Именно телесериалы стали в последнее время главным летописцем человечества. Я в этом убежден. И хотя этот текст апеллирует в основном к сериалам прошедшего сезона, должен заметить, что и новые — «Черный список», «Подозреваемые» и т.п. — еще больше аргументируют главную, на мой взгляд, особенность сегодняшнего дня — восстание государств против человечества и его самоотверженную борьбу против этого.

Медиапространство, в котором мы живем, постоянно меняется. Возникают все новые технологии коммуникации, меняются модели медиаповедения людей. Наблюдаемые нами преобразования сопоставимы, мне кажется, с теми, что случились, когда люди начали готовить пищу на огне. Конечно, мы и сейчас можем съесть тартар или карпаччо, но это своего рода экзотика, только подчеркивающая кулинарный мейнстрим. И как бы мы ни ценили кинематограф Эйзенштейна или Гриффита, но современное киноискусство шагнуло далеко. И последнее по времени достижение – необыкновенное развитие сериалов, в которых, судя по всему, и сосредоточился современный кинематографический гений.

Изменения в структуре видеопроизводства есть во многом следствие развития новой экономической и технологической структуры киноиндустрии, но главное в них все-таки то, что они оказались впечатляющей демонстрацией нового способа саморефлексии человечества. А это сигнализирует о том, что мы переживаем очередное переломное время, поскольку, как правило, социально-культурные революции происходят тогда, когда меняется метод кодификации знания о происходящем. Развитие книгопечатания, например, помимо всего прочего способствовало религиозной реформации и возникновению самого социально-культурного понятия детства. Так что пока можно только гадать, какие неожиданные феномены нас ждут в ближайшем будущем и каковы будут результаты новых форм медиакоммуникации.

А пока можно смотреть сериалы, развлекаться и раздумывать: а что же нам показывают? И честно, без предуготовленности эти сериалы смотреть. Нельзя, конечно, считать их прямым и непосредственным отражением реальной жизни, но интересно понять, что сценарист считает привлекательным для своей аудитории. Это ведь кроме прочего говорит о том, что думает интеллектуальная элита о своих согражданах. Практически все (но не без исключений) сериалы сделаны для национальных аудиторий.

АМЕРИКАНСКИЕ СЕРИАЛЫ АТАКУЮТ США

Сначала о некоторых специфических чертах современного сериального мировоззрения.

Если взять, к примеру, сверхпопулярные телепроекты, такие как «Родина» (Homeland, 2011–…; для соблюдения авторской ответственности скажу, что речь здесь идет о первом сезоне), то забавно посмот­реть, кто же основные герои, действующие лица и субъекты этого сериала, рассказывающего, как американцы спасают родину.

Проститутка, она же разведчик, соглядатай, поставляет девок арабскому шейху. Будет убита из-за бюрократии, злобности и взаимной зависти цэрэушников. Американки, массово готовые за большие деньги поступать в гарем арабского принца, с удовольствием проходят кастинг. Их ничего не смущает – ни анальный секс, ни соблазнение других теток, ни оказание сексуальных услуг дальним и близким знакомым шейха.

Главный детектив, она же ведущий аналитик ЦРУ, – сумасшедшая женщина, склонная к импульсивности и сексу без разбора, – не может жить без тяжелых лекарств, спасающих от настоящего, медицинского безумия, которое терзает ее. Ее сестра, врач, ворует лекарства для нее, подделывая рецепты. Главная героиня вступает в интимную связь – по пьяни – с главным подозреваемым в измене и, что характерно, выбалтывает ему секреты ЦРУ. Ее советник и наставник, крупный чин в разведке, – взбалмошный, пожилой трусливый человек, выбивающий разрешения на слежку путем шантажа судей, попавшихся на какой-то гадости. Есть страшное подозрение, что он также предатель, но, что совершенно очевидно, лжец.

Американский герой (раскрученный ТВ и властями), извлеченный из плена спецназом ЦРУ и обласканный вице-президентом США, – бывший снайпер морской пехоты – возможный изменник, тайно перешедший в ислам и готовый к терактам в их пользу. К тому же, чтобы выжить, он почти убил своего товарища в угоду террористам. Единственная его привлекательная способность – виртуозная, артистически аранжированная ложь.

Товарищ морпеха-героя, еще больший негодяй, на самом деле намеревается убить президента США.

Руководство ЦРУ – тупые карьеристы, готовые жертвовать своими коллегами, лишь бы избежать краха карьеры. Им ничего не стоит позволить убить патриотично настроенную проститутку и подставить честных и преданных сотрудников спецслужб, обмануть товарищей и пренебречь безопасностью страны в угоду политическому начальству.

