Нервное сплетение конкурсной программы 26-го Открытого фестиваля документального кино «Россия» в Екатеринбурге составили две картины – лента Валерия Тимощенко «Не стреляйте в оператора!» и фильм Константина Смирнова «Перемирие». Та и другая обращаются к одной из самых острых сегодня тем – войне в Донбассе. (В фильме Тимощенко сделана попытка осмыслить опыт работы российских кинооператоров в условиях военных действий последних двух десятилетий; здесь Рига и Вильнюс конца 80-х, Карабах, Абхазия 1992-го, чеченские войны, Южная Осетия–2008.) 

При этом понимание авторами своих задач, равно как и их методы, настолько различны, что фестивальный экран стал пространством острого и концептуального контраста. Когда у каждой из сторон своя правда и с этим нельзя не считаться, особое значение приобретает правда художественная.

Картина Смирнова сделана предельно конкретно. Время действия – конец февраля 2015 года, неделю назад взято Дебальцево, заключено перемирие. Место действия – Донецк, Луганск, пространство прилегающих к ним областей. Герои фильма представляют конкретный тип ополченцев, это молодые ребята, воюющие «по факту местожительства». Такой акцент чрезвычайно важен, поскольку в данном случае у героев помимо военной есть и своя бытовая жизнь; отсюда не только объемность психологического рисунка, но и представление о существовании в реалиях гражданской войны. Проблематика фильма не привнесена автором извне, а буквально вылущивается из реальности. Отсутствие дидактики подвигает зрителя самостоятельно извлекать смыслы.

У Тимощенко все иначе. «Не стреляйте в оператора!» – не столько фильм, сколько телевизионный памфлет в типичной для тележурналистики форме, когда изображению отводится сугубо иллюстративная роль, а основные смыслы формулируются вербально в виде прямого обращения к зрителю. Исходным материалом для картины служит не столько реальная действительность, сколько авторские представления о ней. Главным действующим лицом выступает сам автор. Главным средством коммуникации – прямая речь как непосредственно в кадре, так и в качестве закадрового текста. Лента по сути своей свод правил военного оператора. Форма подачи удовлетворяет сразу двум требованиям: последовательность нумерованных правил становится и конструктивной основой повествования, и риторическим приемом, актуализирующим цеховую кинематографическую проблематику. Запечатленная реальность в этом случае пластична и податлива, она принимает формы, обусловленные заданной установкой, следует ее логике, жестко задавая интерпретацию. Визуальный план составляют хроникальные кадры из Приднестровья, много авторского материала из Абхазии и Чечни. Война на востоке Украины представлена исключительно луганскими сюжетами, датированными летом 2014 года. Использованы материалы камер наблюдения, любительская съемка, кадры других военных операторов.

«Не стреляйте в оператора!», режиссер Валерий Тимощенко

Умозрительность абстрактных идеологических положений побуждает Тимощенко уже в первых кадрах «договариваться о понятиях»: «Зачем оператор идет на войну? Защищать Родину!» Если для Смирнова камера – инструмент исследования жизни, а война лишь одно из ее проявлений, то Тимощенко уподобляет камеру оружию в духе некогда расхожей риторической формулы «штык – перо». Закономерно, что и свод правил формулируется им с категоричностью воинского устава, за который «заплачено кровью».

Перечень правил структурирует повествование, чему способствует педантично проговариваемый порядковый номер каждого из них. Первое: следуй за солдатом, и хорошо, чтобы солдат был твоим другом. Второе: если есть большая война, есть большое предательство. Где-то оно спрятано, ищите. Третье: ты должен быть на одной стороне. Пятое: следуй за ситуацией, не организовывай войну, она сама все организует. Шестое: снять бой не главное, главное – человек. Седьмое: надо знать историю места, где снимаешь. Восьмое: ты обязан остаться в живых. Заканчивается же без малого сорокаминутный монолог призывом к тотальному сражению за правду с уверенностью, что время всенародной информационной войны – пришло. Однако обращает на себя внимание отсутствие четвертого пункта. Интересно, что он в себе содержит?

«Не стреляйте в оператора!»

