В тесном мире. Сценарий

В неуютной и тесной малогабаритной квартире скандалили двое – он и она. Оба молодые, растрепанные, взвинченные. Она вешала на елку новогодние игрушки. Он возился с наполовину разобранным радиоприемником.

– Нет, все-таки… – хотела она что-то сказать.
– Где я возьму? – не отрываясь от радиоприемника, перебил он.
– Все люди где-то берут.
– А мне негде.
– А где все-то берут?
– Без понятия.
– А кто должен быть с понятием?
– Только не я.
– А что ты должен?
– Достала.
– Я всего лишь спрашиваю.
Она попыталась распутать какую-то блестящую гирлянду, но вместо этого еще сильней ее запутала.
Он молчал.
– Давай поговорим спокойно.
– На сегодня хватит, оставим на завтра.
– Нет, Родя. Мы поговорим сегодня. Мы слишком многое оставляем на завтра.
– Чего ты от меня хочешь?
Родион озирался, силясь что-то отыскать.
– Ты что-то потерял?
– Где отвертка?
Отвертка лежала у него под рукой.
– Давай выясним, где люди берут деньги.
– Думаю, им выдают заработную плату.
– А…
– А на моей работе не выдают, – перебил Родион.
Родион настойчиво искал лежавшую у него под рукой отвертку.
– Нужно сменить работу, я думаю.
– Думай.
– Ты, как всегда, увернулся от ответа.
– Мне эти беседы во где!
– Тебе лень, Родион. Ты не хочешь трудиться. Не желаешь! – Она порвала гирлянду и негромко вскрикнула: – Это ты виноват!
Родион молчал.
– Трудиться не хочешь… – хотела продолжить она, но он перебил:
– Алена, я тружусь. Ежедневно! Где отвертка?..
Родион держал отвертку в руке.
– Трудишься ты там. Последние штаны вы там все вместе протираете. А не трудитесь.
– Мы любим науку. Она в беде. Оставить в беде любимое занятие и оставить в беде человека – одно. Не важно, кого ты предаешь или что. Главное – предаешь. А предатели и в Дантовом аду в самом низу, ниже убийц.
– Понеслось!.. – с иронией протянула Алена. – Кончай строить из себя Галилея. Страдалец от науки выискался. Ты лодырь, заурядный лентяй, моя мама это заметила при первой встрече с тобой.
– А моя мама кое-что в тебе при первой встрече заметила. О… Отвертка! – Родион обнаружил инструмент.
– Но мы не слушаем наших мам, – выбирая шарик, заметила Алена.
– Лишь потом, – что-то отвинчивая, подхватил Родион, – когда наблюдаешь, с какой ювелирной точностью сбываются все мамины прогнозы, задумываешься: а мама-то права была.
Алена покивала. Оба умолкли. Но ненадолго.
– А мне интересно… – начала Алена.
Родион шумно и многозначительно вздохнул.
– Мне интересно узнать, каково тебе на людях со мной появляться. Стыдно, наверное?
Алена рассеянно держала в руках маску, не зная, что с ней делать.
– А что мне стыдиться? Стыдятся за детей. А за жен мы не в ответе. Не я тебя воспитывал, это мама твоя прозорливая делала. Это не я тебя скандалить на всех углах научил.
– Ты понял, что я имела в виду.
– Нет.
– О мужчине судят по тому, как одета его женщина.
Алена примерила уморительный кокошник.
– Я про женщин это слышал. Один к одному.
У Родиона что-то не ладилось, он нервничал и швырялся деталями.
– Пригласили нас люди к себе на Новый год. А я отказалась. Потому что со своими подругами встречаться стыжусь. Будем снова с тобой вдвоем. Все люди…
– Потому что вы дуры! – перебил Родион. – Козел и соболь лояльны! А бабы, завернутые в шкуры того и другого, во взаимных претензиях!
– Ты бы… – снова начала Алена…
Но окончить реплику ей не пришлось. Прервал ее грохот. Родион с невозмутимым выражением лица долбил радиоприемником о стол, нещадно его разбивая. Алена с любопытством смотрела на мужа.
Когда Родион выбился из сил и остановился, наблюдавшая за ним Алена бесстрастно проговорила:
– Угомонился? А теперь послушай и запомни: припадки бешенства могут позволять себе только богатые люди. А нам этот стол беречь нужно, как и радиоприемник, других мы не купим…
С минуту посидев, Родион вскочил и принялся метаться по комнате, собирая тут и там разбросанную одежду.
– Это еще что? – спросила Алена, и елочная игрушка дрогнула в ее руках.
Родион не отвечал.
Алена заволновалась.
– Может, я в чем-то не права, – пошла на уступки Алена. – Но и ты должен меня понять. Вспомни, как мы встретили моих бывших сокурсниц. И как одна из них мне сказала: «Я это платьице помню, ты его еще на первом курсе носила». Только представь, что я тогда почувствовала.
– Тебя выручили. Другая сокурсница сказала: «Стройная, как тогда, за столько лет и грамма не прибавила. Молодцом!» И это всегда. К нам всегда подходят два человека – плохой и хороший. И когда плохой подставляет ножку, хороший тебя подхватывает. Я в это верю.
– Надеешься, тебя кто-то подхватит?
– Уверен.
– Нужны кому-то нуждающиеся!
Родион не отвечал.
– Ты к этим своим друзьям-нефтяникам собрался?
Родион на секунду приостановился.
– А это мысль! – сказал он и продолжил сборы.
– Ты что, серьезно? – Алена не на шутку испугалась.
– Можешь не сомневаться, да.
– Совсем взбесился? Где ты поселишься? Ты знаешь, что номера в гостиницах платные?
– Не твоя тревога, – запихивая одежду в большую дорожную сумку, отвечал Родион. – Помогут люди. Примут, обрадуются, поселят, трудоустроят. Люди – как золото. На каждом своя проба. На ком высокая, на ком низкая.
– Такие, как ты, не нужны нигде и никому! – разозлилась Алена. – Мужчина должен что-то уметь! Не умеешь зарабатывать – воруй! Ты даже украсть не сможешь! Кишка тонка!
– А кишка у всех на что-то да тонка. У одних на то, чтоб украсть, у других на то, чтобы не украсть. Не крал, не краду и не украду!
Родион резко застегнул молнию сумки, затем схватил с тумбочки свой кошелек, извлек из него две сторублевки и швырнул ими в жену. Ярость просилась наружу. Родион подскочил к серванту, сгреб обеими руками стоявшие там бокалы и с размаху хватил их об пол.
– Это тебе мое новогоднее поздравление, – сказал он и широкими шагами вышел из комнаты.
Через секунду громко хлопнула входная дверь.
Притихшая и растерянная Алена стояла посреди комнаты, держа в руках блестящий дождик. У ее ног валялись две смятые сторублевки и осколки разбитой посуды. Постояв, Алена присела на корточки, потянулась к осколкам и вскрикнула, поранившись об один из них.

Предновогодние улицы были радостными и яркими. Прохожие были смешливы и румяны от мороза. Кругом высились украшенные елки, звучала музыка. Казалось, лишь одного во всем городе человека все это не радовало – Родиона. Отсутствие денег он ощущал почти физически. Кругом, справа и слева, на каждом шагу люди что-то продавали и что-то покупали. Из сумок и карманов извлекались кошельки, из кошельков – деньги, из окошек киосков появлялись руки киоскеров с зажатой меж пальцев сдачей.

