Ностальгическое и вызывающе романтичное киносочинение Сергея Соловьева «Ке-ды», открывшее Московский кинофестиваль, обескураживает: прыгающие, как на старой пленке, титры, рэп-куплеты Басты и смешливые подписи к черно-белым главкам обещают драйв, свежесть и молодость. Но кинолирика, внутри которой и сюжет про чудесную случайную любовь, и про чувство времени, безжалостно ускользающего от человека, и про принципы незавершенности в жизни, так и не обретает легкого дыхания, которого так хочется и авторам, и зрителям.

«Ке-ды»
По рассказу Андрея Геласимова Paradise Found
Автор сценария, режиссер Сергей Соловьев
Оператор Тимофей Лобов
Художник Сергей Иванов
Музыка: Василий Вакуленко, Анна Соловьева
В ролях: Аглая Шиловская, Николай Суслов, Василий Вакуленко, Илья Нагирняк, Даня Гавриленко и другие
«Линия КИНО» Студия Сергея Соловьева», «Легенда проджект групп»
Россия
2016

В основе сценария рассказ петербургского писателя Андрея Геласимова Paradise Found, написанный специально для «Сноба». Как и всё у Геласимова – певца новой искренности, – немножко грустный и утешительный городской рассказ с брезжущим хэппи эндом и привкусом меланхолии. У Геласимова Саня – парень-призывник, собравшийся купить дорогие кеды (чтоб хоть что-то ждало его на гражданке все полтора года), – встречает девушку-парикмахершу по имени Амира и проводит с ней пару-тройку эксцентричных дней, попутно переписываясь в соцсетях с друзьями. У гастарбайтерши Амиры (в фильме она красивая блондинка-педикюрша в исполнении Аглаи Шиловской) есть тема: ничего в жизни не нужно завершать, потому что именно незавершенное – как не дочитанные в детстве «Дети капитана Гранта» – дает силы и интерес жить. И своего девятилетнего ребенка-аутиста она везет в интернат, потому что сама не может и не хочет справляться, а точку ставить нельзя.

У Соловьева парень по кличке Джаггер (очаровательно лохматый Николай Суслов) зависает на несколько дней с девушкой, попадает из-за нее в переделку, лишается зуба, едет за компанию в интернат – окруженное проволокой учреждение посреди степи, – куда Амира хочет сдать мальчика-аутиста… А в финале этот самый герой лежит в танке, месящем грязь в эпицентре военных действий (или учений – неясно: слишком все перепуталось и слишком близка память об украин­ской войне), и читает эсэмэску от арабской принцессы (так переводится имя Амира): «Саша, привет… Не знаю, есть ли у тебя там доступ к Интернету… Митю я забрала. Спасибо». Так сюжет получает завершенность, а заодно и свет в окошке.

Нынешние разболтанные романтики из фильма Соловьева похожи на героев его фильмов (и ранних, и не только). Это сходство педалируется: Амира ходит по квартире, где они, красиво обнявшись, лежали с Джаггером, в белой рубашке, как у Татьяны Друбич в «Ассе». Появляется на секунду и сама Друбич – сидит за пианино в белой рубашке и передает привет в камеру. Фильм напичкан разного рода синефильскими шалостями: эпизод с рвущейся сквозь толпу Амирой с кедами в руках смонтирован с эмоциональными кусочками из фильма «Летят журавли», где Вероника – Самойлова бежит прощаться с уходящим на фронт Борисом – Баталовым.

«Ке-ды»

Всем, кто использован режиссером и кем он был вдохновлен, есть место для персонального признания или упоминания – без них ведь не было бы и фильма «Ке-ды». Рискованные параллели – между двумя героинями, двумя эпохами, двумя способами съемки и даже типами лиц – делают явными разлом и отличие, а не сходство, даже эмоциональное. В разреженном космосе сегодняшних юных, тоже поданных сквозь призму угловатой лирики, ностальгические кадры из прошлого – личного режиссерского и одновременно нашего зрительского – плавают, как льдины в мутной воде, наполняя сознание ощущением чего-то странного, неловкого.

«Ке-ды»

Любопытно, что одна из важных театральных пьес последних пяти лет, написанная Любой Стрижак и поставленная в московском театре «Практика», тоже называлась «Кеды» – в ней молодые герои, озабоченные правильными кедами и смыслом бытия, становились нечаянными жертвами смутного времени. Фильм с удивительным образом не сложившейся киногенией – попытка искренне вглядеться в воздух времени, рвущаяся на глазах под давлением какой-то странной пустоты и отчаянного стремления спасти положение. Пишут, что этот фильм снят очень молодым человеком, готовым рисковать и безоглядно смелым в этой готовности. И за это можно закрыть глаза на многое. Экран проявляет муки художника, чувствующего в воздухе тревогу, испытывающего волнение, связанное и с большой политикой, и с меняющимся составом любовных, дружеских и просто человеческих отношений. Однако найти форму, в которой предъявляет себя эта новая реальность, Соловьеву, видимо, так и не удается. И эта невозможность тоже становится содержанием и даже сюжетом картины. Она, собственно, и есть тот разрыв – дефис между одним слогом и другим («Ке-ды»), между интенцией и неугаданным языком. Потому, вероятно, так больно смотреть на то, как настоящее в фильме встречается с прошлым.