Изобразительный ряд конкретности не добавляет, поскольку запечатленного действия практически нет. Экран заполняет вереница говорящих голов – очевидцы, свидетели, участники, но эмоциональная чрезмерность не может служить адекватной заменой. Исключение составляют два сюжета: кадры, снятые человеком, ищущим свою жену после обстрела здания луганской обладминистрации, и эпизод с подростком на шоссе, получившим осколочное ранение. Но оправданная натуралистичность и репортажная добротность этих сюжетов пропадают втуне, остаются случайными подробностями. Пространство картины условно и по своему пластическому строю сильно напоминает фотомонтаж с его резкими, порой гротесковыми сопоставлениями выр­ванных из своих пространств изолированных фотоизображений.

Один из эпизодов картины заслуживает особого внимания. Это последний репортаж Валентина Януса, снятый им в выжженном боями Грозном. Он доносит до зрителя опыт человека, находящегося под прицельным снайперским огнем. Простреливаемая сторона заваленной обломками мертвой улицы. Пара искореженных, полузасыпанных землей и ветками танков; вырванные взрывом деревья; тарахтенье непрекращающейся стрельбы дальнего боя – все это лишь фон для плотного ритма наполняющих кадр выстрелов. Отрывочный, направленный куда-то за границы кадра, жест солдата. Фигура другого, перебегающего вал битого кирпича и штукатурки. Пляшущий горизонт стремительных перебросок. Сменяющие друг друга ряды зияющих окон, частью с остатками стекол, частью с плеснувшими на фасад подпалами выжженных дотла квартир. И несколько коротких фраз: «Он меня убил», «Он меня ранил», «Попробую добежать». Затем угол дома, стена другого, черный силуэт пирамидального тополя – и становящийся вертикальным кадр безжизненно утыкается в переплетение каких-то белесых сучьев. На экране предельно субъективная точка зрения, взгляд человека, запечатлевшего собственную смерть. Ценность таких кадров абсолютна – в реальности зрителю недоступен чувственный опыт смерти.

Драматургическую конструкцию «Перемирия» составляют две параллельно развивающиеся сюжетные линии. Герои фильма предстают то в военном, то в гражданском качестве. Богдан и Дик сопровождают доставку гуманитарной помощи в детские дома и пенсионерам. Закадычные друзья из Донецка Серега и Танчик появляются на экране, мирно коротая свободный перед боевым выходом день со своими подругами. Затем герои меняются ролями: гуманитарная помощь развезена, и, взяв первый с начала войны отпуск, Богдан скоропалительно женится, а Серега и Танчик отправляются на боевую вылазку в составе диверсионно-разведывательной группы.

Поэпизодное чередование сюжетных линий внятно и динамично. Речь действенна, она неотъемлемый компонент происходящего. Сюжет строится лаконично и четко по основным точкам. Характер съемки определен характером событий в кадре. Он сугубо повествователен и, главное, стремится преодолеть свою субъективность. Типичность предметной среды способствует узнаваемости материала. При этом с особой остротой здесь вырисовывается проблема отождествления с героем. Чтобы зритель ощутил себя в «чужой шкуре», необходима фокусировка на внутреннем плане человека.

«Перемирие»

Героем, увиденным именно на такой психологической крупности, становится Богдан. Среди основных действующих лиц он единственный, кто оказывается на чужбине, – его родной Краматорск находится за линией фронта. Бывшая жена с детьми с началом войны уехала в Тверь. Мать живет в Славянске и не раз арестовывалась СБУ. На руинах луганского аэропорта Богдан рассуждает о том, что возвращение домой теряет всякий смысл. Дескать, надо бы идти домой, надоело все, но после Дебальцева возвращаться не хочется, чтобы свой город «в такое не превращать». И вот свадьба. Надо только торопиться. Перед зрителем, как на ускоренной перемотке, проносится череда эпизодов форсированной подготовки – со взвинченным и находящимся в постоянном подпитии женихом.

«Титушка какой-то», – комментирует он свой наряд, обзаведясь гражданской одеждой на вещевом рынке. С платьем невесты ситуация сложнее, что подчеркивается сценой у запертых дверей свадебного салона, от вывески которого сохранилась половина букв, осыпавшихся то ли от обстрелов, то ли просто от времени. Крупный план рук жениха, над пальцами которого трудится маникюрша. Требование ленточек-триколоров у прилавка со свадебной бижутерией. Набирающий обороты процесс достигает такой истерической силы («Так ты будешь свидетелем или нет? – орет Богдан в телефон. Нам к часу надо ехать выкупать невесту, если не успеваешь, мы берем замену!»), что автору не удается сохранить дистанцию, и его выносит прямиком на экран, перепеленатого наискось поверх зимней куртки шелковой лентой.