Ведущие аналитики ЦРУ – ксенофобы и предвзятые люди. Взрыв башен-близнецов их ничему не научил. Они не в состоянии оценить информацию, попавшую им в руки в результате самопожертвования простых американцев. В общем, картина удручающая и непонятно, как еще жива эта страна – США.

Но ведь и остальные сериалы рисуют не менее безрадостную картину. В частности, «В поле зрения» («Подозреваемые», Person of Interest, 2011–2014). Нью-Йорк поражен бандитами, в том числе почему-то русскими с венгерскими именами, такими как Ласло. Но еще важнее, что полиция сплошь коррумпирована, вплоть до руководства мэрии города. Порядочные полицейские погибают в безнадежной борьбе с местными воротилами. Иногда ФБР вмешивается, но, увы, большинство агентов тупы и жестоки, а то и продажны. За всем этим маячит ЦРУ, агенты которого либо сумасшедшие циники, либо изменники, готовые взорвать половину Нью-Йорка в угоду жестоким китайцам.

И хотя в сериале «Элементарно» (Elementary, 2012–…) о новых Шерлоке Холмсе и докторе Ватсоне (он оказался женщиной, роль которой играет Люси Лю) полиция более или менее порядочна, но представлена в полном согласии с Конан Дойлом – умственно ограниченной, попросту тупой.

Порядок в Соединенных Штатах и в городе Нью-Йорке обеспечивают в основном чудаки, для которых честь, свобода и справедливость не пустой звук. Их, конечно же, ничтожно малое меньшинство. Тем более что все американские сериалы переполнены пострадавшими от войн в Афганистане и Ираке. И не важно, что некоторые пострадали физически, некоторые психологически, а кое-кто возненавидел собственное государство. Очевидно, что для продюсеров тема ветеранов привлекательна, им кажется, что этот метасюжет волнует общество и потому о нем стоит снимать сериалы.

Что еще любопытно, помимо общего психоза по поводу Востока и войны там, которую простые граждане не понимают, а политическое руководство не знает, как ее прекратить, начальство западных стран запуталось в самих целях дорогих и жестоких военных действий в Ираке, Афганистане и прочих далеких странах. При этом важно, что эти сериалы об этих войнах не только сверхпопулярны – они в центре внимания СМИ и блогеров; и, главное, они чрезвычайно прибыльны.

Многое в экономическом, политическом и эстетическом взлете сериалов, убеждены эксперты, связано с последствиями развития новых коммуникационных технологий. В том числе с влиянием социальных сетей на события, например на каирской площади Тахрир, или на поведение протестующих на другой площади – Таксим в Стамбуле. Теперь не мулла в Каире организует социальную общину, а Фейсбук. Допустимо ли сопоставлять воздействие Твиттера и сравнительно традиционных студенческих союзов в университетах?

На мой взгляд, именно сериалы являются той средой, в которой последствия новых технологий бесспорны.

Еще лет тридцать назад подавляющее число сериалов (конечно, есть и многочисленные исключения) были довольно простецкими поделками. И даже такие шедевры, как «Сага о Форсайтах» или «Семнадцать мгновений весны», хотя и ценились высоко, но все же в творческом плане считались вторичными по отношению к кинематографу Годара или Феллини. Иными словами, в сфере производства видеопродукции культурная иерархия была устроена так, что на вершине находились шедевры кинорежиссеров, а сериалы располагались на несколько этажей ниже. Эта иерархия предполагала, что драматическая глубина, психологическая утонченность и тому подобное приписывались фильмам, созданным исключительно для просмотра в кинотеатрах. Сериалам же, несмотря на подчас выдающееся качество некоторых из них, отводилась роль развлечения, средства убить время, расслабиться после трудного дня.

Последние премьеры – «Человек из стали», «После нашей эры», «Война миров Z», «Джунгли», «Университет монстров» и другие – замечательные фильмы, говорящие аудитории, что на время просмотра она попадает в сказку, фантастику, в захватывающее зрелище. Такие сериалы, как «Босс», «Ганнибал», «Управление гневом», «Секс в большом городе», «Доктор Хаус», «Родина», «В поле зрения», выглядят как полноценные драматические произведения. Конечно, это своего рода беллетристика, но безусловно качественная. Между прочим, вполне впечатляющие сериалы изредка производят и в России, некоторые из них («Штрафбат», «В круге первом», «Ликвидация») оказывают на публику серьезное воздействие.

В свое время именно «большое кино» вело своего рода летопись человечества, рассказывая нам о войне во Вьетнаме или о хунтах в Латинской Америке. Теперь эта роль перешла к сериалам – одному из важнейших источников формирования картины мира у миллиардов людей.