Родион шел, а в уши отовсюду так и лезло: «Постарайтесь без сдачи, совсем нет сотен». – «И у меня нет…» – «И что делать?» – «Дайте другими купюрами». – «Какими другими?» – «Ну другими…» – «А вон там дешевле». – «Идите туда и там покупайте…» – «Ты мне не указывай!» – «Давай три возьмем». – «Сначала заработай…» – «Снова за свое!» – «Купи…» – «Обойдешься». – «Всегда ты!»
Только теперь Родион заметил, что люди не разговаривают ни о чем другом, кроме денег. Он достал мобильный телефон. Попытался с кем-то связаться, но его не соединили. Родион огляделся. На другой стороне улицы светилась вывеска салона связи. Родион пошел к светофору.

Сотрудник салона связи, удивленно взглянув на лежащую перед ним груду рублей и двух-, пяти-, десятирублевых монет, поднял взгляд на Родиона.
– Вы чем-то недовольны? – спросил тот.
Сотрудник салона связи, не ответив, повернулся к компьютеру.
– Диктуйте.
– Восемь...
Выйдя на улицу, Родион нажал на вызов.

Высокий брюнет, одетый во все джинсовое, снял трубку, радостно улыбнулся:
– Родька, как я рад! Как дела? Как сам? Как Аленка? Пропали куда-то, черти... – Но выслушав ответ, помрачнел, спросил: – А что приключилось-то?.. Не пори горячку, Родя. У кого не бывало… Вы с Аленкой на своей свадьбе в крик схватились. Пойди и помирись. Она заводная, но отходчивая… Вспыльчивые все отходчивые… Как уезжаешь? У меня женитьба пятого числа! Мы с намерением этот день назначили – когда все свободны и после новогодней ночи к следующему заходу готовы… Ты давай не выдумывай… Решил, да?.. Денег? – заметно занервничал брюнет в джинсе. – На билет? И на обратный?.. Нет? Неужто настолько серьезно?.. Я бы с радостью, но у меня даже на один нет… Ты не обижайся, правда нет… Не обиделся?.. Что ты, это ты извини… И тебя с этим… с Новым годом… Передам… Звони.
Брюнет в джинсе вздохнул.
На стене висели фотографии. На одной из них, среди учеников, ­узнавались брюнет и Родион. Оба в школьной форме.
В дверном проеме появилась девушка в переднике и с вареной картофелиной в руке.
– Кто звонил? – спросила она.
– Дружок школьный.
– Какой из них?
– Я вас не знакомил.
– А он пятого придет?
– Нет, – вздохнул брюнет в джинсе.
– Значит, не дружок.
Невеста брюнета открыла дверцу шкафа и ласково посмотрела на свадебное платье.

Вокзал. Родион вошел в зал ожидания. Поздний вечер. На лавках сидя и лежа спали люди. Родион подошел к свободной лавке и, положив сумку под голову, улегся.
Яркий зимний день через окна освещал помещение маленького ­ателье. В приемной стоял клиент.
– Скоро вы там? – крикнул он. – У меня автобус! Опоздаю по вашей милости…
– Минутку! Один карман остался! – прозвучало из глубины ателье.
– Давайте без кармана, следующий автобус через час!
С пиджаком появилась работница ателье.
– Карман… – показала она.
– Ничего, сойдет… – торопился клиент.
– Пожалуйста, квитанция, оплата через кассу.
Выдав квитанцию, работница ателье завернула пиджак и протянула его владельцу. Тот схватил пиджак и с усилием запихнул его в портфель. Портфель не застегнулся. Тогда клиент вытащил пиджак, развернул, сорвал с себя пальто, надел пиджак, потом пальто, ничего не застегнул и распахнутый метнулся к кассе, расплатился, сунул кошелек в недопришитый карман пиджака, затем порывисто извлек из портфеля бутыль игристого вина и поставил перед портнихой.
– Нет-нет, уберите, – возразила она.
– Как это – «уберите»? Канун Нового года! Все обязаны всех радовать, поздравлять, дарить подарочки! – прокричал клиент уже от двери.
– Счастливого Нового года!.. – ответила ему портниха.

Автобус не отъезжал, потому что не закрывались двери.
Клиент из ателье вихрем подлетел к автобусу и принялся с остервенением в него протискиваться, с силой напирая на пассажиров.
Вскоре двери автобуса закрылись. Клиент из ателье в автобус попал.
В этом битком набитом автобусе Родион был счастливцем. Он занимал сидячее место. Клиент из ателье протиснулся к Родиону и, глубоко вздохнув, замер. Автобус тронулся. Пассажиры, покачиваясь, смотрели на проносившиеся мимо заснеженные улицы. И тут автобус резко затормозил. Клиент из ателье схватился за верхний поручень. Родион, дернувшись вперед, выпрямился и застыл: перед его носом маячил туго набитый кошелек. Кошелек еле держался в недопришитом кармане. Спокойно, будто делал это ежедневно, Родион вытащил кошелек из кармана пассажира и положил в свой.

Украшенный зимний город мчался мимо. Одно здание сменяло другое. Одни люди – других. Казалось, в салоне автобуса ничего не изменилось. И лишь Родион знал, что все в этом салоне стало по-другому.
«Вы сейчас выходите?» – послышался голос клиента из ателье. – «Нет». – «Давайте местами поменяемся».
Клиент из ателье принялся протискиваться к выходу. Автобус, приближаясь к остановке, замедлил ход. Родион поспешно извлек из кармана чужой кошелек.
Автобус остановился. Открылись двери.
Родион встал со своего места и принялся протискиваться вслед за клиентом из ателье. Автобус все еще стоял на остановке. А люди в нем стояли вплотную.
– Одумался… – заворчали недовольные пассажиры, которых толкал Родион.
Пассажир, чей кошелек держал в руках Родион, спустился на одну ступеньку, на другую…
– Подождите! – закричал Родион. – Постойте! Вы уронили!
Но клиент из ателье был на улице.
Двери захлопнулись. Автобус тронулся. Родион стоял с чужим кошельком в руке.