Среди этой горячечной свистопляски останавливает на себе внимание эпизод в продуктовом, походящем на сельпо, магазине, где оказываются две старушки, к которым с надрывом адресуется вопрос: «Как вам жених?» Бабуси довольно сдержанно замечают, что не самое подходящее время для женитьбы, дескать, Страстная неделя, лучше бы после Пасхи. Жених парирует: «А война не спишет? Можно списать?» Бабуси мнутся, мол, кто его знает, а Богдан категорично заявляет: «Я знаю». Неожиданно всплывшая благодаря словам старушек тема заставляет вспомнить другой эпизод фильма, где напарник Богдана рассказывает о своих ощущениях после первого убийства человека. «Целую неделю себя плохо чувствовал. Так в церковь не хожу, а тут пошел, свечку поставил. На тот момент война еще не такая была, казалось, братоубийство все».

Свадьба и свечка после первого убитого выходят за рамки идеологического контекста; это ритуальная прагматика повседневности, которая необходима человеку в экстремальных условиях «в терапевтических» целях. Рутинизация войны становится фактором службы в ополчении. Война для этих людей – непреложная будничная данность. Работа. «Ты вернешься завтра к вечеру? Тебя ждать?» – спрашивает подруга одного из героев.

Какую долю местных втянуло войной в ополчение, сказать сложно, но то, что не им принадлежит в ней ведущая роль, явлено в фильме достаточно определенно. Тула, Киргиз, Ара – сами за себя говорящие позывные разведывательно-диверсионной группы из восьми человек, пожалуй, иллюстрируют эту ситуацию нагляднее всего. Выразительная типажность, богатство социальной и интернациональной палитры – отличительная черта многофигурных сцен с ополченцами, будь то колоритное свадебное застолье, где среди ставшего уже привычным камуфляжа выныривает красноверхая каракулевая кубанка, или эпизод луганской базы ополченцев с появлением на экране едва достигшего восемнадцати лет Максима из Москвы, служащего разведчиком под началом хромого неразговорчивого ирландца.

Боевой выход диверсионно-разведывательной группы – кульминация фильма. Сюжет тщательно организован, лаконичен, органично вытекает из предшествующего повествования. Если сопровождение гуманитарного конвоя было сродни road movie и нашло свое продолжение в трагикомических обстоятельствах женитьбы, то это настоящий военный триллер.

Определенной цели у диверсионной вылазки нет. Закадровый комментарий дает знать, что недавно был ранен один из ополченцев, и это просто «ответный ход». Боевой расчет гуськом движется через лесополосу, прозрачную и продуваемую ветрами. Идти надо след в след, потому что лес заминирован. Это определяет характер съемки – местоположение оператора становится ощутимым и значимым, субъективность точки зрения возрастает.

Случайность – у споткнувшегося пулеметчика сбивается настройка рации – становится поворотной точкой сюжета; диверсионная группа перехватывает волну наблюдающего за ней снайпера. За кадром звучит: «Нас видит снайпер», и на экране начинает разворачиваться сложная тактическая мизансцена. Пластический и психологический рельеф действия развивается от недооцененной поначалу опасности к осознанию серьезности ситуации с поспешным отступлением. Напряжение нарастает, и слова «Готова работать, жду приказа», рефреном проходящие через весь эпизод, предрекают неотвратимость зловещей развязки.

«Перемирие» создает пластическую формулу войны и позволяет зрителю примерить на себя обыденные реалии жизни на войне. В сущности, как раз о такой личностной окраске военных событий говорил в своем фильме и Тимощенко, она стала побудительным мотивом для обоих авторов. С тем, однако, различием, что один из них остался в рамках ангажированной экранной публицистики, а другой снял документальное кино от первого лица.

«Не стреляйте в оператора!»
Автор сценария, режиссер Валерий Тимощенко
Операторы Константин Смирнов, Алексей Шабаров, Антон Захаров, Влад Тарпищев
Краснодарская киностудия по заказу ГТРК «Культура»
Россия
2015

«Перемирие»
Автор сценария, режиссер, оператор Константин Смирнов
Производство Константина Смирнова
Россия
2015