Мне всегда казалось сомнительным, что новости имеют большое влияние на публику. Часто они скорее средство тревоги или самоуспокоения. Посмотрел их человек и убедился, что не оказался на разбившемся самолете, не его скрутила полиция во время рейда, его сегодня миновал грабитель, посетив соседний дом. А вот сериальная продукция позволяет ему увидеть мир целиком, тот самый, в котором он живет. Так вот, функция интегративного представления реальности перешла от киношного «полного метра» к телесериалу.

Складывается впечатление, что культурно-иерархическая пирамида перевернулась. И сегодня глубины, утонченности и подлинной драматичности даже образованные люди ждут от сериалов. А вот «большой» кинематограф превратил кинотеатр как раз в попкорновый центр развлечений: аудитория в своей массе идет туда, чтобы с помощью спецэффектов пережить те ощущения ловкости людей и могущества технологий, которые вызываются, например, впечатлениями от мастерства «Цирка дю Солей». Хочу особо подчеркнуть, что вовсе не ­утверждаю, будто нет замечательных, очень серьезных фильмов или то, что все сериалы превосходны. Совсем нет. Просто центр ожидания подлинной драмы, качественного драматического искусства переместился из кинотеатра в Интернет или на телевидение. Они различаются не технологией доставки сигнала, а поведением аудитории: пассивно смотрят – значит, телевизор; интерактивно взаимодействуют – Интернет.

Сегодня блокбастер в кинотеатре – это скорее фантасмагория, а сериал – серьезная драма. Хотя, конечно, повторю, и сериалы бывают фантастическими или сказочными, и в кинотеатре можно увидеть примеры подлинного драматического искусства.

Причин того, что прокатный кинематограф сместился в сторону развлекательного шоу с впечатляющими спецэффектами при сравнительной условной сценарной основе, множество. Во-первых, сам этот рынок за последнее время резко увеличился. Достаточно убедительно это подтверждают колоссальные бюджеты новых сериалов. Эпизод за три миллиона долларов уже не редкость. В то же время выросли и затраты на блокбастеры. То есть и у производителей, и у распространителей оказались в руках колоссальные деньги. А с ними и большие возможности.

СЕРИАЛЫ СПОСОБСТВУЮТ ИНТЕРНЕТ-ГРАЖДАНСТВУ

Вторая причина связана с взрывным развитием технологий. Причем тут два направления, естественно, пересекающихся между собой. Одно связано с новыми возможностями производства видеоконтента: компьютерные и инженерные технологии, новые материалы и тому подобное. А другое – с содержательным развитием этих коммуникаций, прежде всего с Интернетом и его возможностями.

Эти обстоятельства порождают изменение того, что можно назвать медиапотреблением или медиаповедением. Аудитория получила новые измерения свободы. Стало возможным смотреть продукцию в очень высоком качестве в удобное время, потреблять не вообще контент телевизионных каналов, а отдельные программы. Тем самым каждый потребитель может, если захочет, создать свой индивидуальный медиапрофиль. Фактически сформировать свой собственный видеоканал, состоящий из той продукции, которую предпочитает.

Новый характер потребления видеоконтента и порождает острые споры об авторских правах и видеопиратстве. Проблема в том, что ­аудитория сформировала колоссальный спрос на свободное потребление содержательных продуктов. Его может предоставить исключительно Интернет. Соответственно этот спрос рождает предложение. Но производители контента нуждаются в доходах. Сколько-нибудь убедительного компромисса пока найти не удалось. Есть, правда, несколько промежуточных вариантов. Например, можно и дальше двигаться по пути разного рода интернет-магазинов вроде Apple Store. Его минус заключается в сравнительно малой гибкости. Есть вариант медиаплееров по примеру ВВС-плеера. Но в случае ВВС ситуация проста – ее аудитория уже заплатила деньги компании за счет ежегодных взносов и поэтому имеет право на весь контент, созданный ВВС.

Наиболее привлекательным, но пока фантастическим способом мне представляется создание своего рода интернет-гражданства. В этом случае будет сформирован общий бюджет интернет-среды, который может распределяться среди производителей пропорционально вниманию аудитории к тому или иному фильму или сериалу. Конечно, это немыслимо без радикального упрощения системы электронных платежей. Но это посильная задача.

Еще одной – четвертой – причиной изменения соотношения между театральным кино и сериалами являются нынешние медиа – в силу дробности, чрезвычайной фрагментарности потребления. Теряется то, что Маклюэн называл эксплозией, – ощущение сопричастности. То, что возникает у людей, когда они вместе, когда одновременно потребляют одну и ту же продукцию: смотрят футбол, слушают новости. Наиболее яркая иллюстрация – репродуктор на площади и люди, слушающие обращение лидера к ним. Но диверсификация каналов, обилие СМИ, возможность смотреть и слушать то, что хочется, в удобное время разрушили это ощущение общности. А вот кинотеатр в силу своих функций, величины, технической оборудованности, сервиса обеспечивает эту самую эксплозию в известном объеме. Аудитория идет в кинотеатр на шоу, равно как прежде жители средневековых городов выбирались посмотреть на возвращение короля с армией по главной улице города, ведущей к дворцу повелителя.