Клиент из ателье сидел в кресле. Зарисовывал что-то в детском альбоме для рисования. Напротив сидела женщина в брюках и темной водолазке – его жена. На журнальном столе лежала коробка с карандашами.
– Прохор, как это вышло? – спросила жена.
– Вышло, и всё тут.
– Но как?
– Саша, мы это обговорили.
– Прохор...
Вместо ответа Прохор лишь нервно дернулся.
– Отложи свои зарисовки, пожалуйста, – вежливо попросила Саша.
Прохор не отреагировал.
– Прервись, – ровным голосом повторила Саша.
Прохор не прервался.
– Прохор.
Он не ответил.
– Прохор.
– Что?
– Отложи, пожалуйста, рисунок.
– Зачем?
– Я с тобой разговариваю.
– Мне рисунок не мешает.
– Мне мешает.
Прохор положил неоконченный рисунок на стол и со сдерживаемым раздражением уставился на Сашу, которая была спокойна.
– Нужно выяснить…
– Выясняла бы ты у себя на работе, – перебил ее Прохор.
– Попытайся сосредоточиться и вспомнить весь сегодняшний день, – проигнорировав реплику Прохора, проговорила Саша. – Весь. С самого утра.
– Саша, не разговаривай со мной, как с потерпевшим. У тебя эти интонации в крови, но не нужно.
– Ты не кипятись, Проша.
– Выронил! Выронил где-то! А может, вытащили! Всё?
– А ты о чем думал, когда клал кошелек с деньгами в разодранный карман?
– Вообще-то, это благодаря тебе я карманы пришиваю и какие-то там швы прострачиваю в ателье! Всем это жены делают.
– Мы сейчас не об этом говорим.
– Это ты не об этом, а я об этом.
– У меня много работы.
– И занимайся своей работой! И упивайся ты своей занятостью! А от меня отцепись!
– А я еще не прицепилась.
– Какого черта? Что тебе от меня нужно? Ты что, ни разу в дураках не оказывалась? Такое с каждым может произойти.
– Поверь моему опыту, не с каждым.
Промолчав, Прохор схватил лист с неоконченным рисунком.
– Раз ты нервничаешь, – мягко забирая листок из рук Прохора и кладя его на стол, продолжила Саша, – не станем об этом толковать. Не станем выяснять, как ты потерял все наши деньги. Поговорим о другом. Как мы теперь целый месяц будем жить?
– Что-то придумаем. Саша, проживем.
– Каким образом?
– В долг возьмем.
– Долги отдавать нужно.
– Продадим какую-нибудь ненужную вещицу.
– Какую?
– Что ты пристала-то ко мне?
– Я хочу, чтоб ты осознал, в каком положении мы очутились по твоей милости.
– Я осознал.
– Нет, ты не осознал.
– А как я должен это сделать?
– Сделать что?
– Осознать.
– Как ты разговариваешь?
– А ты?
– Я хочу, чтоб ты признал, что такое не с каждым может случиться.
– Признаю. Не с каждым! Всё?
– Нет.
– Что еще?
– На какие деньги ты будешь ездить в транспорте?
– Саша, это слишком.
– Но это не праздные вопросы. Это вопросы, которые перед нами теперь стоят. И эти вопросы нам предстоит решать.
– Я тебе не подследственный, не потерпевший и не младший по званию и эту идиотскую беседу продолжать не намерен! – отчеканил Прохор.
– Придется продолжить.
– Я не привык, чтобы со мной разговаривали в таком тоне!
– Придется привыкнуть.
Прохор умолк. Он неотрывно смотрел на жену. В глазах читалось потрясение.
– Часто я думал, – через минуту заговорил он, – как жаль, что существуют деньги, как они нас сковывают и унижают. А сейчас я понял: хороши деньги. Ничто, как они, не раскрывает человека. Не существовало бы денег, я б тебя и не узнал. Как только касается денег, все люди становятся видны как на ладони. И понятно, кто каков.
– Впечатляюще! – с иронией похвалила Саша речь мужа.
– После всего этого я не могу жить с тобой одним домом. Я уезжаю. К родным. Возвращения моего не жди.
– Что за дурной спектакль? – с безмятежной интонацией, но дрогнувшим голосом спросила Саша.
Не ответив, Прохор встал и вышел из комнаты.
Саша за Прохором не пошла. Оставшись сидеть на прежнем месте, она взволнованным взглядом оглядела комнату и начала прислушиваться к звукам за стеной. А там поскрипывали дверцы шкафа и щелкали замки чемодана. Саша встала и вышла в соседнюю комнату. Какое-то время она смотрела на собирающего чемодан мужа.
– На что ты рассчитываешь?
Прохор не ответил.
– А с работой рассчитаться? – спросила тогда Саша.
– Дистанционно рассчитаюсь, – помолчав, откликнулся Прохор. – И хватит вопросов! Не пытайся меня остановить! Я не останусь ни на день!
– Ты всегда делал что хотел! Один раз я попробовала поговорить с тобой начистоту! И что из этого вышло!
Прохор не отвечал.
– А на какие деньги ты собрался ехать? – встрепенулась Саша.
– Не твоя забота!
Саша приуныла.
– Проша! Ты бы подумал! – через минуту заговорила она. – Начинать с нуля – это ведь тебе не в разодранных пиджаках разгуливать!
Прохор не отвечал.
– Новая работа, – продолжила Саша. – Незнакомый коллектив. Другие люди. Непонятно, как все сложится.
Звук захлопнувшейся двери прервал Сашу. Недолго посидев, она взяла зарисовку Прохора, которую он оставил на столе, и уставилась на нее. Затем положила рисунок на стол, поднялась и… охнула, прикоснувшись ногой к горячему обогревателю.

Прохор с чемоданчиком и портфелем шел по заснеженной улице. В унылом настроении. Шагал неторопливо и потому слышал короткие обрывки разговоров: «Продай подешевле-то…» – «Отойдите от прилавка…» – «Не жмись…» – «Мне что, охрану позвать?» – «Зови». – «И позову». – «Напугала». – «Достал». – «А эта фиговина в какую цену?» – «Пятьсот рублей». – «Очуметь…» – «Вон та дешевле…» – «Цвет какой-то не такой…» – «А эта?» – «Не-а…» – «Может, ту?» – «Деньги носил – все устраивало, с работы ушел и шапку дурацкую ношу… я ее четвертый год таскаю, только теперь заметила… и ходить стал, как слон… – «не топай!», и телик слишком громко включаю!..» – «Знакомо». – «Домой неохота». – «Напугай ее». – «Чем?» – «Пригрози, что разведешься». – «Это мысль…» – «Мигом шелковой станет»…
Город жил своей бурной жизнью. Прохор чувствовал себя покинутым всеми. Улица, наполненная звуками и голосами, подтверждала правоту Саши и обоснованность ее негодования. Прохор достал мобильный телефон.

Брюнет в джинсе снял трубку.
– Прошка! – обрадовался он. – Долго я тебя не слышал! Не заедете с Сашкой, не позвоните! Занятые, блин!.. А?.. – Улыбка спорхнула с его лица. – Поссорился?.. Помирись, Проша. Сыграй с ней в поддавки. Сашка, она ж любит, чтоб под нее прогибались… Нет?.. Ехать?.. А пятое?.. Мы вас ждем!.. Не передумаешь?.. А дорогие туда билеты?.. Недешево... А у меня нет… – Брюнет в джинсе закашлялся. – Даже в один конец. Не сердись… Это ты извиняй! Были бы – дал бы без разговоров!.. И тебя!.. Бывай.
Поговорив, брюнет в джинсе погрузился в невеселые раздумья. А в дверном проеме появилась невеста. На этот раз с очищенным куриным яйцом в руке.
– Кто звонил? – спросила она.
– В институте вместе учились.
– А на нашей свадьбе он будет?
– Нет, не сможет.
– Жаль.
Рядом со школьной висела фотография, снятая в институтской аудитории. Среди студентов узнавались Прохор и брюнет в джинсе. Стояли, обнявшись.
Невеста повернула к двери, но, остановившись, оглянулась и посмотрела на шкаф. Поколебавшись, подошла к нему, открыла дверцы, улыбнувшись, поправила рукав свадебного платья. Брюнет, проследив за действиями будущей жены, украдкой вздохнул.

