга пророка Исайи, глава шестая». Этот диалог происходит тогда, когда экипажу надо решить – идти ли на смертный бой с заранее известным концом или отказаться. Солдатам предоставлен выбор. Но после этих слов один за другим они повторяют: «Пошли меня». Бог, обращаясь к Исайе, ободрял принять его призыв на служение, присоединившись к небесному воинству. Поскольку Кольер отзывается на цитату, прозвучавшую из уст товарища, он, следовательно, знает, о чем дальше идет речь в Писании. А далее пророк вопрошает: «Надолго ли, Господи?» – и Господь отвечает, что до тех пор, пока, мол, не совершится над ними (иудеями) суд Мой, и земля эта совсем не опустеет. Картина опустевших городов и домов, оставшихся без людей, соответствует времени изгнания иудейского народа и аллегорически напоминает о той войне, которая идет сейчас, в 40-х годах XX века, и после великого опустошения уцелевшие корни дадут новые побеги.

Поскольку в финале на стратегически важном перекрестке пятеро американских солдат сражаются против озверевшего от отчаяния целого батальона немцев, военный фильм выходит на мифологический уровень, заставляющий вспомнить триста спартанцев у Фермопильского ущелья. Нацисты, которых камера Романа Васьянова никогда не показывает крупным планом, только на общем, предстают темной угрожающей массой; американцы, одетые даже не в форму, а в рабочую робу, делают свое дело в духе протестантской этики, ставящей на первое место труд, и вслед за командиром повторяют: «Это лучшая работа в моей жизни».

«Ярость»

Действие фильма разворачивается в течение всего одного дня в апреле 1945 года, когда война была уже почти закончена, но ожесточенное сопротивление нацистов-фанатиков еще не сломлено. Последний приказ, который получил в тот день экипаж «Шермана», – удержать важный для передислокации американских войск перекресток, сразившись с заведомо гораздо более мощным противником.

Оператор Роман Васьянов не только эффектно снял боевые сцены; его тонко рассчитанный световой тайминг служит выразительным символическим средством повествования, соответствующим многословному словесному комментарию: яркий день вступает в сгущающиеся над экипажем сумерки и уходит в беспросветную ночь. Именно Васьянов, которого после успешной работы в «Стилягах» пригласили в Голливуд, представил «Ярость» в Москве. Ему, за два года успевшему снять в США уже четыре большие картины, американские продюсеры поручили снимать уже не просто большое кино, а то, что у нас называется «национальным проектом». На мой взгляд, хоть русские в этом фильме на экране не присутствуют и речи о них нет, все равно это современная маленькая «встреча на Эльбе», которая вносит весомый вклад в то, чтобы мы снова стали союзниками.

«Ярость»
Fury
Автор сценария, режиссер Дэвид Эйр
Оператор Роман Васьянов
Художник Эндрю Мензес
Композитор Стивен Прайс
В ролях: Брэд Питт, Логан Лерман, Шайа Лабаф, Майкл Пенья, Джон Бернтал, Джейсон Айзекс, Джим Пэррак, Брэд Уильям Хенке, Кевин Вэнс, Завьер Сэмюел и другие
Columbia Pictures, QED International, LStar Capital, Le Grisbi Productions, Crave Films, Huayi Brothers Media
Великобритания – США – Китай
2014

[1] В российский прокат эта картина благодаря перестройке тоже попала.

[2] Паттон, в частности, говорил о том, что следует не просто уничтожать нацистов, а «выпускать из них кишки». А в «Грязной дюжине» Роберта Олдрича двенадцать отпетых преступников, во время второй мировой войны ожидающих в тюрьме приговор, получают шанс – он же карт-бланш – любой ценой искупить свою вину, выполнив задание, обрекающее их на верную смерть.

[3] Напрашивается цитата из стихов Константина Симонова: «Сколько раз увидишь его, столько раз его и убей!»

[4] Продолжая сравнение, можно вспомнить фильм израильского режиссера Самуэля Маоза «Ливан» (2009) – хронику гибели замурованных в танке молодых ребят, обеспечивавших огневое прикрытие малочисленного штурмового отряда.

[5] Дубляж всегда ведет к потерям, а то и к искажениям. «Святоша» звучит однозначно, рисуя некую монашеского поведения фигуру. На самом деле не так. Бойда Свона называют Bible, то есть он – Ходячая Библия, библеист, знаток (и, возможно, толкователь) Священного Писания, которое для него не догма, а предмет для размышлений, и одновременно он – наводчик пушечной установки, выбирающий цель для убийства. Совсем не прозвучало в дублированной версии прозвище командира, которое действительно сложно передать на русский: Wardaddy, и которое содержит в себе главную характеристику этого человека.