Поход в кинотеатр сегодня своего рода событие, праздник, на который отправляются, как правило, в компании, с семьей, друзьями. Просмотр дома – индивидуальное явление, с другой поведенческой метрикой. Зритель не знает, кто и когда еще смотрел или будет смот­реть сериал, потребление часто носит отложенный характер. Но самое существенное – изменение типа дискуссии о просмотренном. Оно, как ни странно, даже несколько архаизировалось и ближе всего к тому типу культурного потребления, который демонстрирует, в частности, обсуждение книг.

Более того, многие новые функции кинотеатра, такие, например, как возможность в прямом эфире смотреть в кинозале оперный фестиваль в Байройте, только подтверждают его превращение в место для симультанного шоу.

Получается, что изменение рыночных условий, формирование новых моделей поведения аудитории привели к тому, что жанр, прежде считавшийся вторичным по отношению к «большому» кинематографу, постепенно перехватил инициативу именно в сфере драматического искусства.

Хочу заметить, что картины мира, которые рисуют сериалы, более чем тревожны. Конечно, искусство всегда драматизирует мир. Прав Аристотель, который, размышляя по поводу трагедии, утверждал, что переживание ужасного само по себе полезно. В этом нет сомнений. Но что драматург считает ужасным? Почему для массового катарсиса он выбирает не семейную драму, к примеру, а социальную катастрофу? Скорее всего, потому, что ему кажется, что он попал в рефлексируемую или нерефлексируемую, но болевую точку времени.

Но чем тогда вызвано в чем-то странное и удивительное мировое помешательство по поводу Шерлока Холмса? Спору нет, Шерлок Холмс и его создатель Конан Дойл – очень популярные мировые персонажи, и не так уж важно, что один из них реальный писатель, а другой – вымышленный им герой. Вопрос в другом: а с чего вдруг они вновь стали столь привлекательны? Только за последнее время появилось несколько сериалов – в России, в Англии, в США, и не только. Конечно, тут действует своего рода эффект заражения – теле- и кинопродюсеры с охотой подражают друг другу, эксплуатируя одни и те же сюжеты. Но мне кажется, что дело не только в этом, а еще и в том, что современный думающий мир стал нуждаться в интеллектуальном и храбром независимом герое. Когда в практически стабильной викторианской Англии появился Шерлок Холмс, то это – помимо всего прочего – послужило симптомом страшной тревоги за прочность этого мира. Это было свидетельством страха, что порядок распадается, что привычные сословные деления скоро рухнут, а идея разумного и традиционно-иерархического управления практически к этому времени пала.

Одним из результатов этих процессов стала первая мировая война, предчувствием которой пронизаны рассказы того же Конан Дойла. Получается, что новые и разнообразные формы реинкарнации Шерлока (и, кстати, во всех последних произведениях его брата Майкрофта, когда-то обозначавшего викторианскую государственную мудрость) – следствие общего сомнения в наличии эффективного современного общечеловеческого разума. Или, если хотите, промысла Божьего. Вновь обостряется ощущение бессвязности, неуправляемости, сокрушимости мира. Кажется, что социальные институты неэффективны, эгоизм и близорукость превращают работников государства в беспомощных людей и бесчувственных тупиц. И это в лучшем случае, в худшем они полуоккупанты и преступники. Тут-то и появляется место для интеллектуального – одной храбрости и силы теперь мало – рыцаря. Для свободного индивидуума, готового рискнуть ради чего-то общего, гуманитарного блага например, пусть и часто понимаемого абстрактно.

Итак, граждане растеряны, политики запутались, отличить праведника от циника практически невозможно, ложь царит во всем, неуверенность в происходящем и умственная слабость доминируют. Вся надежда, как это часто бывало, вновь проецируется на частных героев, которые почему-то продолжают быть мотивированными на честность и защиту сограждан. И главное удивление – а с чего они так морально хороши? Впрочем, это может быть новая ипостась прежней «великой иллюзии».

И тем не менее я убежден: сериалы нашего времени стали выдающимися драматургическими произведениями, куда более существенными, чем так называемое «большое» театральное кино. Любопытно, что произойдет дальше с Шерлоком Холмсом, поскольку в свое время именно Конан Дойл некоторым образом вдохновил Честертона, который отрефлексировал то, что для Конан Дойла было более или менее само собой разумеющимся. И на мой взгляд, в современных Шерлоках Холмсах много честертоновского.