Торговый зал большого универмага. Алена с припухшим от недавно пролитых слез лицом стояла у прилавка в отделе «Посуда». Продавец укладывал в коробку бокалы, в точности такие, какие накануне грохнул Родион. Восемь штук.
Алена протянула продавцу деньги. Среди прочих купюр были и две смятые сотни, те, что бросил Родион. Продавец пересчитал деньги.
– Двадцать рублей поищете? – спросил он.
– У меня нет, – ответила Алена.
– Я разменяю. Подождете? Это недолго…
– Да.
Продавец закрыл кассу. Направился к отделу «Канцтовары». Там стояла его коллега. Продавец остановился рядом с ней.
– Где она бродит-то? – без предисловий осведомился продавец посуды о продавщице канцтоваров.
– Вон тому покупателю за карандашами пошла.
– Как с твоей недостачей?
– Отдавать придется, в рассрочку разрешили.
– Добрейшие люди…
– Ага…
Продавцы с пониманием переглянулись и невесело усмехнулись.
– Собаки, – помолчав, с чувством сказал продавец посуды. – Кто цену ошибочную в комп вбил, тот виноват, а не ты!
– Сказали, я должна была насторожиться: натуральная замша не может продаваться по такой низкой цене... обозвали невнимательной.
– Засуди этих гадов.
– Себе дороже выйдет.
– Ты выиграешь, я уверен.
– Место работы новое искать придется. А я тут привыкла. И от дома близко. И с вами всеми сдружилась. Не хочу ничего менять.
– Оттого, что все за места держатся и пикнуть боятся, кое-кто и делает что хочет. Одни продавцы пашут, остальные – жулье проклятое. Я когда-нибудь до нее доберусь.
– До кого?
– До Никитичны.
– Только дураки с начальством бодаются.
– Сегодня начальство одно, завтра – другое.
– Ты что, директрису хочешь поменять?
– Это реально.
– Выброси из головы. Она нормальная. Простая. Всегда подойдет, приобнимет, о делах спросит, о настроении, пошутит.
– Знаем мы таких простых. Одна из тех, кто при любом режиме хорошо живет. Еще в годы застоя дачи строила. И в круизы ездила. Что тогда была в ажуре, что сейчас. Дети в Англии учатся на наши деньги. Это вы все: Никитична! А меня не обманешь. Я насквозь всех вижу. Я физиономист. И психолог.
– Учился?
– Природное.
– А-а-а…
– Я наведу тут порядок. Расшевелю этот улей. Они у меня забегают. А то хорошо устроились.
– Ты давай себя не взвинчивай! Еще полдня пахать. Ты что, вообще, хотел?
Продавец посуды долго молчал, пытаясь вспомнить причину, по которой он сюда пришел.
– Сотку разбить? – спросила его сотрудница.
– Да, а как ты догадалась?
– Ты ее в руке держишь. И потом – все бегают в «канцы» деньги менять. Тут ручки, папки, линейки. Мелких денег всегда навалом.
– А ты не разменяешь?
Продавщица полезла в карман, вытащила деньги и кивнула.
– Десятками.
– Размечтался.
– Ну полтос и пять десяток, не жадничай.
Продавщица отсчитала коллеге деньги, забрала у него сто рублей.
– А ты что тут стоишь? – спросил продавец.
– Ручка нужна.
– Пойдем, дам.
Оба продавца повернулись и прогулочным шагом направились по торговому залу. Покупатель, стоявший у прилавка отдела «Канцтовары», за спиной которого они разговаривали, оглянулся. Это был Прохор. Прохор окинул взглядом прилавок, остановил взгляд на ярких конвертах с надписями «На все, что ты захочешь», «Хорошему человеку», «С любовью»...
Вернулась продавщица отдела «Канцтовары» с коробкой карандашей.
– И еще тот конвертик, – показал Прохор на конверт с надписью «Благодарю!».

Продавцы подошли к отделу «Посуда». Он вошел за прилавок, она осталась за его пределами. Продавец достал ручку, попробовал ее годность на оставленном кем-то чеке и отдал своей сотруднице. Она отправилась к себе в отдел «Обувь». Он, оставшись за прилавком, рассчитался с Аленой. Алена взяла коробку с товаром и, пожелав продавцу счастливого Нового года, ушла.
Прохор неторопливо двинулся в сторону отдела «Посуда», чуть в стороне остановился.
Продавец посуды работал с душой: активно, расторопно, любезно. Прохор залюбовался. Вскоре толпа у прилавка внезапно рассеялась, а еще через минуту разошлись в разные стороны и остальные покупатели. Прохор и продавец остались один на один.
Прохор неуверенно, бочком подошел к прилавку.
– Извините меня, я… – пробормотал Прохор.
– Я могу вам помочь? – откликнулся продавец.
– Прошу прощения… – проговорил Прохор и снова умолк.
Продавец вопросительно уставился на Прохора. Тот молчал. Безмолвствовал и продавец.
– Я… – вновь попытался Прохор и умолк.
Продавец удивленно и доброжелательно смотрел на необычного покупателя. Подождав, он подошел поближе к Прохору. Остановился напротив. Помолчав, спросил:
– Вы что-то хотите?
Прохор молчал.
– Вы посоветоваться хотели? Спрашивайте. Я проконсультирую. У меня дорогой отдел, и люди должны знать, за что они платят. Я на покупателей не кричу.
После этих слов Прохор осмелел.
– Прошу извинить, – уверенней заговорил он, – я по поручению Никитичны.
С лица продавца слетела любезность, оно стало серьезным и суровым.
– Ей кое-кого смазать нужно, – приблизившись лицом к продавцу, заговорщицки шепнул Прохор.
– Что сделать?
– Ну, деньжат одному важному человеку сунуть. Ей двадцать пять тысяч нужны крупными. А у нее наличных нет. Все на карте.
– Тут банкомат за углом.
– В том-то и препятствие, что он сейчас у нее в кабинете и она не может отлучиться.
Продавец молча разглядывал Прохора. Тот занервничал. И стал смеяться.
– Не скажет ведь она «вы подождите, я за деньгами сбегаю», – со смехом произнес он. – Вопрос хоть обычный, но деликатный. Тут элегантность требуется, изящество, ненавязчивость. Недаром специальные конвертики выпускать стали. – Прохор помахал перед продавцом только что купленным конвертом и засмеялся. – Чтоб это приличней выглядело, – со смешком пояснил он.
Продавец посуды сохранял серьезность.
– А отложить нет возможности, – стал серьезным и Прохор. – Нужно все решить немедля. Поэтому она ко мне обратилась. Вышла со мной на минутку и попросила.
– О чем попросила?
– А я не сказал?
– Нет.
– Ну… она сказала, чтоб я взял у вас эти двадцать пять тысяч.
Продавец удивленно уставился на Прохора.
– Она отдаст в конце дня.
– А где я должен взять эти деньги, она не уточнила?
– В кассе.
Продавец с недоверием смотрел на Прохора.
– Вы кто, вообще-то?
– Мы с Никитичной давным-давно дружим, поэтому она мне и доверилась… и вам она доверяет… У нее к вам совсем особое отношение… Просила подойти к вам и ни к кому другому…
Продавец, помедлив, открыл кассу, достал оттуда пять пятитысячных купюр и протянул Прохору.
– Большущая вам благодарность от Никитичны, – забирая деньги, проговорил Прохор и повернул к выходу из магазина.
– Странно… – пробормотал продавец, глядя вслед Прохору.

Продавец сидел в маленькой уютной комнате и листал журнал. Работница ателье, обслуживавшая Прохора, пришивала к платью кружевной воротничок. У окна блестела нарядная елка. И он, и она молчали. Молчание мучило продавца. Это выдавали его руки, действовавшие с быстротой и неловкостью.
– Ника, я его не встречал. Ни разу! – вскричал продавец. – Как я мог знать?
– Я тебя не виню, Арсений, напротив – сочувствую, – негромко отозвалась Ника.
– Сочувствует она! Ты только изображаешь сочувствие! А про себя думаешь: «Только его, дубину, и могли облапошить!» Признайся! А то понимает она!
Ника, не отвечая, продолжала рукоделие.
– Сидишь и бесишься! – не унимался продавец. – Изводишься в мыслях: «Позвали гостей! Надарили подарков! Всё честь по чести!» Да?
– Ничего я такого не думаю.
– А что тогда молчишь весь вечер?
– Я работаю.
– И раздумываешь: «Беру работу на дом! Вкалываю! А этот придурок деньги раздает!» Да?
Ника вздохнула.
– Вздыхай, Ника! У тебя для этого все причины! У всех мужья – поддержка, а у тебя – недоумок!
Ника молчала.
– Это ведь умора! – разошелся Арсений. – Подходит некто: «Дайте двадцать пять тыщ». – «Нате»! Кому рассказать – не поверят!
Ника охнула.
– Не те пришила, – объяснила она.
– А завтра, слышь, Ник! Еще один подвалит! Скажет: «Министр экономики просил у вас всю кассу взять!»
– Арсений, ты поспокойней. Что ты, ей-богу? И сам как чокнутый, и меня заводишь… – сказала Ника, отпарывая воротничок.
– Он назвал ее, как ее называют лишь те, кто ее хорошо знает! Меня это и сбило с толку! Я поэтому повелся! – нервно проговорил Арсений.
– Это объяснимо.
– Все настолько достоверно выглядело! Он еще конверт такой держал! С какой-то там надписью! В каких взятки дают!
– И я бы поверила.
– Ни черта б ты не поверила!
Помолчали.
– А может, я не на своем месте? – встрепенулся Арсений.
– Не мели ерунды.
– За прилавком стою, хитрым должен быть, и в такие сети попадаю.
– Не накручивай себя. Я только не поняла… Как он ее имя узнал?
– Чье?
– Вернее, отчество начальницы твоей.
– Разнюхал. Способов – не счесть. Он, видать, прохвост опытный, со стажем. Судя по тому, как он держался.
– А как он держался?
– Спокойно.
– Фиг с ним. Не расстраивайся. Не думай об этом.
– Но по какой-то ведь причине он подошел ко мне, а не к кому-нибудь другому!
– Пошел он…
– Из всех продавцов он выбрал меня! Мошенники, я слышал, насквозь видят. У меня что, на роже написано, что меня облапошить – пустячок?
– Видно, что ты доверчивый…
– Иным словом – дурак.
– Доверчивый, я сказала.
– Доверчивый и дурак – это синонимы.
– Не соглашусь.
– А я ведь отличный продавец! Я по любому товару консультацию дать могу! Подробную!
– А кто спорит?
Арсений отшвырнул журнал.
– Я сперва подумал, это меня Никитична подставила, она ведь знает, что я это… за правду.
– Угу.
– Что – «угу»?
– За правду – горой.
– Ты издеваешься!
– И не думала…
– Это насмешка!
– Я думаю, тебе не нужно смуту сеять в родном коллективе.
– Я не потерплю неправды!
– Ты столько мест сменил. Всюду принимаешься за какое-то расследование. Работай себе. Не влезай ни во что. Не думай ни о чем.
– Это не для меня!
– Тогда получай.
– О чем ты?
– Я думаю, тебя Никитична вправду наказала.
– Нет.
– Уверен?
– Она прохиндейка, каких свет не знал, но не такая сволочь.
Ника не ответила.
– Ты теперь меня не уважаешь, – помолчав, произнес Арсений.
– Ну что ты! Ничего не изменилось. Только я… – Ника замялась.
– Продолжай! – встрепенулся Арсений.
– Я думаю, – продолжила Ника, – тебе бы к доктору обратиться. Твоя реакция на этого проходимца – она не типичная. Ты с какой-то ненормальной легкостью поддался чужой воле.
– Звони! – вскрикнул Арсений и кинул в Нику телефоном. – Звони в психушку! Зови бригаду! Звони, Вероника!
– Ты не понял! – воскликнула Ника, ловко поймав телефон.
– Всё! – пообещал Арсений и поднялся.
Ника следила за Арсением, а Арсений занялся сбором вещей.
– Я совсем не то хотела… ты все неверно… я хотела только… – пыталась объясниться Ника.
– Всё, Ника. Может, я тебе напишу. Но я не останусь. Я не могу жить под одной крышей с человеком, который считает меня идиотом.
– Я не считаю тебя идиотом!
Поспешно напихав в сумку все, что попалось под руку, Арсений вышел в прихожую.
– Арсений! – крикнула Ника.
Арсений появился в дверном проеме, демонстративно выложил из карманов бумажные деньги и монеты и ушел.
Хлопнула дверь. Ника сидела на прежнем месте, растерянная, расстроенная, поникшая. Вздохнув, она вновь обратилась к шитью и через секунду вскрикнула, вонзив иглу в руку.

Арсений торопливо шагал по улице.
Отовсюду слышалось: «Не здороваешься – денег накопил!..» – «Как делить будем?..» – «Не разменяете?..» – «А вон те в какую цену?» – «Там процент небольшой, зато надежно…» – «Он мне еще с прошлого года должен!..» – «Скидочку не сделаете?..» – «А я ей ответил: кто платит, тот и требует, вы мне не платите, вы с меня и не требуйте!..» – «Я эти тайники обнаружила!..» – «Еще четыреста рублей!..»
Арсений полез в карман за мобильным телефоном.

Брюнет в джинсе, тот самый, который разговаривал с Родионом и Прохором, ответил на звонок.
– Арсюха! Как живешь?.. – засиял брюнет в джинсе, но поник, услышав ответ. – С Никушей?.. Сцепился?.. Ушам не верю! Как ты умудрился? Ника и ссора – два разных полюса… Пойди протяни ей мизинец!.. Нет?.. А что делать?.. – напрягся брюнет в джинсе. – Ехать?.. А про пятое января забыл?.. Да?.. Ну, решать тебе… Денег?.. Нету у меня… Даже только на туда нет… Правда, Арсений, я бы с радостью… Не сердись... И тебя!.. Давай держись!..
Трубка со стуком опустилась на аппарат.
– Кто звонил?
Невеста появилась в дверном проеме с банкой оливок.
– В турсекции занимались… – проговорил брюнет в джинсе.
– А он…
– Нет, не придет, – с раздражением перебил брюнет.
На стене висела фотография: брюнет в джинсе и Арсений с рюкзаками на горе. Смеются. Машут фотографу руками. Счастливые и беззаботные.
Невеста открыла дверцу шкафа.
Брюнет хмуро смотрел в спину будущей жене.

Здание вокзала. Родион подошел к кассе. После двух проведенных на вокзале ночей смотрелся он совсем не празднично.
– Ничего не появилось? – спросил он.
Его знали.
– Нет, – в очередной раз ответили Родиону.
Родион, вздохнув, ушел.
К кассе подошел Прохор.
– По-прежнему ничего? – спросил он.
– Ничего, – услышал в ответ.
– Ни одного отказного?
– Ни единого.
– Не везет…
– Перед каникулами всегда с билетами проблема.
Прохор кивнул и пошел прочь.
Выйдя из здания вокзала, Прохор огляделся. Рядом располагалась маленькая привокзальная круглосуточная забегаловка. Туда Прохор и взял курс.

Помещение освещалось фонариками – с претензией на интимность. За каждым столом ровно по одному человеку. В дальнем углу угрюмо подкреплялся Родион.
Прохор подошел к стойке, деловито изучил меню.
– Будьте добры! – окликнул он девушку за стойкой. – Гамбургер. Два давайте. Нет. Три. Картошку. Большую. Кофе. Со сливками. – Сделав заказ, Прохор взволнованно сглотнул и полез в карман за деньгами. – Невесело, должно быть, работать тридцать первого декабря? – предположил он, глядя на девушку.
– Веселого мало, – угрюмо кивнула она.
Вошел Арсений. Минуя Прохора, приблизился к одному из жующих.
– Прошу прощения… Трудный момент. Деньгами не поможете?
– Вкалывать бы шел! – посоветовал посетитель забегаловки, но, достав деньги, одну купюру протянул Арсению.
– От души благодарен, счастливого вам Нового года! – сказал Арсений и двинулся далее. – Извините, что тревожу, – заговорил он, подойдя ко второму едоку. – Внезапно свалившаяся неприятность. Нужно уехать. Выручите?
Второй едок положил перед Арсением деньги.
– Благодарю… Прошу извинить, трудное положение… – начал он, обращаясь к Родиону.
– Постыдился бы, – перебил его Родион.
– А что тут стыдного? Все стыдят тех, кто просит, будто сами сроду ни у кого ничего не просили. А ведь в просьбе ничего позорного нет. Это кто украдет, тот себя уважать не может. А обратиться с просьбой о помощи, когда она нужна…
– Чего-чего? – с раздражением снова перебил Родион.
– Я сказал, что легче легкого стянуть у кого-нибудь бумажник, но как жить, зная, что ты хуже всех на свете?
Родион закашлялся. Арсений постучал ему по спине. Родион кивком поблагодарил.
– Ты что, серьезно? – откашлявшись, спросил Родион. – Ты и вправду считаешь, что ходить и просить – это хорошо? А украсть – плохо?
– Попросить нелегко, но это не стыдно.
– Ты попросту стянуть трусишь – рискнуть боишься!
– Влезть в чужой карман… Мне б потом своя рука была мерзкой! Я бы из нее жрать не смог.
Родион поглядел на свою руку, державшую большой сэндвич, и сказал:
– Просить, извиняйте, не приучены.
– Вы запутались, – отвечал Арсений, – такое случается.
– Чеши, надоел! – угрожающе вскрикнул Родион.
– Желаю разувериться в своем убеждении, – сказал в ответ Арсений и повернулся, чтоб уже уйти, но Родион его окликнул:
– Постой!
Арсений остановился.
Родион извлек из кармана кошелек (Прохора), начал его расстегивать, но как-то не там, где нужно. Принялся искать, запутался, разволновался. Когда расстегнул, влез не в то отделение. Открыл другой карман, неловко повернул, со звоном посыпались монеты. Арсению, перед которым ежедневно, на протяжении восьми часов, люди доставали и раскрывали кошельки и бумажники, догадаться обо всем труда не составляло.
Отделение с купюрами обнаружилось.
Родион вытащил часть денег и протянул Арсению.
Арсений взял деньги и сказал:
– Вы не вор. Это вы сдуру сперли. И сами не рады.
И направился к выходу под ошалелым взглядом Родиона.
Дверь захлопнулась за Арсением.
А сардельки на тарелочке у Прохора, распространяя пар, аппетитно дымились, щедро политые горчицей. Прохор с уставленным подносом подошел к Родиону, кивнул на стул.
– Не возражаете?
– Нет, – ответил Родион.
Прохор уселся напротив.
Они сидели лицом к лицу – вор и его жертва, но никто не узнавал в другом человека, с которым приходилось встречаться раньше.
Прохор принялся за свой фаст-фуд.
Посидев в задумчивости, вернулся к подостывшей еде и Родион. Но аппетит пропал. Арсений со своими нравоучениями нарушил душевное равновесие. Появилась потребность поговорить.
– А вы уезжаете? – чтоб начать беседу, спросил Прохора Родион.
– Да, собираюсь, но билет никак не возьму.
– И я почти трое суток билет караулю.
– Трое суток!..
Прохор сочувственно покивал.
Помолчали.
– Умора! – с напускным весельем воскликнул Родион. – Сейчас один приходил сюда… Видели?
– Когда?
– Только что ушел.
– Не заметил.
– Денег просил. Неприятность у него. Как будто у других приятности.
– Знакомый ваш?
– Нет, – отвечал Родион, взбодренный интересом собеседника. – У знакомого попросить – нормальный шаг, но у посторонних – черт-те что. Мужику просить стыдно. Украсть – другое! В этом риск, а значит, и смелость.
– В воровстве?
– А нет? Залезть в карман к трезвому человеку! Чуть замешкался – и всё! Для этого нужно быть большим смельчаком!
– Сволочью большой для этого нужно быть, никем другим для этого быть не нужно, – спокойно отозвался Прохор, пострадавший накануне от такого смельчака.
– Вы не правы! – заволновался Родион. – Это бой на равных! Вор ведь и сам рискует и подвергается большей опасности, чем тот баран, который кошельки свои на всеобщее обозрение выставляет и людей на грех толкает!
Прохор уставился на Родиона.
– Во как! – воскликнул он. – Это, выходит, человека обокрали и он еще и виноват! Какое оригинальное мнение!
– А что тут оригинального? Это не мошенничество! Стянуть… нет, не утверждаю, что это хорошо, но это и не такое паскудство, как обман.
Прохор сердито откусил гамбургер.
– Как раз мошенничество, – жуя, проговорил Прохор, – это, используя вашу терминологию, бой на равных. И побеждает в нем сильнейший. В данном случае – умнейший.
– Подлейший.
– А я утверждаю – умнейший! – вскричал Прохор.
Родион насторожился.
– Вы не на радио работаете? – спросил он.
– Нет.
– Что-то мне ваш голос знакомым показался, – пробормотал Родион, – где-то я вас слышал.
– А вы не уходите от разговора, который сами начали.
– Что вы хотите услышать? Что я с вами согласен?
– Да.
– Не услышите.
– Наживаться на таком хорошем, добром чувстве, как доверие, – это подло!
– А вор не играет на доверии?
– Тут другое…
– Когда кто-то денег в исподнее не зашивает, за что вы его лохом называете, он не проявляет доверия?
– Это безалаберность, беспечность, легкомыслие. А мошенник – это подлец. Он использует в своих целях хорошее к нему отношение. Я бы не смог. Смотреть человеку в глаза, плести всякую хрень, зная, что он тебе верит… – нет, это тебе не благородное стыривание бумажника, это занятие для подонков.
– Раз мошенник – подлец, то вор – трус!
– Как трус?! – испуганно вскричал Родион.
– Он действует исподтишка.
– А смотреть в глаза и…
– Заладили! Вас послушать, так все можно! Главное – в глаза не смотреть!
– Но когда верят…
– А чего он верит всему, что ему плетут? Развесил уши! Доверчивый! Не доверчивый ты, другое для тебя название придумали! А дураков учить нужно, чтоб умнели!
– Не согласен!
– Из упрямства не согласны. Когда кто-то с легкостью отсчитывает и отдает, не зная кому, двадцать пять тысяч рублей, значит, деньги у него шальные. Кто трудом зарабатывает, тот, перед тем как такое сделать, подумает.
– Давайте, ищите себе оправдание.
Тут оба умолкли.
– Как это – «себе»? – помолчав, негромко спросил Прохор. – Мы не обо мне говорим! Причем тут я…
Родион замялся.
– Вы на что-то намекнули? – спросил Прохор.
– Ни на что я не намекал! Что вы, как баба, к словам цепляетесь! Само сказалось!
– Раз отдает, значит, не последние. Ничего с ним не сделается. Обматерит и забудет.
– А он женат?
Прохор с ответом не нашелся.
– Теперь поняли? – сказал Родион. – Жена с кашей съест. И добавки попросит…
– С этим не спорю, – со вздохом подтвердил Прохор. – Я такую штуку сегодня понял: когда человеку плохо – он один. У человека имеется дом, семья, близкие, коллеги, приятели – только когда все у него хорошо. Когда он попадает в беду… даже не в беду… в проблему, неприятность, неудачу – все исчезает. И остаешься один.
Родион кивал.
– Казалось бы, – дрогнувшим голосом заговорил он, – самые близкие твои люди, ждешь от них поддержки… даже когда ее не заслуживаешь…
– А на деле, – подхватил Прохор, – не только не поддержат, а еще и сделают побольнее!
– И без того хоть вой. Зарплату получишь, посчитаешь… – Родион махнул рукой. – Легче всего сказать: «Меняй место работы». А когда ее любишь? Как поменять? На что? Идешь домой с этой получкой, клопом себя чувствуешь. Надеешься на какое-то участие, а тебе… в морду твоей беспомощностью.
– Лоханешься где-нибудь, идешь домой, ругаешься: «Что я за дурак-то такой!» А сам надеешься, дома тебе скажут: «Выкинь из головы. Выкрутимся. С кем не бывало». А тебе вместо этого такое закатят!..
– Хоть на стену лезь...
Разобиженные, оба умолкли.
– А тут наливают? – через какое-то время спросил Родион.
– Да.
– Давай-ка выпьем за здоровье всех женатых мужиков.
– Прохор! – протянул руку Родиону Прохор.
– Родион! – Родион пожал руку Прохора.

Брюнет переоделся. Он был в белоснежной рубашке и галстуке. Сидел за праздничным столом, но выражение лица совсем обстановке не соответствовало. Из кухни доносился звон посуды. В комнату вошла невеста с большой салатницей, наполненной оливье. Декольте, пышная юбка, тщательно уложенные волосы, накрашенные ресницы. Остановившись у стола, невеста начала его оглядывать.
– Отодвинь холодец вправо, а селедку под шубой влево.
Брюнет выполнил. Невеста оглядела стол, затем взглянула на часы. Уселась напротив будущего мужа, кивнула на бутыль вина.
– Проводим уходящий год?
Брюнет открыл вино, наполнил бокалы.
– Мне жаль с ним расставаться, – сказала невеста.
– С кем?
– С годом. Он был хорошим. Да?
Брюнет неуверенно кивнул, затем спросил:
– Чем?
– Ты решился. Это счастье. Поблагодарим за это чудесные триста шестьдесят пять дней, которые через час мы станем называть про­шлым годом.
Потянулась бокалом к бокалу брюнета, но тот не спешил со своим.
– Я должен кое-что…
Невеста вопросительно посмотрела на брюнета. Тот, не выдержав взгляда, опустил глаза.

Из забегаловки Родион и Прохор вышли затемно. Двинулись по улице в обнимку. Шатаясь.
– …была полнейшая безнадега, абзац, а теперь, как с тобой познакомился, все…
– Прошка, понадобится помощь, звони! – вскричал Родион.
– И ты! Только я уезжаю сегодня. Надолго.
– И я.
– Давай сфоткаемся.
Попытались обойтись без помощников. Сделали три снимка. Все три не понравились.
– Морды какие-то дикие… – проговорил Родион.
– Вблизи все такие. Нужно подальше. Сейчас попросим кого-нибудь.
Оба стали озираться, ища прохожих.
– Нет никого…
– Все дома сидят. На салаты поглядывают. Двенадцати часов ждут.
В конце улицы замаячила одинокая фигура, на которую с криком «стой!» ринулись Родион и Прохор.
Прохожий оказался не робкого десятка. Он остановился и ждал. Родион подбежал первым. В одиноком прохожем он узнал человека, с которым недавно спорил в забегаловке. Это был Арсений.
– О! – радостно воскликнул Родион и хлопнул Арсения по плечу. – Много насобирал? Проха! Дай-ка сюда!
Родион забрал телефон у только что подбежавшего Прохора и протянул Арсению.
– Щелкнешь?..
Арсений кивнул и взял мобильный.
Родион и Прохор заметались в поисках лучшего места. Нашли. Отряхнулись, встали, приосанились, обнялись и уставились на Арсения.
– Щас! – предупредил Арсений и поднял руку с телефоном.
Через секунду Арсений руку опустил. Он смотрел на Прохора. Он его узнал.
– Всё? – спросил Родион.
– Нет! – поспешно ответил Арсений, не в силах отвести взгляд от Прохора.
– Быстрей!
Пьяные Родион и Прохор не успели ничего сообразить: мгновение – и вцепившийся в Прохора Арсений заорал: «Полиция!!!»

В отделении полиции у кабинета следователя сидели Алена и Ника. В руках каждая держала по фотографии.
– …Двое суток, как ушел, – негромко говорила Алена. – Всех обзвонила – знакомых, сотрудников, родственников. Только один его приятель сказал, что звонил. Денег в долг просил.
Ника молчала, вертела в руках фотографию Арсения.
– Муж? – поинтересовалась Алена.
Ника кивнула.
– Дайте-ка… – Алена потянулась к фотографии Арсения.
Арсений улыбался Алене со снимка.
– Я его где-то видела, – уверенно сказала она, – и совсем недавно. Где же я его видела? Может, его по телевизору показывали? Он не артист?
– Прирожденный, – засмеялась Ника. – А вообще, это я во всем виновата! Кто еще поймет человека, как не его семья?
Алена призадумалась. Вернув фотографию Арсения Нике, уставилась на фото Родиона. Помолчав, вздохнула.
– Что ему и вправду воровать идти?
Ника думала о чем-то своем.
– Я в ателье работаю, – помолчав, сказала она. – С клиентами держишься, улыбаешься. А домой приходишь… – она махнула рукой. – А он – продавец. Надули его. Он расстроился, сам не свой был. Мне бы утешить, поддержать, а я надулась как мышь на крупу – так бабушка моя говорила – и замолчала на три часа. А потом ерунду ляпнула, он и взбесился. Простить себе не могу. И он ведь устает, не только я. Нет, я говорила ему что-то вроде «не расстраивайся», «не думай об этом», «все это чепуха», но он знает меня, он понял, почему я молчу и что обо всем этом думаю. Но… собираешь эти деньги. Мечтаешь – гостей позову, угощений наготовлю, подарков надарю. Ждешь этого дня…
Ника умолкла. Какое-то время молчала и Алена. Потом засмеялась.
– Он смешной, – сказала она, показывая на фотографию Родиона. – Мы, знаете, как познакомились? У меня брат младший. Школу заканчивал, мы ему репетитора наняли по физике, математике. Стал он к нам приходить, с братом заниматься. Сам только после института был, в НИИ работал, не платили им там почти ничего. Он по вечерам уроки давал. Все выходные работал. Родственникам своим помогал. Я понимала, что туго ему, но – ни жалоб, ни упреков, ни нытья я от него не слышала! А потом мы ему за уроки заплатили, и он на следующий день все эти деньги потратил. Охапку цветов мне притащил.
– А мы у меня на работе познакомились, – заговорила Ника, – я у него заказ принимала…
Из кабинета вышел сотрудник полиции. Хотел что-то сообщить, но тут зазвонил телефон. Сотрудник вернулся в кабинет, оставив дверь открытой. Алена и Ника услышали:
– Полиция… Здравствуйте… Да… Нет, задержанных нет. Два заявления… Незачем… Отдыхайте, гуляйте!.. Подождут, после праздников займемся. Я заявления у них приму, не волнуйтесь… Да?.. Ну как хотите... Ждем.
Сотрудник снова вышел к Алене и Нике.
– Повезло вам, – сказал он. – Решение следователя – заняться вами сегодня. Сейчас подъедет.

Родион, Прохор и Арсений покачивались в полицейской машине.
– …по боку мне эти деньги! – говорил Арсений. – Знал бы ты, какого я человека по твоей милости обидел! Понимал бы, кто она для меня! А теперь – всё! Это все ты!
– Слышь, давай завязывай со своими речами, надоел! – вступился за Прохора Родион, но Прохор перебил:
– Он прав.
– Да кончайте вы, мужики! Неужто мы не договоримся? Втроем…
– Нечего договариваться, – угрюмо отвечал Прохор. – Говно я. Виноват перед ним.
– Не выдумывай! – прикрикнул на Прохора Родион и обратился к Арсению: – Как человека прошу, не заводи эту тягомотину. Тебе деньги нужны? Возьми!
– Родион, угомонись! – крикнул Прохор.
Но Родион лишь отмахнулся и продолжал:
– Возьми. Только не пиши ты на него никаких этих телег...
И он протянул Арсению кошелек Прохора.
Повисла пауза.
Родион держал кошелек Прохора. Арсений его не брал. Прохор, оцепенев, смотрел на свою потерю.
Тут Родион заметил в Прохоре странную перемену.
– Ты что, Проха? – встревожился он, а присмиревшему Арсению крикнул: – Добился!
– Это… пацаны… не переживайте… – залепетал перепуганный переменой в Прохоре Арсений. – Забыто… вспылил малость. Все нормально, никаких телег…
– Родион… – выдавил из себя Прохор и распахнул пальто, показывая наполовину пришитый карман.
Теперь оторопел Родион.
С новой силой занервничал ничего не понимающий Арсений.
– Вон где я твой голос слышал… – сказал Родион.
Помолчали.
– Обстоятельство? – серьезно, без всякой иронии спросил Прохор.
– Оно, – также серьезно и печально кивнул Родион.
Тут Арсений решил разрядить обстановку и громко заговорил:
– Оборжаться! В кутузке очутился! Будет что девкам в магазине рассказать! Во насмешу всех! А ведь считается, его как встретишь, таким он и будет!..
Одиноко посмеявшись, Арсений умолк.
Прохор обратился к Родиону с вопросом:
– Знаешь, как ее зовут?
– Как?
– Саша. За ней бегун на длинные дистанции охотился. И настало время, когда я заметил, что она на стадион ездит и ездит. Ездит и ездит. Загуляла, думаю. Каких только возмездий не напридумывал. А она однажды приходит и кладет передо мной билет на матч. Я на этот матч попасть и не мечтал. Две недели у касс отдежурила, чтоб меня порадовать. Каким я потом виноватым себя перед ней чувствовал! Она не узнала о моих подозрениях идиотских.
– А у нас с Аленкой, знаешь, как вышло? – сказал Родион. – Я к ним пришел с пацаном уроками заниматься. Подхожу, помню, к двери, слышу смех. Такой смех, мужики! Когда она смеется, все вокруг покатываются! Стою у двери, не звоню, ничего, слушаю этот смех и чувствую, к самому хохот подступает. Я тогда понял: я этот смех должен слышать постоянно, ежедневно.
– А мою Нику Царевной Несмеяной звали, – сказал Арсений.
– Это она с Аленкой моей не знакома, она б ее рассмешила, не сомневайся.
Все усмехнулись.
– А я слышал, – заговорил Арсений, – перед Новым годом со всеми помириться нужно.
– Который час? – встрепенулся Родион.
– Когда нас замели, был двенадцатый, – ответил Арсений.

Алена и Ника вдвоем сидели в отделении полиции и над чем-то хохотали.
Из негромко работающего радио доносилась веселая музыка.
– Ник, ты в приметы веришь? – спросила Алена.
– Вообще-то нет.
– А во всякие предзнаменования?
– Сроду не верила.
– Мы с ним в новогоднюю ночь всегда из одних бокалов пили… Он, когда уходил, весь сервиз на пол грохнул. Зачем?
– Так.
– А я по улицам слонялась, во все подряд магазины заходила. И в одном встретила в точности такие бокалы. Один к одному.
– Купила?
Алена кивнула.
– Сейчас покажу. Я ведь домой даже не заходила, у родственников ночевала. Одной тоскливо.
Алена вытащила из сумки коробку, открыла ее и расставила бокалы на столе.
– Нравятся? – спросила Алена.
Ника кивнула.
– Мне клиент сунул. Я ему карман не пришила, а он все равно сунул. Когда решила в милицию идти, мне посоветовали кому-нибудь тут передарить, чтоб искали активней.
Алена захохотала. И Ника тоже.
Ника вытащила из своей сумки шампанское и поставила рядом с бокалами.
Полицейский автомобиль остановился. Из фургончика появились трое задержанных. Двинулись к отделению в сопровождении сотрудника полиции.
Родион и Арсений были унылы и спокойны. В поведении Прохора проявлялось беспокойство. Он озирался, пытаясь определить местность.
– А это какое отделение? – спросил он полицейского.
– Топай-топай, – подтолкнул его тот.

Алена и Ника сидели на прежних местах. Часы показывали без десяти двенадцать. На пороге показался сотрудник полиции.
– Где следователь? – спросил он Алену и Нику.
– Не появлялся, – ответила Алена.
– Ждем, – добавила Ника.
– Вы не против, с вами тут три ханыги побудут?
– Нет.
– Нам-то что?
Сотрудник вышел за дверь.
Через секунду вошел Родион.
Вскочила Алена.
Вошел Арсений.
Вскочила Ника.
Вошел Прохор.
– Чтоб смирно тут у меня, поняли? – прикрикнул на задержанных сотрудник и скрылся за дверью.
Первым заговорил Родион.
– Я ведь грохнул, – кивнул он на бокалы.
– А я склеила, – пошутила Алена и обратилась к Арсению: – Где-то я вас встречала…
– Ты что тут делаешь? – опомнившись, спросил Арсений жену.
– Тебя дожидаюсь, – ответила она. – Новый год ведь семейный праздник.
Ника заметила Прохора – она его вспомнила и улыбнулась.
– Скажите, это какое отделение? – спросил Прохор.
Дверь открылась, и появилась Саша, одетая в форму.
– Здравствуйте. Извините за опоздание. Разрешите представиться. Старший следователь Александра…
И тут она увидела Прохора.
– Я не пойму! – сказал он. – Это твое отделение или другое? Вывеску оторвали. Стены покрасили.
– Да, – кивнула Саша. – У нас ремонт был. Еще в июле.
И тут из приглушенно звучавшего радиоприемника донесся бой курантов.
– Наливай быстрее! – заорал Арсений.
В потолок ударила пробка. Разлетелись брызги. Вбежали двое сотрудников: один из них разговаривал в отделении с Аленой и Никой, другой привез Родиона, Прохора и Арсения.
Разлили шампанское по бокалам.
– Успели! – сказал кто-то.
Куранты ударили в двенадцатый раз и стихли.
Брюнет сидел в кресле. На полу лежала перевернутая салатница, вокруг нее – оливье, неподалеку – холодец. Мандарины раскатились по всей комнате, валялись конфеты. Была сдернута занавеска. На диване – растерзанное свадебное платье. Вместо трех плафонов люстра сверкала одним. Осколки других лежали на столе с разбитыми бокалами. Брюнет был в разорванной рубашке. Жуя бутерброд с красной икрой, он набирал СМС на смартфоне и улыбался.
Шагая по заснеженной улице, Родион, Прохор, Арсений, Саша, Алена и Ника хохотали. Три телефона – Родиона, Прохора и Арсения – разными сигналами сообщили о получении СМС. Они достали телефоны из карманов. Уставились на мониторы.
– Саша, мы пятого свободны… – прочтя, сказал Прохор.
– Ален, мы никуда не идем, можем завтра поехать к твоим родителям, дней на десять… – произнес Родион.
– Ника, зря ты спешила с платьем, свадьбы не будет… – сообщил Арсений.
Саша, Алена и Ника с удивлением посмотрели на своих мужей.
– Я отвечу, – сказал Прохор и стал набирать текст.
– Сейчас, – сочиняя ответ, сказал Алене Родион.
– Минуту, Ника, – отвечая на сообщение, сказал Арсений.
На всех трех мониторах были разные фотографии одного человека.

Брюнет наливал в рюмку водку. Раздался сигнал СМС. Брюнет взял смартфон.
На дисплее была фотография Прохора.
Текст: «Мои поздравления! И с тем, и с другим! Верный шаг! Обнимаю!»
Следом еще одно сообщение. На дисплее появилась фотография Арсения.
Текст: «Счастливого Нового года! У тебя он и вправду будет счастливым! Завтра позвоню! Расскажешь, как ты сумел ускользнуть! Жму руку!»
И еще сообщение. На дисплее фотография Родиона.
Текст: «С наступившим! Ты всегда был самым умным! Восхищаюсь!»
Прочтя сообщения, брюнет выдохнул и немедленно выпил.